- Как куда? Стричься! Посмотри на свои волосы, они же все лицо закрывают. Раз в месяц к нам приезжает цирюльник из соседнего графства и приводит в порядок всю семью.

- Не думаю, что мне это нужно…

- Папа сказал – нужно! – сурово заявил Дамоне. – Завтра праздник, мой день рождения. Съедутся гости из многих графств, члены семьи должны выглядеть превосходно.

- Неужели ты думаешь, что какая-то стрижка сделает меня неотразимым красавцем? – усмехнулся Марио.

- Между прочим, именно так я и думаю! Пошли!

- Кловиса нельзя оставлять одного…

- Я с ним посижу! – в дверях появился Мануэль. – Я вполне могу справиться!

В конце концов, Марио сдался, и они спустились в нарядную гостиную, где Симус терял внушительное количество разросшихся кудряшек. Веселое лицо пожилого цирюльника как-то сразу расположило Марио и, когда Льюису состригли ненужные пряди, он уверенно сел в кресло. С его волосами возились около двадцати минут. Старик очень тщательно выверял каждую осечку, ловко взмахивал ножницами и лишь изредка что-то недовольно кряхтел, видимо, срезав не ту прядь.

В конечном итоге, он отпустил Марио, и юноша с самым скептическим видом подошел к зеркалу. Глаза его расширились в изумлении. Откровенно говоря, в его прическе не было ничего вычурного или замысловатого, но открывшееся лицо, красивое, светлое, с мерцающими ярко-синими глазами словно принадлежало не ему. Густые черные волосы приятно скользили по спине, темные пряди лежали на плечах, придавая ему какую-то царственную величественность.

Удивительная, невыразимая красота наследника Андреасов предстала во всем своем великолепии. По-видимому, только этого и не хватало: оттянуть волосы на макушку, оставив лишь несколько прядок на висках, и открыть изящное миловидное лицо. Льюис довольно усмехался, видя его потрясение, а Филипп ласково потрепал его по плечу, сказав, что с самого начала увидел его замаскированную уникальность. А Кловис сильно удивился, долго таращился на внезапно изменившегося родителя, а затем начал играть с его ровными длинными прядями, падающими на плечи, и это занятие, кажется, доставляло ему огромное удовольствие.

Настал день праздника. Марио не хотел оставлять Кловиса и уходить на пир, но Льюис решительно заявил, что если он останется, то они останутся вдвоем. В конце концов, Филипп уговорил юношу отправиться в зал на самое короткое время, увидеть, какое впечатление произведет на приезжих альф его красота и тут же вернуться, а с Кловисом в это время посидит он сам.

Меньше всего Марио хотелось огорчать Льюиса. Вместе, нарядные и величавые,- Льюис в роскошном золотом камзоле, а Марио – в парчовом алом сюртуке, - они вошли в сверкающую праздничную залу, и все внимание присутствующих тут же устремилось на них. Очаровательная внешность Льюиса уже не могла никого удивить – почти все гости знали его много лет и искренне восхищались им, а вот красота его нового друга сразу же поразила приглашенных.

Марио и в самом деле выглядел потрясающе. Его черные волосы изумительно контрастировали с нежным светлым лицом, а парчовое одеяние превращало его в настоящего принца. Молодые омеги, находившиеся в зале, тут же задохнулись от зависти; что же касается альф, то они застыли в восхищении, жадно таращась на прекрасного юношу, но уже через секунду ринулись к имениннику, поспешно поздравляя его и тут же умоляя познакомить с этим сказочным созданием.

Конечно, они почувствовали, что он занят; запах истинного альфы немедленно проявился, но, надо заметить, никого это не остановило. Льюис удовлетворенно смотрел, как его товарища атакуют знатные наследники и даже напыщенные графы, а Марио лишь недоуменно оглядывался, не зная, как отделаться от этого океана страждущих взглядов.

Серая мышка? Едва ли. Самая таинственная, прекрасная и желанная омега из всех, которых доводилось видеть присутствующим. А так как гости сплошь принадлежали к знатному сословию и были искушены в понятиях красоты, то можно с легкостью представить, насколько прекрасен был Марио. Но он нисколько не зазнавался, хотя и чувствовал странное непонятное торжество, вызванное воспоминаниями о Кристиане. Жаль, что Дарроу не мог видеть его в эти минуты. Какая злость и досада охватили бы его! Какое мучительное сожаление!

