Он полдня сидел у себя на кубрике, вырезал на заказ, и на палубу заходил, только чтобы дать новые указания. А еще он готовил на плите рыбу, очень ценную, и ему было не до пустяков.
– Пускай сидят. Мы их потом вынем.
– Ага. Палец отгрызут – пробормотал кто-то. Но уже смеркалось и все пошли отдыхать.
Полкан и Балтик лежали в напряжении, пока вконец не устали. Когда они заснули, их перенесли в коробку.
На следующий день они опять стали бегать, но уже с некоторой опаской. К Черепенникову старались не приближаться – но когда он, мимоходом, что-то выронил из кармана (тряпку, кажется), на испускавшую его запах вещь набросились и стали рвать. Балтик обнаружил карандаш, который был не Черепенникова, но имел тот же цвет, что куртка Черепенникова – на карандаш напали яростно, и спасло его лишь состояние зубов. Они лишь недавно прорезались, и грызть очень твердые предметы не получается. Днем ребята не ели ничего. Вечером Климчук объявил, что их «домик» лучше бы перенести с кухни на другое место. Нестеров не стал возражать. Ребят переместили поближе к самому большому кубрику, который все называют «кают-компания». Там нет каких-то особенных вещей или удобств, какие обычно бывают в кают-компании. Это просто небольшая комната, где проводят занятия, политбеседы или просто разговаривают.
– Вот ребята, ваша новая диспозиция. Хотите есть? Федотыч, что там имеется?
Боцман сунул миску утренней каши (правда, на молоке).
Ребята подумали и не стали есть.
– Не хотите? – Нестеров заметил, что окрас братьев заметно светлеет на ногах, и что кончики лап почти снежно-белые, особенно у Балтика. И на груди у него что-то видно. И Полкан не просто серый. Ребята с волнением смотрели на капитана, словно хотели что-то спросить. Но капитан скоро ушел.
То, что дал боцман, они есть так и не стали, каша та пропала. Всю ночь они ворочались во сне. Утром они очень внимательно следили за тем, кто пойдет на кухню.
Появился Сыркин – ребята нахмурились и заворчали. Но Сыркину было не до каши. Ее приготовили другие, а принес Костя.
– Маленькие, это вам.
У него кашу съесть согласились.
То, что различия в людях носят не только внешний характер, Балтик с Полканом уже поняли. Они отчетливо различают интонации голосов, и, по крайней мере, на этом уровне им ясно, что люди считают «хорошо», а что «плохо». Пока еще они не очень разбираются в словах и больше ориентируются на звуки.
Например, при звуке «фас!» надо немедленно бежать в атаку. Зубы чешутся нещадно, поэтому команда «фас» нравится. Но при этом нужно соображать. «Фа» без «с» говорят постоянно, в разных словах, которых ребята еще не знают; они внимательно следят за жестами, за выражением лица. Для них большое значение имеет, кто дает команду. Нестерова или Костю слушаться надо. А вот других – нельзя.
Например, Сыркин говорит по политехнический факультет, об организации заводов и фабрик. «Фа» (очень похожее на «фас») звучит постоянно, но на Сыркина даже не смотрят. Потом Костя начинает говорить об итальянских фашистах.
– Гав-гав-гав-гав-гав! – ребята срываются с места, но в отсутствие явной цели приходят в замешательство. Кого Костя велел атаковать?
– Народ, тише! Разошлись. Про фашистов вам не нравится? Не нравится, да.
– Гав! – Балтик с Полканом постепенно догадались, что один и тот же звук в разных ситуациях означает разные вещи. Это кажется им удивительным, и даже непостижимым.
Чтобы разогнать сомнения, они грызут старые подметки.
– Погода не лучше?
– Нет.
Ветер гнал с моря гроздья липкого снега (вероятно, в память о прошедшей зиме). На вантах быстро росла бахрома, поэтому Нестеров решил ждать окончания непогоды.
На горизонте море стало светло серым и почти сливалось с небосводом. Накатили волны, и на какое-то время море казалось черным. А затем снова сделалось серым, и снова пошел снег.
– Мы немного закопались с реями.
– И теперь тоже копаемся! – проговорил Климчук. – Теряем время. Чего ради тогда мы так скоро ушли из Петропавловска? Могли б уже выйти на Командоры.
– На Командорах нет портов. А переждать такую погоду лучше все-таки не в море. Или я не прав?
Климчук пробубнил что-то.
