Молодость безкомпромиссная. В молодости все действия кажутся правильным. Человек только вылетел из родительского гнезда и начал принимать самостоятельные решения. И человек не сомневается, что самые верные решения, потому что они его собственные. Амина как раз в таком возрасте. Она знает, что правильно и не сомневается. А я в той поре, когда приходит переосмысление, когда опыт подсказывает, что есть много вариантов развития событий, и далеко не каждое решение правильное. Сейчас эти сомнения крайне не своевременные. Я остался один на один с ответственностью.

Характер человека – это его резерв и потенциал. Проявить характер иногда просто необходимо, чтобы вернуть свою жизнь себе.

Мы все похожи между собой. Я на Гаса, он на меня, Амина на нас, и даже Хани – наше отражение. Мы все похожи на наших родителей, нравится нам это или нет. Но в нас также есть то, что отличает нас от них, и это не нравится уже нашим родителям. Отец всегда старался подавлять всё, что расходится с ним, потому что он не знал, как с этим быть, не мог контролировать. Но ведь именно в различии скрывается наша индивидуальность. Она позволяет нам приносить в эту жизнь что-то неповторимое и личное. Гас всегда хотел простой жизни, хотел пойти в армию, служить. Наш бизнес всегда был ему чуждым, ему не нужно было ни финансовое образование, ни наследство.

В армию отец его не пустил принципиально. Негоже Меро надевать погоны даже и временно. Но на год всё же позволил Гасу уехать для спецподготовки в каких-то горах. Поначалу Гас вернулся весёлым и даже с желанием жить дальше, но быстро угас, снова погрузившись в семейные дела.

Больше всех в нашей семье обладал индивидуальностью именно Гас, поэтому отец был так жесток к нему – ранил его обидными словами и физическими наказаниями, тогда Гас закрылся, стал жить по отцовским правилам, не своей жизнью, скрывая индивидуальность под слоем послушания, боясь осуждения, критики и наказания.

Но в глубине души его характер рвался наружу, искал выхода, разрушал изнутри его стержень, уничтожал опору. Отец не позволял ему, никому из нас не разрешал, принимать нас такими, какие мы есть, проявлять наш собственным характер и неповторимую индивидуальность. Мы должны были стать его продолжением. Я – сильным и властным наследником, Гас – вторым сыном на подхвате, Амина – послушной женщиной, которая выдержит все традиции и обычаи нашего народа и семьи, и даже для Хани были свои скрепы.

Никому из нас не дано было право найти себя и воздвигнуть собственную опору, принять и открыть свой характер, пройти путь исцеления от чуждого и навязанного нам.

Я даже не боролся, но ко мне отец относился мягче, чем ко всем другим, я был его любым первенцем. После долгих десяти лет ожидания, когда наконец родился Гас, отец обрушил на него всю мощь своего воспитания. А потом неожиданно ещё через два года родилась Амина, из которой он создал капризную своевольную женщину. А самый последний младший сын Хани был запуган отцом без поддержки матери. Хани единственный из нас, кто почти не помнил мать, она умерла, когда ему едва исполнилось два года.

Смерть Гаса и желание Амины быть самостоятельной заставили меня переосмыслить собственное предназначение. А я сам живу своей жизнью? Делаю то, что-то своё или по инерции продолжаю исполнять волю отца? Мне самому впору вернуться к важному подростковому этапу отстаивания границ, определению себя, своих желаний и интересов, личностному принятию. Даже мысли об этом были странными и необычными. Я слишком часто сдавался, делая то, что нужно кому-то, но не мне. Я и сейчас пытаюсь разрешить ситуацию, которую создал не сам, и затащил в жернова обстоятельств девушку. Она конечно могла быть и сама виновницей своего положения, но я лишь усугублял его.

Смогу ли я когда-нибудь жить своей жизнью? Не так, как Гас… Он выстроил такие границы, которые никому было не под силу сломать – от героиновой зависимости нет полного излечения. Но в силах ли я создать границы, которые не уничтожат меня самого?