Столь откровенное внимание, конечно, льстило Марио, но он не допускал и мысли воспользоваться им в своих целях. Более того, ему даже казалось возмутительным, что к нему пристают, несмотря на запах. В его жилах текла кровь благородных герцогов, исключавшая всякое предательство и возможность измены. Да, он презирал Кристиана, но брак все еще скреплял их прочными узами, и юноша сурово пресекал чересчур откровенные вопросы некоторых петушившихся самцов. И это несмотря на то, что Кристиан изменял ему постоянно и причем совершенно открыто.

Но чувства тут не имели ровно никакого значения. Марио не мог хорошо думать о Кристиане, злость и гнев все еще терзали его душу, пульсируя жестокими мыслями о мести. Всю роль играло воспитание. Кристиана растили, как бездумного эгоиста, а Марио, как разумного принципиального аристократа. Если он и отомстит, то не через измену. Поступить иначе, означает, предать свои принципы, а это, по мнению Марио, было худшим предательством, какое только можно представить.

В конце концов, он взял Льюиса под руку и отошел вместе с ним прочь от гнетущего окружения:

- Почему ты не развлечешься? – тихо спросил Дамоне.

- Нет желания.

- Ты что, все еще предан ему? – удивленно спросил тот.

- Нет, - усмехнулся Марио. – То, что он сделал… не знает прощения. Просто это не в моих принципах. Держи.

Он протянул ему узкую шкатулку с золотыми часами внутри.

- Зачем? – Льюис нахмурился.

- Ты столько для меня сделал, а это всего лишь подарок на день рожденья. Прими его, если хочешь меня порадовать.

- Ох, Марио…

- Я, наверное, вернусь в свою комнату. А ты веселись.

- Бросаешь меня одного? – Льюис уныло огляделся.

- Ну, ты ведь можешь развлечься.

- Мне никто не нравится. Тут все какие-то смурые зануды.

Марио рассмеялся и хлопнул его по плечу:

- Рано унывать, дружище! Твоя пара отыщется. Рано или поздно.

Льюис только хмыкнул и направился к своему месту за праздничным столом. Он решил, что раз Марио уходит, то он наестся до отвала и, кроме того, устроит состязание с Мануэлем и Симусом: кто быстрее съест вазу с пирожными.

А Марио поспешно вернулся в свою комнату и горячо поцеловал Кловиса, по которому успел соскучиться за какие-то полчаса. Малыш тоже, тихо залепетав, зарылся ручками в его волосы и через несколько минут довольно засопел, хотя Филипп утверждал, что когда Марио только скрылся, он напряженно оглядывался, тараща глазки, и никак не мог успокоиться, хотя и не плакал.

Восхитительное умиротворение охватило Марио, когда он с сыном на руках упал на кровать, откинувшись на подушки. Всякие гнетущие мысли: о Кристиане, о прошлом испарились, скованные тихим безграничным счастьем. Да, в этот день он был бесконечно счастлив. В его душе царило полное удовлетворение, которое он не ощущал уже очень-очень давно. А может, никогда.

В эту минуту он ни в ком не нуждался. Лишь благодарил от всего сердца семью Дамоне и с нежностью прислушивался к тихому, ровному, безмятежному дыханию сына.

========== Глава 7. Гнев сокрушенного духом ==========

С самым мрачным и угрюмым видом Кристиан изучал диковинные узоры, составляющие почерк Карла Дарроу. Не самые приятные новости были изложены в этом письме. С огромным негодованием Кристиан сверлил строчки, повествующие о том, что Марио уже как два месяца покинул Гратию и находится неизвестно где, а его родители все это время ищут его по всему королевству и только недавно обрели смутное понятие о его местонахождении. Они предполагают, что Марио живет в графстве Тристен, в семье Эвинга Дамоне, причем друзья Карла, поведавшие ему странную новость, не совсем в этом уверены. По их словам, если это и в самом деле «то унылое создание, то сильно изменившееся и практически неузнаваемое».