Второй рисунок почти полностью повторял первый. Та же девушка, в той же позе лежащая на ковре,  светлые волосы разметались по темному пушистому меху. Вот только большие детские глаза распахнуты и мёртво, бездумно глядят в пустоту, а из впалого обнаженного живота торчит рукоять ножа. Он чем-то похож на охотничий нож отца с рукоятью из рога оленя. Такие делали у нас из сброшенных животными в морозь рогов. 

Третий рисунок - уже знакомые декорации, девушка с открытыми глазами всё так же лежит на ковре, ножа в животе уже нет, но теперь ее тело залито, даже как-то заляпано кровью, кровь тонкой струйкой течет изо полуоткрытого рта. Поскольку в распоряжении художника имелся только уголь, кровь была нарисована черными мазками на белоснежной коже девушки.

- Надо уходить, - мерные молоточки мыслей застучали в голове. - Темнеет. Обещание Ризе. Инквизитор. Может вернуться. 

Что тебя так удивило, Тая? Ты и так знала, что лас Герих убийца, он послал на костер больше семи седьмиц невинных жертв. Тебе говорили, что он был одержим Отавией - и ты убедилась в этом. Этот дом, маленький храм ее вещей, эти рисунки в шкафу - подтверждение его страсти, его неумолкающей тоски. А последние три листа - не есть ли откровенное признание в убийстве? Вот - она еще живая, спящая или пребывающая без сознания, а вот - жестоко и безжалостно убитая.

Но все это - так себе доказательство. Воспримут ли его королевские стражи порядка? О, конечно, нет. Может, эти рисунки - лишь фантазии, ужасные предположения, кошмарные сны, наконец?

Тьма заколотилась о ребра, требуя идти, и я встала, не понимая, куда и зачем она меня ведет. Вышла из дома - сумерки были уже на грани темноты, вокруг никого. Что ей нужно? Непохоже было, что Инквизитор близко, я уже начинала ощущать оттенки призывов тьмы, не конкретные слова, конечно, лишь смутные образы, направление, но и это уже был прорыв.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Обошла дом, остановилось у высокого тёмного дерева. Вернулась к дому, в маленькой пристройке нашла ржавую и грязную лопату, снова подошла к дереву и начала копать. Земля уже не была такой промерзлой, но все равно с трудом поддавалась моим рукам, щербатый черенок так и норовил выскользнуть. Мне пришлось выкопать пару локтей, прежде чем я наткнулась на нечто, замотанное в темное ветхое тряпье, вытащила находку, закопала все обратно и, как могла, разровняла землю. Отошла к той стене, что смотрела на темный пролесок, а не на другие дома. Развернула сверток, присев на корточки. 

Внутри куска мятой и мокрой ткани, вероятно, старого мужского плаща лежал вязаный папа-заяц, в курточке и смешных коротких штанишках. По серой шерсти, когда-то, несомненно, белой и мягкой, а теперь грязной, сырой и пахнущей землей, расползались засохшие темно-бурые пятна.

***

Риза ругаться не стала, хотя все было не так уж и плохо, и вернулась я даже не в ночи, а к ужину. И на этом самом ужине хозяйка дома была непривычно задумчива и молчалива. Мне тоже было о чем подумать, но свои собственные невеселые мысли я гнала прочь. Обдумаю все ночью, в постели. Я абстрагировалась, как могла, от проклятущего Инквизитора и его кровавых тайн, даже от мыслей о Вилоре, и постаралась быть улыбчивой, разговорчивой и милой. Перед Ризой мне было стыдно. Она действительно беспокоилась обо мне, словно о ветреной пустоголовой девчонке, впервые попавшей в город и потерявшей последние остатки разума, и теперь, вероятно, обижалась. Разговора не получалось. 

Я подошла к ней после ужина, когда прислуга закончила убирать посуду со стола. Кажется, будет непросто вернуться к деревенскому ритму жизни - здесь было принято после еды не вскакивать и быстро мыть, убирать, готовить еду на завтра, а просто... жить. Заниматься своими делами. Разговаривать. Допивать чай, никуда не торопясь. Бесконечные запасы времени, как правило, уходящие в пустоту. Риза невидящими глазами смотрела в стену, сидя на небольшой аккуратной софе, предмету мебели, которому нет места в деревенском доме. Я, чуть поколебавшись, присела рядом.

Девушка вздрогнула и посмотрела на меня так, будто только увидела за весь вечер.

- Ты на меня сердишься? 

- Что? А. Нет... - почти растерянно пробормотала она. - Просто... 

Риза чуть наклонила голову к плечу и внезапно сказала:

- Думаю, спустя пару дней тебе лучше вернуться домой. Нет, дело не в тебе и твоих прогулках, - торопливо добавила она, увидев, как меняется мое лицо. - Дело в другом. У нас начали болеть люди. Мне тревожно.

- Лас Иститор... - мне стоило больших усилий произнести это имя как ни в чем не бывало. - Во время речи говорил об участившихся случаях мора...

