После выступления, когда я тайком дышал дымом и чужими разговорами у черного входа, я снова их увидел. Ксения мечтательно, очень нежно (угадал насчет этих изменений!) говорила, что всегда хотела жить в городе, выбраться наконец в большой мир, перестать прятаться, и Следователь торопливо, горячо отвечал, что, если она хочет, ей не нужно даже возвращаться, он все устроит, всем поможет, сделает все. Красивая все-таки пара. Интересно, как долго продержится.
По дороге в институцию мы с агентом обсуждали план выступлений до конца года, новый альбом – материала пока было немного, но в целом я был не против начать работать и, может, даже что-то записывать. Агент была рада. Мы обсудили бизнес, семью агента, мою – может, глупо, но я считал людей в институции семьей, такой вот я человек. Дорога пролетела быстро.
В институции я отправился в кабинет [главврача]. Посидел в кресле несколько минут, пока она заканчивала строчить в дневнике.
– Чем могу помочь?
Я сказал, кажется, Ксения сбежала.
Она ответила, кажется, так. Ловко сверкнула линзами очков, но я все равно разглядел, что за ними поблескивают слезы. Должно быть, аллергия. Или простуда.
6. дорогой дневник
***
Я всегда не представляла даже, была уверена, что как бы оно ни шло, все это непременно закончится тем, что мы с Ксенией поселимся в небольшом живописном домике на юге прелестной крошечной страны. Таком, чтобы в саду апельсины, а у соседей дети или собаки, и чтобы бродячая кошка, которая прибьется к нам и будет забавлять Ксению и притворно сердить меня. Я всегда верила, что, как бы оно ни шло, в конце мы будем очень счастливы вместе – в любом виде, неважно, какие отношения будут нас связывать, мы найдем те, которые будут подходить и работать. Воображала чаепития в саду на закате, и длинные платья с цветами, на одной стороне улицы будет жить кто-то вроде Шерлока Холмса на пенсии и угощать нас медом, а на другой – кто-то вроде Пуаро на пенсии, который будет угощать нас тыквами – или он пытался вырастить квадратные арбузы? И то, и другое будет хорошо. Я хочу – хотела – чтобы волны солено летели в лицо, чтобы вокруг нас были милые, обаятельные люди, чтобы не было той вертикали власти, которая есть сейчас, чтобы я была счастлива, чтобы она была счастлива, чтобы
мы
были
счастливы
вместе.
Таймер сработал, пора возвращаться к делам.
***
следователь крутится в больнице целыми днями, и я бы предпочла накачать его ____ и швырнуть в карцер или хотя бы закатить сцену и расцарапать ему лицо – не уверена, что это принесет удовлетворение, никогда не пробовала решать конфликты так. Не уверена, что у нас есть конфликт. Больше прочего я бы предпочла, чтобы он скорее раскрыл дела – или дело, если мы считаем, что троих убил/и одни люди, и убрался уже отсюда. Я почти уверена, если Ксения перестанет получать новости из больницы – а она их получает, я знаю это по тому, как изменяется лицо следователя, когда он замечает или слышит что-то – если она перестанет получать новости, она соскучится и вернется. Я надеюсь, что она вернется. Я бы соврала, что хочу, чтобы она мучилась от неизвестности, как я, как мы здесь мучаемся – но не стану, дневник нужен не для этого.
Это занятно. Нужен он был для того, чтобы почаще фиксировать эмоциональное состояние, чтобы проще было отслеживать, не происходит ли со мной чего-нибудь нежелательного, но эти отслеживания в далеком прошлом. Теперь дневник нужен, чтобы Наполеон время от времени копировал записи для своей папки, которая так и называется “шантаж главврача”, и чтобы я могла поплакаться.
Впрочем, вот – пусть не эмоции per se, но нечто. Я устала – от работы, от погоды, от низкого давления, от того, что у нас не осталось ни одного санитара с именем не на А., и это решительно невозможно – обращаться к ним и не путать имена хотя бы раз в день. Непрофессионально и невежливо, но я не могу их запомнить. Еще – я тоскую без Ксении. Еще – Инга оказалась любопытным случаем. Рано, но думаю, займусь сейчас ей. Всем полезна встряска, мне – так особенно.
***
Никто не заходит в мой кабинет, все непременно врываются. Санитары с требованиями, предложениями, идеями, жалобами. Больные – с тем же. Наполеон врывается и требует, чтобы я все бросила и попила с ним чай, за ним Повелительница топоров желает, чтобы мы купили новые игры, потому что все старые ей наскучили. Она ошибается в том, как коверкает слова, поэтому я из вредности выписываю ей ___. От него у нее начнутся жуткие головные боли (вроде тех, что преследуют меня), но это должно бы напомнить. Снова санитары. За ними – работницы кухни и привратники. От одних пахнет жаром и чем-то сладким, от вторых – морозом и солью. Замечательное сочетание, только эмаль на зубах ноет. Еще санитары, еще пациенты, эта девочка с нервным срывом, Инга, снова санитары, опять следователь.
Наконец я не выдержала, заперла дверь на ключ, приоткрыла окно, достала из тайника пачку сигарет, вообразила четыре минуты наслаждения, поднесла зажигалку к кончику, и тут заскрипела потайная дверь, которая прячется за книжным шкафом.
Это было невозможно, физически невозможно, но в комнату ВОРВАЛАСЬ Гаечка – наш клуб самоубийц.
– Ага, – торжествующе воскликнула она, – я же говорила, что вы тоже пытаетесь покончить с собой.
Сил спорить не было настолько, что я даже согласилась посетить одно из собраний. Потом открыла дверь, уселась за стол и стала ждать, отсчитывать минуты. Люди врывались, требовали, умоляли, кричали. Я ждала Ксению. Она не приходила.
***
Таймер поставлен, у меня есть семь минут. Чертова Бетти или как ее там из похудательного шоу жрет бургеры, а мне хочется плакать, потому что ее сейчас выголосуют прочь, и вся моя больница расстроится, и я – больше всех, потому что как тут не расстроиться, когда ты к человеку со всей душой, а она ничего не знает, жрет фастфуд и не думает останавливаться.
Вообще, это могла бы быть моя минутка сближения с коллективом, нет, с остальными, я отказываюсь называть больных коллективом! Я могла бы слушать дурацкое шоу вместе со всеми, а не прятаться у лестницы, слушать и смотреть его на телефоне в одиночестве. Одиночество – важная, страшная тема, за которую я не рискну браться. Таймер, шесть минут, потом я соберусь и поеду домой, или соберусь и останусь в своей комнате в больнице, или соберусь и выброшусь из окна – не лучший способ умереть, но, возможно, это развлечет клуб самоубийц. Собрание – завтра, и к нему нужно подготовить вступительное слово. Я не должна готовить вступительные слова к таким мероприятиям, но все же мы (я, Наполеон из будущего, Ксения, если она когда-нибудь прочитает мои дневники, кто-то еще, может, судебный пристав), все мы понимаем, что, когда таймер наконец прожужжит трижды, как в сказке, я никуда не соберусь (меня уже мутит от этого слова, что оно вообще должно значить?), а буду всю ночь сочинять чертову речь, которую никто даже не оценит.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
