Даже тогда Агнус не казался опечаленным смертью дяди Реджа, его брата-близнеца и единственной семьи.

        Его волновал только тот факт, что дядя Редж предал папу, присоединившись к Джонатану и помогая маме.

        Страшная мысль кружится в моем мозгу.

        — Что, если он... — я сглатываю, эта мысль обрушивается на меня, как ураган. — Что, если он причинит боль папе?

        — Он спас его не для того, чтобы причинить боль, — говорит Эйден. — Кроме того, подумай об этом. Все мотивы Агнуса ведут к Итану. Я говорю, что он никогда не причинил бы ему вреда.

        — Откуда ты знаешь?

        Он ухмыляется, в его мутных глазах загорается глубокий садизм.

        — Я узнаю себе подобных, встречая одного из них.

        — Тебе... подобных?

        — Агнус и я, мы похожи. Мы не против создания анархии, если это даст нам то, что мы хотим.

        — Значит, он планирует анархию?

        — Он уже сделал это с тем пожаром.

        — Это означает только то, что его невозможно остановить.

        Он приподнимает бровь.

        — Меня невозможно остановить, милая?

        — Да.

        — Как насчет того, когда дело касается тебя?

        — Ты все еще... иногда. Я имею в виду, я знаю, что ты заботишься обо мне, но это не значит, что ты политкорректен.

        — И я никогда им не буду, — небрежно бросает он. — По-твоему, я хочу причинить тебе боль или защитить тебя?

        — Защитить меня.

        Я даже не думаю об этом.

        Эйден, возможно, хотел причинить мне боль в самом начале, но все изменилось. Он больше не хочет этого — разве что иногда во время секса, но это часть нашей прелюдии.

        Эйден теперь мой защитник номер один, и я могу признать это вслух.

        — Агнус похож на меня, — он подчеркивает каждое слово. — Он такой же, как я.

        Осознание этого поражает меня, как извержение вулкана.

        — Он хочет защитить моего отца.

        — Именно.

        Я ахаю.

        — Как думаешь, у него есть чувства к нему? Он... гей?

        — Быть может. А может, и нет.

        — Я имею в виду, что я ничего не заметила между ним и папой, но... — я замолкаю, напрягая голову в поисках любых подозрительных моментов, но ничего не нахожу — по крайней мере, со стороны, заглядывая внутрь.

        — Он мог заботиться только о том, чтобы быть его правой рукой и лучшим другом, — говорит Эйден. — С такими людьми, как Агнус, ты никогда не узнаешь, пока он не скажет вслух.

        Я обдумываю его слова. Теперь, думая об этом, Агнус забрал Нокса и Тил к себе, потому что папа попросил его об этом. Он спасал и наблюдал за мной издалека, потому что знал, как много я значу для папы.

        Все его действия ведут к благополучию моего отца.

        Ну, все, кроме того, что меня заперли в подвале без возможности выйти.

        Эта реальность сильно поражает меня, когда Эйден тянет и толкает дверь безрезультатно.

        Мы в ловушке.

Глава 34

Итан

        Вспоминая свою жизнь, у меня остается горькое чувство, что я ничего не добился.

        Это даже не имеет никакого отношения к тем девяти годам, которые я провел в коме, пока мир двигался вокруг меня.

        В те годы я много мечтал о нормальной семейной жизни. Об ангельской улыбке Эбби, смехе Илая и хихиканье Эльзы.

        О мелочах. О невозможных вещах.

        Потому что, по правде говоря, Агнус был прав. Я завел семью с психически неуравновешенной женщиной, и был слишком поражен, чтобы мыслить здраво.

        Я завел семью с женщиной, которая не должна была рожать.

        Эльза никогда этого не узнает, но именно из-за пренебрежения Эбби — Илай утонул. Она сняла с него плавательный жилет и попросила его войти в воду. Она велела ему быть свободным.

        Она призналась мне во всем этом на его похоронах.

        Возможно, именно поэтому Эбби потеряла все ориентиры после его смерти.

        Ее представление о свободе отличается от любого из нас.

