Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Улицы были мокрые и блестящие, все в темных облачках луж. Дождь шел всю ночь, не переставая, и ветки деревьев, черные и кривые, обычно еще спящие в эту пору, набухли влагой и посверкивали в тусклом свете редких фонарей. "Странно", - вновь подумалось Руте, - "вроде бы зима, а как будто весна близко! Такой теплый и влажный ветер - такие дуют только к весне. И деревья будто ожили. Наверное, им снятся почки... И листья... Чудно!"

Так странно, думала Рута, осторожно шагая по мощеной булыжником улице, обходя, а кое-где - и перепрыгивая лужи темной воды, на ходу срывая старые метелочки перезимовавших семян с веток, которые росли так низко в этом городе, где она никогда прежде не бывала. Вот я иду себе наугад по незнакомому городу и ни капельки не боюсь ни лихих людей, ни непогоды, ни прошлого, ни будущего, совсем ничего не боюсь. Не боюсь даже, что в этом городе может и не оказаться башни с часами, за которой и стоит тот деревянный дом, где сейчас Ян. Ой, нет, о чем это я? Глупости какие-то в голову лезут... Интересно, что он сейчас делает, подумала Рута и тут же высмеяла саму себя - что же еще делают люди ночью? Конечно же, спит. Тем более после того, что ему пришлось вынести, он должен, он просто обязан спать без задних ног и оглушительно храпеть при этом на весь дом. Интересно, а он вообще-то храпит во сне, подумала она и почувствовала, что непроизвольно улыбается, хотя только что и угодила ногой в глубокую лужу. Ничего, шепнула себе Рута - громко выговорить Такое она бы не рискнула даже про себя, - скоро я это узнаю сама. И все-таки тут же покраснела, зарделась и, чтобы скрыть смущение, одна, в пустом ночном городе, пронизанном дождем и запахами идущей где-то далеко-далеко весны, Рута что было сил тряхнула нависшую над головой ветку молодого клена и откинула капюшон.

Вода пахла небом, дождем и еще чуть-чуть - молодой клейкой листвой, запахи которой мы так быстро забываем летом, с печалью вспоминаем осенью, и о которой затаенно мечтаем зимой. Рута решительно вытерла ладонью лицо, постояла несколько мгновений, остужая голову и сердце, затем натянула капюшон и решительно зашагала дальше. Она совсем не беспокоилась, что господин Рагнар хватится ее поутру на постоялом дворе, когда придет за ней. Рута почему-то была уверена: он поймет. Такие, как он, все понимают без слов, просто - сердцем. Ей даже показалось, что они чем-то похожи друг на друга - ее милый, искренний и стеснительный Коростель и суровый, задумчивый и невероятно добрый, пусть при ней и не особо подает виду, Рагнар. Надо будет подумать над этим, сказала себе Рута, обязательно подумать, но только не сейчас. Где-то за этими деревьями и должна начинаться старая Крепость, а там, как говорил по дороге в Аукмер господин Рагнар, рукой подать до башни с часами. За этой башней - дом, в котором сейчас спит Ян, а значит - надо поспешить, потому что она, Рута, уже просто не может быть без него.

И она увидела уже недалеко, всего лишь за рощей высоких тополей, старый бастион и крепостные ворота и ускорила шаг, внимательно глядя себе под ноги, потому что уже изрядно промочила сапожки. Рута улыбалась, и крупные капли дождя с деревьев напрасно старались прикинуться слезинками. А ветер дул в спину все сильнее и гнал воду в лужах, где кое-где еще плавали самые стойкие грязные льдинки. Это где-то далеко-далеко неторопливо шла весна.

В это время на другом конце Аукмера в ворота городской заставы постучали. Стук был негромкий, но от него почему-то очнулись от сладкой дремы оба стражника, которые, чего греха таить, всегда были не прочь слегка соснуть на службе. Да и чего было опасаться сторожам маленького литвинского городишки, который и война обошла стороной, и жители которого славились своей богобоязненностью да законопослушием! Сторожа с трудом стряхнули с себя цепкие объятия сонных грез о теплом доме и скором окончании ночной стражи, и тот, чья была очередь вставать в этот предутренний час, кряхтя, побрел заглянуть в окошко. Картина, что открылась его глазам в узком оконце сторожевых ворот, его развлекла, но не удивила - такое ему приходилось видеть частенько, особенно по ночам.

- Кого там еще ночь принесла? - лениво крикнул его напарник из караулки, вовсе не желая подниматься, натягивать сапоги и присоединяться к товарищу, как того неукоснительно требовали правила.

- Да лежи уж, Марек, - отмахнулся стражник, вглядываясь в полутемное подворье, тускло освещенное масляным фонарем, что поминутно болтался на воротах под порывами бешеного ветра и дождя. - Погорельцы это. Обычное дело.

У ворот стояли трое. Мужчина лет сорока, в набухшей от дождя некогда зеленой охотничьей куртке, изодранной так, что местами она напоминала просто лохмотья нищего, надетые специально по случаю праздничного базарного дня на ярмарку. Молодая девушка с рукой на перевязи, в темном плаще с откинутым капюшоном, который являл прелестную черноволосую головку с коротко подстриженными волосами - явно уроженка земель южных полян, а то и дальних мазуров. И парень лет двадцати, при взгляде на которого стражник едва не выронил связку ключей. Вид юноши был ужасен. Все трое выглядели так, словно долго катились с крутого обрыва, через кустарник и бурелом, лица были в царапинах и ссадинах, одежда - в беспорядке. Но на парня трудно было смотреть без содрогания. Почти половина его лица была страшно обожжена и являла собой сплошную рану, сочащуюся красно-черной сукровицей. Каким-то чудом на лице уцелели и глаза, и нос, и губы, что были плотно сжаты и на фоне ожогов выглядели неестественно белыми. Казалось, их словно припорошило пеплом, который въелся в кожу навеки.

Стражник сильно побледнел, наскоро принялся шептать отворотные слова, но тут же спохватился, чертыхнулся не к месту и суетливо загремел связкой ключей. Все это время у него тряслись руки. Пришедшие молча ждали, и даже обгорелый парень не издал ни звука. Он опирался на плечо девицы, которая крепко обнимала его здоровой рукой и поминутно касалась губами его русой головы, на которой каким-то чудом держалась изодранная черная лента.

- Слышь, Гинтас, может, подождем до утра? - послышался из караулки ленивый полусонный голос. - Шляются тут всякие, дня им мало... Гляди, десятник по головке за это не погладит!

110
{"b":"73564","o":1}