У меня есть характер и ресурсы, чтобы выразить и защитить мою индивидуальность. Но она настолько скрыта ожиданиями от меня других людей и агрессией, что я сам боюсь того момента, когда она вырвется наружу. Страх – часть меня. Мне нужно перестать бояться, выпустить агрессию в последний раз и научиться принимать себя.

Мне нужно определить новые границы дозволенного и запрещённого, показать, как со мной можно обращаться другим, а как нельзя. Я не должен быть жертвой обстоятельств. Это странные мысли для мужчины 34х лет отроду, но лучше поздно, чем никогда.

Я должен вернуть себе себя, стать творцом своей жизни.

Телефон зазвонил как раз, когда мысль оформилась.

– Босс, я нашёл Йорика. Он засел в высотке на Морском бульваре. Это не наш район, и если мы с ребятами туда нагрянем и вскроем дверь, а вскрывать придётся, то кто-нибудь нам это предъявит.

– Жди меня там, я сам приеду. И ещё, Ахмет, узнай, когда прилетела Амина и что делала после аэропорта. Когда сел самолёт, когда она прошла таможенный контроль, когда вышла из аэропорта, куда поехала. В общем, восстанови хронологию по минутам.

– Сделаю, босс.

Надеюсь, Вика успела позавтракать. Когда я начал называть её мысленно по имени?

Дружбу не планируют, про любовь не кричат, правду не доказывают

Фридрих Ницше

Тахир вытащил меня прямо из-за стола, когда я допивала кофе, и, не спрашивая моего согласия, велел следовать за ним. Я была растеряна, расстроена, напугана и плохо соображала, особенно когда этот мужчина оказывался рядом. Его физическую силу я уже успела испытать на собственной шее, где теперь красовались уродливые синяки. Любое насилие выглядит отвратительно, и нет ему оправдания.

Только когда мы оказались на улице я вспомнила, что босиком и попыталась возразить, но он лишь бросил безразличный взгляд на мои ноги и ничего не сказал, садясь в машину, стоящую у самого входа. Я решила, что сейчас не время проявлять характер, может быть, туфли мне совсем и не пригодятся – закопать в ближайшем лесочке ведь можно и без обуви.

Машина плавно тронулась, а я наконец решилась спросить:

– Я могу сообщить родителям, что я пока жива? – Я сама удивилась, насколько тихим был мой голос с просящими интонациями.

– Твои родители знают, что ты жива. Пока, – он сделал акцент.

– Но они наверняка беспокоятся, что со мной.

– Наверняка. Им сказали, что ты свидетельница по делу об убийстве и находишься в следственном изоляторе на всякий случай.

– Почти правда…

Сбоку от меня раздался невесёлый смешок.

– Это «почти» в первой части фразы или во второй?

Я промолчала, а он нажал на какую-то кнопку, и между нами и водителем поднялось стекло.

– Ну, теперь рассказывай по порядку.

– С чего начать?

– С начала.

– Меня зовут Виктория Лазарева, я родилась 9го февраля в 1м роддоме города Новороссийска. Мне 22 года. Я студентка медицинского института имени Сеченова по специальности педиатрическое дело. Я успешно сдала сессию и 3 дня назад приехала на каникулы к родителям. Вчера мы с подружками поехали в ночной клуб, я, к сожалению, не знала, что в «Притон», давно здесь не была, поэтому не представляла, чтó это за место.

– И что же это за место? – Он откровенно усмехался.

– Притон для наркоманов.

– И что же ты прилежная студентка мединститута там делала?

– А ничего не успела сделать, только прошлась до туалета, чтобы вымыть руки и лицо, а потом заблудилась и свернула не в тот коридор. – Тут я замолчала, потому что запáл прошёл, о дальнейших событиях рассказывать было уже не так просто.

– Заблудилась, значит?

– Да.

– Что было в коридоре?

Дальше слова давали с трудом, и я говорила, делая паузы:

– Там был ваш брат. Сказал, что заплатит и просил его не убивать, повторил это дважды. Потом были выстрелы. И только потом я увидела убийцу в чёрном спортивном костюме с капюшоном, надвинутом на всё лицо. Он нацелился на меня, но передумал и ушёл куда-то в другую сторону по коридору. Ваш брат истекал кровью, я пыталась остановить её, но это было бесполезно вне операционной.