– Я замкну его в ящике стола. Так будет надёжней… Могу я задать вам один вопрос?

– Извольте.

– Скажите, появились ли у вас какие-нибудь соображения в отношении самоубийства и пропавших денег? Мне кажется, что эти события связаны.

– Действительно, в смерти вашего мужа много странного и, на первый взгляд, необъяснимого. Чтобы всё понять, мне нужно время. Я никогда не высказываю гипотезы. Это удел гадалок. Не обессудьте. Надеюсь, моё расследование не продлится долго. О его результатах вас известит доктор Нижегородцев, – убирая очки, проговорил Ардашев.

– Я вам бесконечно благодарна за то, что вы всё-таки взялись за расследование. Вот возьмите деньги, – проговорила вдова и протянула толстую пачку ассигнаций.

– Денег я не возьму, поскольку помочь вам меня просил мой друг доктор Нижегородцев. Да и благодарить меня пока не за что. Честь имею. Ещё раз примите мои искренние соболезнования.

Слегка поклонившись, присяжный поверенный проследовал в переднюю, а затем и на улицу. Свободный извозчик стоял рядом с домом.

Уже в санях адвокат решил навестить здешнего мастера по изготовлению экслибрисов. Его контора располагалась на Хопёрской улице.

Присяжный поверенный достал коробочку любимого монпансье «Георг Ландрин» и отправил в рот зелёную конфетку.

А снег всё падал, и посыпанные песком тротуары снова обретали зимний вид. Перед глазами мелькали одноэтажные дома Александровской улицы. На крыше особняка гласного думы Черкасова сидел ворон и грозно каркал. «Плохая примета. Значит, в доме скоро будет гроб», – пронеслась шальная мысль, извлечённая памятью из далёкого детства. «Нет, так не пойдёт. Что-то я совсем раскис. Нужно выкинуть из головы всякие вздорные небылицы. Мир материален, и, стало быть, всё поддаётся логическому объяснению. Что же касается самого дела, то, надо признать, я запутался в его лабиринтах», – подумал он как раз в тот момент, когда извозчик остановил лошадь у конторы изготовителя экслибрисов.

Арсений Самсонович Сорокодумов уже перешагнул пятый десяток и был отмечен как полнотой, так и сединами. Будучи художником, он славился не только мастерством изготовления книжных знаков. Талант сего мужа простирался шире. Не имея исторического образования, мастер экслибрисов собирал всевозможные легенды и небылицы ставропольской истории, которые потом приправлял собственной фантазией и выдавал за достоверные факты. Проверять его сведения не удосуживались, и потому многие горожане, пожимая плечами, с ним соглашались. Но одного молчаливого согласия обывателей «краеведу», имеющему, кстати, весьма интеллигентный вид (бородка клинышком, усики пирамидкой), было мало. И вот тогда, чтобы потешить своё тщеславие, Арсений Самсонович отправлялся в редакции газет. Заголовки статей, отпечатанные на стародавнем «Ремингтоне» первого выпуска, всегда заканчивались восклицательным знаком. К тому же они не только звучали сенсационно, но и буквы шли волнами из-за расшатанных рычажков и дребезжащей каретки. Звучали они примерно так: «Ставрополь основали масоны!», «Александр Македонский дошёл до Александровского уезда!», «Под Ставрополем находятся истинные Столбы Птолемея!», «Ставрополь – родина ископаемого целакантуса!» и проч. и проч.

В кабинет редактора он не заходил, а влетал, точно ракета, и, достав из потрёпанного портфеля стопку новых «открытий», тряс ими перед глазами газетчика и выкрикивал заголовки один за другим. Его быстро усаживали, давали выпить стакан воды и обязывались «непременно посмотреть материал». Довольный полученным обещанием, он покидал одну газету и на всякий случай заходил в другую, потом в третью, где всё повторялось сначала, благо недостатка в копиях не было.

Газетная илиада Сорокодумова кончилась, когда все три ставропольских ежедневных издания почти одновременно напечатали его статью «Анархист-бомбист целый год работал шашлычником в “Калужском подворье!”». Тут уже «камень» был брошен не в огород, а прямо в форточку жандармского ротмистра Фаворского, надзирающего за политическим спокойствием губернии. В тот же день Сорокодумов вместе с трясущимися от страха редакторами был доставлен угрюмым городовым на допрос в жандармское отделение и допрошен.

