Ночью мне не спалось. Вначале проводил вечернюю зарю, потом полюбовался звёздным небосводом. В голове всё время проецировался образ Анюты с её фиолетовыми огоньками в глазах и никак не хотел исчезать. Вдруг зазвенел колокольчик. Я бросился к донке и ощутил по леске рывки крупной рыбы. Несколько раз удалось подвести её к берегу, но всякий раз она вновь уходила на глубину. Рыба всё же намотала леску, очевидно, на кувшинки, разогнула крючок и ушла.
Когда я пришёл в себя после проигранного поединка, уже заалела утренняя зорька, а перепёлки устроили такой художественный пересвист, что положительные эмоции быстро взяли верх над всеми отрицательными.
Дома я показал букетик цветов маме, которая в них хорошо разбиралась, и она, не задумываясь определила:
– Так это по-научному фиалки трёхцветные. А ещё в просторечии их называют Анютины глазки.
При последних словах меня как будто током ударило. Но нет, это невозможно. Просто совпадение, да и что там на речке ей делать? Просто бред.
Через несколько дней, после прошедшего накануне ливня, я вновь отправился на ночную рыбалку. В этот раз, внимательно рассматривая следы на тропинке, удалось обнаружить, что кто-то в спортивных тапках небольшого размера прошёл в сторону города после дождя. Слабая надежда, что это её следы, будоражила воображение, а когда я увидел в шалаше новый букет всё тех же цветов, предчувствие чего-то прекрасного охватило меня целиком.
Мне было уже не до рыбалки, но донки нужно всё же настраивать. Наконец снасти заброшены, вечерняя заря гаснет, и я остаюсь наедине со звёздами да воображаемыми картинами возможной встречи с Анютой. В середине короткой ночи в голову приходит мысль: «Если цветы положены дважды, то же самое может произойти и в третий раз. Нужно лишь устроить засаду и убедиться, что именно она приносит Анютины глазки. А что если это делает кто-то другой? Но зачем? В любом случае выяснить необходимо».
В этот момент зазвенел колокольчик, и я бросаюсь к донкам. Кто-то сильно сопротивляется, так же как, в прошлый раз, но крючки у меня теперь надёжные. Не давая слабины, вытаскиваю на берег большую рыбу округлой формы. После рассвета долго рассматриваю незнакомый трофей бронзового цвета и, вспоминая иллюстрации из рыболовной книги, прихожу к выводу, что это карп.
Со следующего дня, устроив засаду недалеко от шалаша, я начал поджидать того, кто приносит цветы. Но почему – того? Это должна быть она! Первый день прошёл безрезультатно, второй тоже, а вот на третий, когда надежда уже начала угасать, послышались шаги. Это была она! В спортивном костюме с очередным букетом в руках, посмотрев по сторонам, она склонилась над входом в шалаш. Я бесшумно выскочил из укрытия и перекрыл ей обратную дорогу, широко раскинув руки. Она попыталась обежать меня, но поняв, что по узкой тропинке среди зарослей этого сделать не удастся, остановилась и от смущения закрыла лицо ладонями. Предвосхищая в засаде такой сценарий, я произнёс заученные слова:
– Не бойся, Анюта! Я тебя не обижу. Приходи завтра или послезавтра сюда. Я тебе покажу, чем здесь занимаюсь и расскажу много интересного.
Убрав руки, делаю шаг в сторону, а она, сверкнув божественными глазами сквозь пальцы, бросается бежать. От переизбытка чувств и эмоциональной усталости забираюсь в шалаш и, прижав к груди букет фиалок, проваливаюсь в сон.
Через час мои ноги уже шли домой, а душа летела где-то впереди, торопя события: «Скорей бы завтра, скорей бы снова увидеть Анюту»! Утром я вернулся на речку, и, чтобы скоротать время в ожидании, принялся делать скамейку около шалаша с видом на старицу. День пролетел незаметно, а сиденье для двоих из ивовых жердей и прутьев со спинкой получилось весьма неплохим. Но сидеть на обновке пришлось пока одному. На следующий день после наведения порядка вокруг шалаша я основательно заскучал. Сходил к мостку и нарвал там букет ромашек. Время остановилось, а мысль о том, что она вообще не придёт, начала поглощать все остальные, такие многообещающие картины предстоящей встречи.