        Эбби была травмирована с юных лет. Она была сломлена, но улыбалась. Она была невинна, но хотела быть дикой.

        Она была другой, и именно поэтому меня влекло к ней. Я был мотыльком, привлеченным пламенем, которое в конце концов сожгло меня.

        Если бы я мог исправить прошлое, я бы запер Эбби в ту же секунду, как родилась Эльза. Я бы последовал рекомендации терапевта и держал ее подальше от детей.

        Правда в том, что я был эгоистом, и теперь нет способа исправить мой эгоизм.

        Вот почему мне кажется, что я ничего не добился за свою сорокачетырехлетнюю жизнь. Деловые предприятия и экономический успех не в счет. Десять лет назад я даже не смог защитить своих сотрудников от пожара.

        Однако, смотря на Тил и слыша ее слова, я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моем лице. Может, я и не многого добился, но, по крайней мере, спас ее и Нокса. Это лучшее, что случилось в моей жизни после Эльзы.

        И Агнус.

        Я дал Тил договорить. Она говорит быстро, пропуская слова и выпаливая то, что у нее внутри.

        Тил не разговорчива, но когда она заговаривает, то не знает, как остановиться. Я позволяю ей продолжать, потому что, если я прерву ее поток, она потеряет свою цепочку мыслей.

        — Тебе не обязательно это делать, — говорю я ей, как только она заканчивает. — Я найду другой способ.

        — Нет. — она топает ногой, вставая. — Я в деле, папа. Я приняла решение.

        — Подумай об этом более серьезно, Тил.

        — Я подумала. Вот почему я с тобой разговариваю. Я хочу это сделать.

        — Сделать что? — врывается Нокс, опускается на подлокотник кресла Тил.

        Я качаю головой. Дети это головная боль. Он такой живой и энергичный, что иногда сводит с ума.

        Он всегда говорит, что хочет быть моим лучшим сыном, угрожает Эльзе и Тил, чтобы они не переступали черту. Он уже мой любимчик, я просто не говорю ему об этом, чтобы он не потерял свою энергию.

        У Нокса есть приводящая в бешенство привычка терять интерес, как только он получает, желаемое.

        — Что собираешься делать, Ти? — он тянет сестру за пряди. — Только не говори, что папа согласился позволить тебе проколоть свой пупок.

        — Проколоть пупок? — я пристально смотрю на нее.

        Она толкает локтем Нокса, ее щеки пылают.

        — Ох. Ты этого не знал? — он улыбается мне. — Забудь, что я сказал.

        — Прокалывание твоей кожи не обсуждается, Тил, — говорю я ей своим строгим голосом.

        Они все еще страдают от травм острыми предметами, Тил больше, чем Нокс. Она напускает на себя храбрый вид, но я не позволю ей продолжать эту идею.

        — Пошел ты, Нокс, — она смотрит на него, а он просто поднимает плечо.

        — Где Эльза? — спрашиваю я ее. — Мы должны рассказать ей о твоем решении.

        — Ах, она уехала вчера вечером, — говорит Нокс.

        — Уехала?

        Я думал, что она все это время была в комнате. Вот почему я не хотел ее беспокоить.

        — Эйден Кинг увез ее на своей машине. — Нокс шевелит бровями. — Я видел их, когда флиртовал с соседкой. Эх, я имею в виду приветствовал соседку.

        Эйден Кинг увёз ее.

        Мои мышцы напрягаются. Куда он мог отвезти ее на всю ночь?

        Я звоню ей. Без ответа.

        Блядь.

        — У тебя есть номера его друзей? — спрашиваю я Нокса.

        — Одну секунду. — он достает телефон и что-то набирает, затем прикладывает к уху. — Привет, Ро, ты не видел Эйдена? — тишина. — Я понял, я понял. Спрячься как следует. Поговорим с тобой позже, приятель. — он вешает трубку и поворачивается ко мне лицом. — Никто из них его не видел. Он тоже не берет трубку. Ронан сказал, что он прячется в своем доме, потому что Эйден может прийти за его головой в любую секунду.