— Эван… — пробормотала она так тихо, что её было почти не слышно. — С кем ты разговаривал?

— Как ты думаешь? — буркнул Эван, зло глянув на сестру в зеркале. Как всегда невовремя! Из-за неё мама ушла!

Лис заторможенно огляделась; лишь почти через минуту тень понимания забрезжила на её лице.

— А ты не мог бы попросить её… поговорить и со мной?

— А ты разве это заслужила? — тоном председателя Визенгамота потребовал Эван, поправляя галстук-бабочку.

— Нет, — Лис потупилась. — Прости, Эван, я сморозила глупость…

— Ничего нового, — Эван подошёл к сестре и критически её осмотрел. — Ну и зачем ты серое напялила? О тебя опять гости будут спотыкаться!

— Прости…

— Без разницы, — Эван легонько дёрнул большой кружевной воротник её платья. Это, как и все остальные, перешли к Лис от матери — было уменьшено магией под её пропорции худющей одиннадцатилетки. Конкретно это платье: из серого шёлка, отделанное венецианскими кружевами — было у мамы любимым. Жаль, отец не знал жену достаточно, чтобы именно в нём её похоронить.

Эван не был наивным идиотом и прекрасно знал, что его мать уже много лет как мертва. Лисанна убила её своим появлением на свет. Однако мама не пожелала покидать горячо любимого сына и поселилась в доме призраком; то, что она не показывалась никому, кроме него, Эван воспринимал, как повод для гордости.

— Скажи… — пробормотала Лис, глядя куда-то в область лакированных туфлей Эвана, — а как… как мне заслужить право поговорить с мамой?

— Спрошу у неё при случае, — бросил Эван без интереса к теме. Зайдя сестре за спину, схватил её за плечи и резко дёрнул. — Встань прямо, не сутулься! И голову подними! Что ты прячешься за волосами, как нашкодившая пси… — он завёл локоны, прежде падавшие на её лицо, назад — и в зеркале увидел рядом с собой уменьшенную копию мамы. Пальцы разом сделались неловкими, пепельные пряди выскользнули и вновь облепили впалые щёки, ещё более бледные и идеальные, чем у Эвана.

— Пожалуйста, не злись на меня, — прошептала Лисанна; ей явно хотелось сжаться, но она не смела ослушаться брата, приказавшего стоять ровно. — Я всё сделаю так, как ты скажешь.

— Не попадайся никому под ноги на приёме, — Эван шагнул в сторону от неё, повернулся к зеркалу спиной. — Не смей опозорить тётушку Друэллу. Для неё этот день очень важен.

— Очень важен, — эхом поддакнула Лис, и Эван возвёл глаза к потолку.

— Пойдём, — схватив её за руку, Эван повёл сестру вниз, где у камина они должны были дождаться отца, чтобы отправиться на приём по случаю свадьбы кузины Цисси и Люциуса Малфоя.

Этого события ждали. Свадьба Нарциссы окончательно обеляла эту ветвь Блэков, запятнанную скандалом после побега Андромеды с тем мерзким грязнокровкой: раз уж сам лорд Абраксас Малфой, известный традиционалист и чистоплюй, не побрезговал связать наследника с младшей дочерью Сигнуса Блэка, для остальных не оставалось повода задирать в присутствии Сигнуса и Друэллы носы. Тётушка Дру ждала этого с таким горячим нетерпением, с которым, казалось, не ожидала чуть больше года назад свадьбы старшей дочери.

Самому Эвану, однако, на перипетии отношений-уважений среди старшего поколения было плевать. Он шёл на этот приём не только и не столько как кузен невесты, однажды глава семьи Розье, но как молодой чистокровный маг, которому осточертела наглость грязнокровок. Которого кузина — другая, получше сегодняшней легкомысленной невесты — обещала представить человеку, способному изменить мир.

Приём проводили в Малфой-мэноре — утончённом поместье, которому место скорее в пригороде Парижа, чем в Уилтшире; огромными окнами, морем света и белыми розами (Мерлин, они повсюду!) поместье напоминало дома французских родственников Эвана, у которых его заставили несколько раз гостить. Отвратительные воспоминания. Лучше бы свадьбу устроили у Блэков или в мрачном Лестрейндж-холле.

К слову о: стоило войти в гигантский бальный зал (столько пространства следовало расходовать только под тренировки!), Эван выцепил взглядом в толпе Беллатрису. Она стояла рядом с Рудольфусом, но совершенно не смотрела на него: крутила кудрявой головой, то и дело привставала на цыпочки, ища кого-то в толпе. Эван решил, что его, и, отставив Лисанну на попечение уже потянувшегося к шампанскому отца, решительно направился к кузине через зал.