Дело, конечно, вскоре уладили. Арсений Самсонович чистосердечно признался в художественном вымысле статьи, а газеты опубликовали опровержение. Но редакторы с тех пор его больше не печатали и при встрече не раскланивались. Неудивительно, что интерес к истории Ставропольской губернии у «краеведа» тотчас же пропал.

Однако художник не был бы художником, если бы не нашёл новое увлечение. Теперь он принялся постигать тайны халдейской астрологии, персидской магии, древнеегипетской алхимии, что в сочетании с древнегреческой философией привело к овладению герметизмом, хотя и весьма поверхностным. Всего через месяц усиленного чтения старинных трактатов, дополненных книгами мадам Блаватской, он уже бойко предсказывал молодым купчихам день смерти их старых и опостылевших мужей. А к концу года с умным видом советовал им, какие акции «лучше-с покупать на бирже», чтобы иметь «наивысший профит-с» к тому дню, когда по покойному мужу будут служить панихиду. Поскольку обе даты он отодвигал на несколько лет вперёд, то его прогнозами были довольны все. Жёны негоциантов скупали ценные бумаги и крутили романы с молодыми семинаристами, а мужья продолжали здравствовать и наживать семейный капитал. Все были довольны, но больше других, конечно, радовался Сорокодумов. Изготовление экслибрисов превратилось в прикрытие основного занятия колдуна и оракула. Только вот незадача: тайная жизнь художника, краеведа и мага открылась присяжному поверенному ещё в прошлом году, когда Ардашев расследовал дело «Бубнового короля», и Арсений Самсонович об этом знал. А потому относился к адвокату с таким же почтительно-подобострастным уважением, как и к суровому жандармскому ротмистру.

– Клим Пантелеевич! Милости, как говорится, прошу к нашему шалашу! – расплылся в сахарной улыбке Сорокодумов. – Вы одежду-то снимайте и на вешалочку… Ага, вот так… Давайте я вам помогу. Ну вот… Присаживайтесь. Чайку-с?

– Пожалуй.

– Вот и ладненько-с. Сейчас распоряжусь. Самовар, как всегда, на подогреве.

Художник вышел на несколько минут и вернулся. Позади с подносом шествовал приказчик. На столике оказалось два стакана чая в массивных бронзовых подстаканниках, вазочка с конфетами фабрики «Эйнем» и бутылка хорошего кубинского рому.

– Вижу, дела у вас всё лучше и лучше, – кивая на алкоголь, с лёгкой улыбкой заметил Ардашев.

– Работаем-с, как рабы на галерах. Вам рому добавить?

– Совсем чуть-чуть… Благодарю. Тут вот какое дело, Арсений Самсонович, – начал адвокат, – столкнулся я с одним непонятным явлением: оказался у меня в руках золотой портсигар, снаружи украшенный драгоценными камнями. С виду напоминал миниатюрную книгу. Когда я открыл его, то на гильошированной поверхности увидел удивительный рисунок. Чёрная эмаль состояла из бесконечного количества мелких чешуек, которые ближе к центру становились почти красными. И вот тут, в свете солнечного луча, проявился красный круг, а в нём некое подобие пятиконечной перевёрнутой звезды. Но рассмотреть всё изображение я не мог из-за папиросы, которая его закрывала. Стоило мне попытаться её вынуть, как я почувствовал, что у меня кружится голова. В этот момент хозяйский кот, спавший до того на полке книжного шкафа, прыгнул мне на грудь, и портсигар выпал. Мне сразу полегчало. Потом я надел тёмные очки и уже спокойно рассмотрел тот узор. В кругу была изображена козья голова с четырьмя рогами. Это знак Сатаны. Как бы вы с точки зрения магии объяснили внезапное расстройство моего здоровья?

Сорокодумов молчал. Он застыл, будто его приморозили к стулу. Затем покрутил головой, словно проверяя, надёжно ли закреплена шея, часто заморгал и дрожащим голосом вопросил:

– Где находится этот портсигар? Умоляю вас, скажите! Я отдам за него любые деньги.