Он сам затянул историю с доставкой брусьев, потом несколько раз придирался к качеству работ. Он не стал спорить, но говорить вслух слова согласия ему не хотелось. Ведь он знал, как вести себя, если корабль вдруг окажется под бурей. Конечно, сейчас буря холодная…
Расставаясь с Дальним Востоком, зима создала хороший буран. Миллиарды снежинок закружились в буйном танце, на бегу превращаясь в белые цветы, похожие на хризантемы. Цветам не было конца. Они росли, росли, множились, без листьев и стеблей, появлялись сразу готовыми. Очень скоро палуба, а за ней и вся шхуна потеряли свой цвет. Все теперь абсолютно белое. Белые гирлянды повисли на вантах и реях, сползали по мачтам. Перед килем, на берегу возникло целое озеро студеных сливок, из которых, правда, не получится сметана. Снег метет и сразу же тает, новые полотна ложатся почти в воду. Команде велели не покидать корабль. Климчук решил один раз сходить по важному делу, но уже в порту он дважды провалился и сильно вымок. Снег не пощадил ни сапог, ни усов. Отважный боцман выплыл, и более того, добрался до дома, где жил один из заказчиков. Но больше в такую погоду выходить не захотелось.
Сыркин безвылазно сидел в своем кубрике, и практически не выходил в кают-компанию. Если мимо пробирался Черепенников, Полкан с Балтиком начинали громко рычать, а стоило тому сказать что-то с «фа», как его сразу же облаивали. В звуке «фа» есть какой-то указатель на врага. Иначе почему катастро-фа? Это слово произносят с явной горечью или ожесточением, иногда – спокойно. Вероятно, «фа» не всегда враг. Поэтому когда Нестеров говорил «фа-ктически» или «про-фа-нация», ребята молчали.
Кают-компания активно обсуждала тему будущего капитализма, который, по словам Кости, летит к своему концу как фанера над Парижем. Опять «фа»! А еще есть «ка».
Ка-та-строфа. Ка-пита-лизм.
Балтик с Полканом все улавливают.
Лежа в сторонке, они чутко воспринимали каждое слово, чаще всего, не имея никакого понятия о том, что оно означает. А потом они вспоминали известные слова, которые поняли недавно, или которые слышали еще в старом доме, в избушке, где был дух природы и мамино тепло. Они уже тогда запомнили много слов. Тогда слова были просто звуки. Теперь же слова стали смыслом!
Балтик повернулся и зашептал Полкану на ухо что-то важное. Полкан согласно кивнул.
Этого никто в команде не видел. Обсуждали очень важные вещи, например индустриализацию или новую интервенцию. Нестеров рассказывал о Гражданской Войне. Он родился в Петербургской Губернии, и все детство провел на реках; но сильнее его влекло море. В 10 лет он увидел корабли Балтийской флотилии. С тех пор он мечтал стать моряком, чтоб служить именно на Балтийском Флоте. Началась война; в царскую армию его не взяли (его было мало лет), в морской кадетский корпус его не приняли бы тоже, поскольку не было связей и денег; и родители были недворяне. Сергея взяли уже в Красную Армию, но не во флот (корабли тогда оказались беспомощны); он отправился сперва на Север, потом – против Деникина, а уже после того, как белые не взяли Москву в 19-м году, начался долгий путь к Тихому Океану. Сергей участвовал в боях против Колчака, против Унгерна, который, как верили многие, продал душу и благодаря этому мог вызывать целые полчища восточных демонов. Иногда… в зареве пожаров, в потоке пыли было видно нечто, похожее на чертей. Но их тени отмелькали, а люди остались на земли. Самую большую опасность представляли именно они: «бывшие» (как тогда называли царских офицеров), казаки, безземельные, отчаявшиеся, авантюристы и настоящие уголовники сбивались в банды, которые орудовали по всему Дальнему Востоку, вплоть до берегов Аяна и Охотска. Но больше всего их было на юге, вдоль Амура и Приморья. Банды занимались грабежом открыто; они даже не стеснялись говорить о том, что воюют не против Советской Власти, а просто «хотят пожить». Самих себя они называли просто: «вольные люди», как в 17-м веке; некоторым из них население даже сочувствовало. В борьбе с красными отрядами банды старались придерживаться партизанской тактики: не вступая в открытый бой, они разузнавали через местных (подкупом или запугивая) о расположении основных сил и атаковали там, где было легче всего, где отряд был слабее, или находился в стороне от других отрядов. Иногда сведения давали даже те, кому красноармейцы оказывала помощь. Это не считали предательством. Ведь против советской власти тогда были настроены очень многие.