Пробираясь через созвездия гостей, Эван наблюдал, замечал.

Раскатистый смех помог определить местонахождение Альфарда Блэка, родного дяди Беллы и Цисси. Тётушка Дру выделяла его среди других Блэков-родственников, Эван же на дух не переносил: слишком громким, непосредственным и беспечным был этот старый дурак. Кроме того, он обожал идиота Сириуса, а тот боготворил Альфарда — вот и теперь нёсся к любимому дядюшке через зал, едва не сшибив болезненную миссис Крауч. Взгляд, которым проводил Блэка её отпрыск, был так ярок, что Эван подумал: достанься Барти хоть крупица родового таланта к проклятиям от мамаши-Гринграсс, лежал бы Сириус уже замертво. Жаль, что Барти наследственность обделила.

Ещё менее уместно, чем громкие и беспечные Альфард и Сириус Блэки (но право слово, сколько им ещё позволят пятнать честь рода?) выглядели Поттеры. Эван приметил их только потому, что Брайан Поттер — эта дрянная шавка Правопорядка, посмевшая ему, Эвану Розье, читать нотации из-за грязнокровки! — смотрел на Эвана с тех пор, как Розье вошли. Его родители, Карлус и Дорея, вели себя достойно, но держались на расстоянии от остальной публики. Хорошо хоть они знают своё место! Ещё бы своего щенка научили!

Эван поймал себя на мечтании: вот бы собрать Альфарда и Сириуса, этого Поттера — и прогнать через сад, придавая ускорение заклинаниями! Вот смеху бы было, да и наука! А если бы это застал Он…

Что-то Эвану подсказывало, Он не был бы против.

— Беллатриса, Рудольфус, — довольно-таки церемонно поздоровался Эван, наконец добравшись до родственников.

— Эван! — Белла даже перестала высматривать кого-то в толпе: повернулась к Эвану, заключила его в объятия. — Рада тебя видеть! Ты так вытянулся за это лето!..

Эван едва удержался от того, чтобы поморщиться: слишком оживлённый щебет обычно более сдержанной кузины ему докучал. Казалось, не ему одному: Рудольфус скривился и, не глядя на Эвана, отошёл к своей семье. Его француженка-мать прикладывалась к бокалу с шампанским, отец вёл беседу с Яксли и Фоули. Рабастан, этот лживый любитель грязнокровок, стоял рядом с отцом на удивление смирно, глаз не поднимал, не встревал в разговор, как и полагалось малозначимому младшему отпрыску рода. Неужто Келвин Лестрейндж наконец взялся за кнут и научил младшего сынка, метившего в предатели крови, уму-разуму? Давно пора!

К слову о вещах, чей срок давно пришёл. Эван пристально посмотрел на кузину.

— Белла…

— Я помню своё обещание, — она мигом посерьёзнела, тёмные глаза озарились светом. — Я тоже ждала этого дня, Эван.

Едва удержав себя от того, чтобы хмыкнуть, Эван кивнул и отвернулся. Очень сильно он сомневался, что так называемое «ожидание» кузины могло хотя бы сравниться с гейзером разъедающего предвкушения, бурлившего в его душе.

И тогда, будто бы отвечая потаённым желаниям Эвана, появился Он.

Никогда прежде Эван его не видел, но моментально узнал. Это просто не мог быть кто-то иной.

Его волнующее присутствие ощутилось даже раньше, чем маг вошёл в зал — все его почувствовали и, напрягшись, повернулись к дверям. Он вошёл в вопиюще огромный, гротескно изящный бальный зал без спешки, скользяще — как в дуэли бы маневрировал, обходил, запугивая, врага. На нём была простейшая чёрная мантия, но ощущалась она дороже, чем одеяния всех Малфоев и Блэков в зале вместе взятых — потому что прикасалась к плечам гиганта.

Только когда перед глазами зарябило, Эван осознал, что затаил дыхание.

Тёмный Лорд был совершенством.

В нём не было фальши, ядовитого оскала сквозь светскую улыбку. В нём не было раболепия, навязанного приличиями уважения к любому, у кого родословная хоть на узел длиннее. Говоря начистоту, в нём было мало чего помимо силы, завораживающего Тёмного могущества, принуждавшего уважать его даже лордов.