Во второй половине дня, когда я уже начал дремать сидя на скамейке, послышались шаги. Она пришла! Слегка смущённая, но с ходу присев на край скамейки, твёрдым голосом сразу же спросила:
– Так чего же интересного я могу услышать?
Меня от радости и многочасового молчания словно прорвало:
– Всё что угодно, только тему задай, но вначале я расскажу, чем здесь занимаюсь.
И я принялся повествовать о речке, старице, неизвестной рыбе и её поимке. Она внимательно слушала, а в момент паузы воскликнула:
– Как же здесь красиво, и пахнет луговым разнотравьем бесподобно! Тебе можно позавидовать, ведь всё лето здесь проводишь, – она смутилась на секунду, видимо, раскрыв излишнюю осведомлённость, но тряхнув кудряшками продолжила: – Когда я в начале каникул начала ходить к бабушке в деревню по тропинке через мост, то увидела оттуда, что кто-то в одиночестве рубит ивовые кусты. Меня это заинтересовало и как-то на обратном пути решила посмотреть, что же там такое. А цветы несла из клумбы бабушкиной после прополки. Ну и думаю, оставлю их строителю, может, его развеселю.
Она замолчала, а я восторженно продолжил:
– Да уж развеселила, Анюта! Если не сказать большего.
Собеседница, улыбнувшись уголками губ, спросила:
– А как ты узнал моё имя?
– Так ведь по цветам догадался. Да и слышал, как на перемене тебя подруга окликнула.
Анюта заметно наигранно удивилась:
– Ах да, помню.
Потом уже серьёзным голосом призналась:
– По правде говоря, и я знаю, как тебя зовут. Девчонка из вашего класса рассказывала, что есть у них такой, который то со всеми танцует, то красавицам, которые на дамский танец приглашают, отказывает.
Теперь уже смутился я:
– Да, было такое дело. Нехорошо я поступил. Но вот если бы ты меня пригласила, то я бы с превеликой радостью…
Мы ещё долго сидели на скамейке, разговаривая почти без перерывов, пока моя гостья не заторопилась домой:
– Пора идти, а то мама будет беспокоиться.
Я, вручив букет ромашек, хотел проводить Анюту до дома, но она в категорической форме разрешила это сделать только до города. Зато, неожиданно легко она дала согласие на наши встречи у шалаша дважды в неделю.
Спасибо Всевышнему, что подарил такие деньки. Мы встречались весь июль и ни разу не поссорились. Моё представление о поголовном коварстве девчонок начало рассеиваться. По крайней мере в отношении Анюты.
Однажды, когда мы только что уселись на скамейку, откуда-то из-за спины приползла туча и хлынул ливень. Анюта не задумываясь юркнула в шалаш. Я замешкался в нерешительности, подумав: «А можно ли вот так вдвоём с девчонкой?» Но сомнения отпали, когда раздался её голос:
– Ну что ты мокнешь! Залезай быстрее!
Я осторожно забрался в шалаш, стараясь не прикоснуться к Анюте. Её силуэт в полумраке из-за потемневшего неба едва угадывался – она лежала на спине, раскинув руки. Возникла пауза, заполненная ударами капель о стену шалаша и громовыми раскатами. Потом я услышал глубокие вздохи и, подумав, что она боится начавшей грозы и ей стало не по себе, наклонился и спросил:
– Что с тобой, Анюта?
Она обвила мою шею руками и молча притянула к себе. А дальше было всё, как во сне, только не в том детском, а уже во взрослом, мужском.
Когда мы вылезли из шалаша, на небе сквозь облака проглядывало солнце, а над речкой сияла яркая радуга. Я не мог отвести взора от Анюты, а она некоторое время не смотрела на меня. Потом подняла ресницы, но в глазах её уже не было фиолетовых огоньков, а искрились два белых бриллианта. Она дрожащим голосом спросила:
– Ты меня осуждаешь?
– Да что ты, дорогая Анюта! Любое твоё желание теперь для меня будет законом до конца дней моих.
Только спустя несколько лет я понял, что последние слова, сказанные мной, говорить было не нужно, исходя из закона: «Всё сказанное вами может быть использовано против вас».
Мы продолжали встречаться и однажды, когда я в порыве страсти пытался завлечь Анюту в шалаш, она улыбаясь начала явно издеваться надо мной.
