Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– И пять сотен серебряных монет, – словно издеваясь, добавляет управляющий. – Всё верно.

– А… – хотела спросить, кем же моя тётушка трудилась при жизни, да только остановилась вовремя. Не очень-то прилично задавать такие вопросы, да и не важно это сейчас.

– Понятно, – силюсь улыбнуться, всё так же глаз не открывая, но не выходит.

– Так я почему удивился, – счёл нужным пояснить свою странную реакцию мужчина, хотя мне, честно признаться, оправдания его вовсе не нужны. Мне бы переварить, что я теперь богата. Но его моё мыслеварение вряд ли волновало так же, как и меня. – Обычно наследники стремятся как можно быстрее богатство потратить, а вы…

Он делает многозначительную паузу, окидывает меня придирчивым взглядом, благо глаза я к тому времени уже открыла, и всем своим видом заявляет, что такая оборванка из глуши уж точно была обязана следовать привычному сценарию, а не вот это вот всё.

Сил обидеться на такое явное неуважение, пусть словами и не высказанное, у меня не нашлось. Да и желания доказывать, что пусть я и из глуши, а средства к существованию у меня имеются, как-то не обнаружилось.

* * *

Счёт я всё же открыла, пользоваться же тётушкиным имуществом не посчитала нужным. К тому обзавелась такой интересной вещью, как чековая книжка – небольшой блокнотик в толстой обложке с изображением двух пухлых, холёных ладошек. Знак этот был фирменным, как мне пояснил всё тот же управляющий, и подделать его ещё никому не удавалось, сколько ни пытались. Для чего он сделал последнее уточнение – я так и не догадалась. То ли предупредил, чтобы даже не думала этого сделать, то ли… А поди разбери его.

Из банка я вышла, пребывая в дурмане. Да и не удивительно – двадцать тысяч золотом! Не каждый день такие известия доводят до сведения простых, приземлённых граждан, коей я себя всю сознательную жизнь считала. А оказалось, болтаюсь я где-то чуть ниже небожителей, а не в самом низу социальной лестницы, как наивно полагала.

Я опускаюсь на первую попавшуюся лавочку и долго смотрю на яркое синее небо. Не то чтобы это меня успокаивало, или оказывало какое другое магнетическое действие, но… Так можно было представить, что я не посреди шумного проспекта, неподалёку от солидного банка, в котором хранится не менее солидная сумма, мне прилагающаяся, а где-то в поле, с душистыми полевыми цветами, и пчёлами-трудяжками. Представляется, конечно, с трудом, но… Я успокаиваюсь, и почти возвращаю себе крепость духа, а к нему и предприимчивость, и деловитость, и присущую феям жизнерадостность.

Первый звоночек, что я не так уж и богата, получаю спустя час, когда буквально выбегаю из конторки с яркой вывеской «Всё лучшее только у нас». Пять сотен золотых за починку крыши и окон – это грабёж, а не «самая выгодная цена, которую я предлагаю только сегодня и только для вас». Вторая конторка «порадовала» ценой в три сотни золотых, что тоже шибко далеко от грабежа не ушло.

А третья… Третью конторку я выбираю уже тщательно, не бросаясь на золочёные вывески и настойчивые обещания «воплотить все мои мечты». Мечты, конечно, воплотить мне хочется, но не такой же ценой!

В итоге останавливаюсь на неприметных ступенях и добротной дубовой двери, за которой меня ждал коренастый парень с действительно выгодным предложением.

– Сто золотых, и двадцать сверху за срочность, – пожимает плечами детина, едва ли не вдвое выше меня. Кажется, ему вообще не было дела до того, что его коллеги, всего-то одним кварталом выше, драли с наивных граждан три шкуры.

Я соглашаюсь. Да и как тут не согласиться, после пяти да трёх сотен?

Рабочих он обещает прислать через час, а я тем временем отправляюсь в хозяйственную лавку, дабы обзавестись всякой нужной мелочью.

* * *

К дому я возвращаюсь с трепетной надеждой, что рабочих-таки придётся отправить восвояси, но… Надежда решила иначе. Дом больше не дразнил меня призрачным богатством, он сразу показал своё истинное нутро – мхом поросшие стены, да доски трухлявые.