- Говорят, такое уже бывало, повторяется раз в несколько седьмиц лет. Заразу приносят крысы, их тут довольно много. Я... не знаю, почему, очень тревожное чувство. Вероятно, из-за ребенка. И мужа нет рядом... Мой целитель сказал, что какое-то время не сможет заниматься со мной, все силы сейчас будут брошены на борьбу с мором. Я думаю, тебе лучше уехать. Все равно сейчас я буду дома, а тебе так... безопаснее.

Это был не вопрос, а утверждение, и не согласиться с хозяйкой и, по сути, работодательницей, я не могла. Но... но. Если я сейчас уеду, то в конце истории инквизитора не будет поставлено даже многоточие, не говоря уж о восклицательном знаке. Не знаю, что еще я собиралась найти и какие еще доказательства были нужны, чтобы окончательно поверить в то, что Отавия никуда не сбежала с загадочным "сердечным другом" или сама по себе, и сына не бросала, нет, она мертва, и убил ее никто иной, как Инквизитор Герих Иститор. В чем причина, я, вероятно, никогда не узнаю - ревность к кому бы то ни было, злость за ее отказ или просто неутолимая страсть, помрачение рассудка, но...

Смущало одно. Изображенной на рисунках девушке было лет пятнадцать, тогда как, по словам Вилора, мать исчезла, когда ему было лет семь. Поверить в то, что у Отавии - той, лежащей на ковре в чёрных подтеках крови - может быть семилетний сын, я никак не могла. И понять, что же произошло в действительности, лет двадцать назад - тоже.

А мне хотелось понять.

***

Риза истолковала мое молчание по-своему.

- Тая, конечно, я тебя не гоню, просто сейчас такая непростая ситуация... Я, правда, не знаю подробностей, но говорят, за последнюю седьмицу погибло почти полсотни человек. Не приведи небо, что-то случится, а я же несу за тебя ответственность, - она слабо улыбнулась. 

Полсотни за седьмицу? Много это или мало? 

- Я уеду через два дня, хорошо? Если ты не возражаешь. Помогу еще с Туреном, как и договаривались, а ты постепенно вольешься снова в свои трудовые будни, - я старалась говорить в меру беспечно, немного шутливо, но и меня начинало грызть какое-то нехорошее предчувствие. Нет, за себя я не волновалось - обещанию, данному мне Шеем когда-то о том, что "со мной всегда все будет хорошо" я верила без малейших сомнений - не мог он потерять просто так свою живую кормушку, исправно питавшую силы тени вот уже двенадцать лет. Хотя... что ему стоит найти другую? Может быть, менее строптивую и более жадную до исполнения желаний. Сейчас он связан со мной договором, который просто перестанет действовать в связи со смертью одной из сторон... 

Тьма заворочалась внутри, гневно, влажно, словно бы сдавливая сердце и ребра. Ей было немыслимо, чуть ли не смертельно кому-то отдать своего создателя. И я вдруг подумала, что не могу отделить полностью ее чувства от своих собственных.

Так или иначе, у меня оставалось два дня на то, чтобы получить хоть какие-то ответы, и я решила хотя бы попробовать.

***

К дому Инквизитора я подошла в полдень, честно отвоспитывав Турена все утро и дав возможность Ризе пройтись по каким-то лавкам, что, впрочем, не улучшило ее настроение - по слухам, которыми щедро снабдили ее болтливые торговцы, губительный мор пришел не только в Гритак, но и в соседний Лардон, и, возможно, не только туда. Люди, из тех, что послабее - хворые, старые, бедные - сгорали буквально меньше, чем за седьмицу. Всеведущие лавочники пугали жуткими описаниями заболевших - идущая изо рта пена, судороги, видения и помрачение сознания... Я слушала ее торопливые пересказывания вполуха, больше раздумывая над тем, что мне сейчас предпринять и, так ничего и не надумав, просто отправилась к дому ласа Гериха, благо в городе теперь ориентировалась довольно неплохо. Уже знакомые мне каменные высокие колонны показались издалека. В прошлый раз я не имела возможности рассмотреть изящную металлическую резьбу ограждения, да и мое внимание было целиком сосредоточено на Вилоре, а теперь увидела, что везде было изображено солнце. Металлические лучи причудливо переплетались, и отчего-то даже при взгляде на эти черные светила, голова начала гудеть. Это огромное величавое здание так контрастировало с маленьким домишкой, склепом воспоминаний об убитой девушке. Я сделала еще пару шагов - и замерла. Перед большими двустворчатыми воротами - вполне достаточного размера, чтобы в них мог проехать экипаж, толпился народ. Человек двадцать замерших мужчин и суетливо перетоптывающихся и перешептывающихся женщин, разношерстная небольшая толпа - и все чего-то ждали, приглушенно переговариваясь и не отрывая взгляда от входных дверей огромного дома Старшего Служителя Неба.