Хотя, буду честной, пока гуляла по лавке, пока торговалась с дюже прижимистым стариком, и пока шла обратно к своему нежданному и негаданному наследству, успела свыкнуться с мыслью, что просто с этим особняком не получится. Что ж, в этом я не ошиблась.

В единственной комнате на втором этаже сгружаю нехитрые пожитки и вновь приобретённые мелочи, которые по размеру холщовой сумы на мелочи вовсе не походили, и спускаюсь вниз. Если верить далёкому бою часов, то рабочие должны вот-вот подойти. Выхожу в палисадник, окидываю печальным взглядом неказистые коряги и тяжело вздыхаю – сколько ж придётся силы потратить, чтобы восстановить погибшие деревья, даже представить страшно.

Наконец, напротив дома останавливается гружёная досками да железяками телега, и мне навстречу идёт тот самый детина, пообещавший прислать рабочих.

Я было растягиваю губы в приветливой улыбке, но, глядя на его кислую физиономию, хмурюсь.

– Что-то не так? – говорю вместо приветствия, и детина поспешно кивает.

– Не захотел никто сюда ехать, – машет огромной мозолистой пятернёй и досадливо морщится.

– Почему?

И стоило только спросить мне, как он в удивлении глаза распахивает и раздражённо эдак отвечает:

– Знамо почему – уж больно слава у его обладательницы… – помолчал, подбирая слова, – громогласная.

Я решила немного прояснить:

– Теперь я его хозяйка.

Меня вновь удостаивают удивлённым взглядом, который тут же сменяется показным равнодушием.

– А не важно это. Не пойдёт никто к вам работать, даже если втридорога заплатите.

И так мне заголосить захотелось, на матер плакальщиц, чтоб весь квартал наверняка услышал, да только вместо этого обессиленно опускаюсь на жалобно заскрипевшую ступеньку, и выдыхаю:

– И чего мне теперь делать?

Вряд ли парень ответит мне, да и ответ, как таковой, не требовался, по крайней мере, на этот вопрос. Не его ж это забота.

– Так я, это, и сам сделаю, правда не так быстро, как если б мужики пришли, но…

– Правда? – поднимаю затуманенный от слёз взгляд и прямо-таки не верю своему счастью.

– А чего б мне врать? Правда. Только ты скажи, хозяйка, чего тебе в первую очередь сделать надо, с того и начнём.

Хотела сказать, что сперва о тётке моей покойно расскажи, а потом уж за работу примешься, но… Слова будто в горле застряли, а потом и вопросы путные из мыслей выветрились. Чертовщина, да и только. Пришлось вставать, отряхивать подол юбки и указывать на окна:

– Сначала битые стёкла заменить надо, и дверь, а остальное – потом.

Если уж я решила в этом доме жить, то хоть уверенной надо быть, что ночью никто пришлый в жилище моё не пролезет.

Работал Тимоха, как он представился чуть позже, споро и ладно. Правда хмурился сильно, да оглядывался то и дело, будто ожидал какого нападения. От меня что ли? Да это ж смешно, честное слово, я едва ли ни в два раза меньше его, могу разве что укусить, да и то, боюсь зубы себе обломаю.

Но к вечеру мы с ним распрощались весьма дружелюбно и сговорились встретиться завтра ближе к полудню.

Стоило закрыть за ним дверь (новенькую и крепкую), как я замираю на месте и долго осматриваю комнату. Странное дело – вроде поменялось только пару стёкол в раме окна, а гостиная будто ожила. Будто задышала как-то иначе – довольством и спокойствием. И стены, пусть с облезшими обоями, а местами и отвалившейся штукатуркой, потеплели. Я прикладываю руку и неожиданно сама для себя произношу:

– Давно ты стоишь никому не нужный?

И дом жалостливо скрипит, подтверждая мои догадки.

Собственно, о своей тётке я ровным счётом ничего не знаю, хотя бабушка часто бывала у нас, да и мы у неё гостили нередко. И в те дни она любила сажать меня на колени и рассказывать о днях прошлых, давно в лето канувших.

А о сестре, родной своей крови, бабушка Аделаида молчала. Будто и не существовало на свете никакой Дайаны.

У кого теперь узнать про неё? Бабушки давно нет, как и мамы.

7
{"b":"735613","o":1}