Эйден проглатывает звук, прижимаясь губами к моим. Он целует меня во время оргазма. Он поглощает мой рот своим языком, а мою киску своим членом.

        Я чувствую, как сжимаюсь по всей его длине, почти душу его.

        Он продолжает свою атаку еще несколько секунд, прежде чем рычит:

        — Моя.

Глава 22

Эльза

Прошлое

        Я напрягаюсь, таща за собой тяжелую сумку. Мне пришлось нести все с собой. Сэндвич, мои рисунки и все Maltesers.

        Я обманом заставила дядю Агнуса купить мне больше пачек за папиной спиной.

        Мальчику с серыми глазами, должно быть, тоже нравятся Maltesers. Он такой щедрый и всегда делится.

        Я останавливаюсь у двери в подвал и окидываю взглядом темные коридоры. Эти монстры прячутся здесь, но я их не боюсь. Я боюсь, что кто-то — человек — следует за мной и найдёт Серые Глаза.

        Вчера дядя Редж почти нашел меня. Если бы я не услышала, как он спускается по лестнице, и не учуяла запах его трубки, я бы не успела убежать.

        Я спряталась в своей комнате и не видела мальчика с серыми глазами.

        Я скучаю по нему.

        Я отсчитывала часы до того момента, когда смогу снова увидеть его, посидеть рядом с ним и послушать, как он говорит всю ночь.

        Хотя он почти ничего не говорит. Мне всегда приходится говорить, потому что он обычно молчит.

        Держа фонарик подмышкой, я медленно открываю дверь в подвал.

        На моих губах появляется улыбка.

        — Я пришла! — нет ответа. — Серые Глаза?

        Я тащу сумку за собой, закрывая дверь.

        Скрип преследует в тишине. Это немного пугает.

        Всякий раз, когда я вхожу, гремят цепи, когда он встаёт мне навстречу.

        Я направляю свет в угол. Звук волочащейся сумки со скрежетом обрывается.

        Он лежит в углу, закрыв лицо обеими руками.

        Но дело не в этом, нет.

        Красное сочится по его коже и стекает на пол.

        Красное, как кровь. Так много крови.

        — Серые Глаза!

        Я бегу к нему, сердце бьется так быстро, словно хочет вырваться из груди. Как только я оказываюсь на расстоянии вытянутой руки, я приседаю перед ним, мои губы дрожат.

        Он не двигается.

        Почему он не двигается?

        — Серые Глаза... — я трясу его дрожащими руками, он весь потный и холодный. — Проснись. Я принесла тебе Maltesers и твой любимый сэндвич с сыром и ветчиной. Я принесла тебе сок и все остальное.

        Фонарик падает на пол, когда я наклоняюсь ближе к его лицу.

        Слезы заливают щеки, и я чувствую привкус соли.

        — Серые Глаза.. п-пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня, как Илай.. не оставляй меня.

        — Я... не оставлю.

        — Серые Глаза!

        Его веки медленно приоткрываются, но он не встает. Его глаза черные в темноте. Как будто из него вынули все эмоции.

        Его лицо кажется бледным, а губы сухими и потрескавшимися. Кровь слиплась вокруг его рук.         Такой беспорядок. Мне нужно все исправить, пока эти монстры не пришли сюда.

        Папа говорит, что акулы чуют кровь издалека, и думаю, что эти монстры тоже. Они почуют кровь Серых Глаз, а затем нападут на него.

        Я бегу обратно к своей сумке и шаркаю ею по грязному полу. Пот стекает по моему виску и носу от усилий.

        Тяжело дыша, я осматриваю сумку. Здесь есть салфетки и вода. Поскольку Серым Глазам всегда больно, я украла ватные шарики и бутылочку, которую папа использует для промывания моих ран. Он сказал, что рану нужно промыть, прежде чем ее перевязывать.

        Я вытираю липкую кровь сухими салфетками. Кровь отвратительна, знаете ли.

        На боковой стороне его руки, около локтя, зияет глубокая рана.

        Должно быть, это очень больно.

        Меня охватывает желание заплакать, в носу покалывает, глаза горят, но я не плачу. Я должна быть сильной ради него.

        — Будет больно.

        Прикусив губу, я выливаю жидкость на его рану.

        Он всхлипывает, наблюдая за мной с полузакрытыми глазами.

        — Мне жаль, что это причиняет боль. Мне так жаль.

        Слезы текут по моим щекам, даже когда я говорю им не делать этого.

        То, что он не плачет, не должно означать, что ему не больно. Я плачу по нему, а не по себе.

        Используя ватные шарики и бинт, я обматываю ими рану так плотно, как только могу. Папа говорил, что она должна быть плотно обвязана и чистой, чтобы туда не проникли микробы.

        — К-кто это с тобой сделал? — я спрашиваю. — Эти монстры? — он кивает один раз. — Я спасу тебя. Я о-обещаю.

        Его другая рука обхватывает мою руку и тянет вниз. Я ложусь рядом с ним, его раненая рука остается безвольной, между нами.

        — Оставайся в таком положении, — шепчет он.

        Мои губы дрожат, а в носу покалывает, когда я смотрю на него и плачу. Я плачу, кажется, целую вечность. Мои слезы превращаются в икоту, а затем в громкие рыдания.

        Это некрасиво, сопли и слезы покрывают мое лицо, но я не могу остановиться.

        Это так больно.

        Его большой палец вытирает слёзы у меня под глазами.

        — Не плачь.

        — Я не могу остановиться.

        — Мне не нравится, когда ты плачешь.

        Он продолжает вытирать мои слезы и заставлять их исчезать.

        — Почему?

        — Потому что мне больно, когда тебе больно.

        — М-мне тоже. Вот почему я плачу. Не хочу, чтобы тебе причиняли боль.

        — Со мной все будет хорошо, Эльза.

        — Обещаешь?

        Он не отвечает.

        Я рывком принимаю сидячее положение, икнув и делая непроизвольные вдохи.

        — О-обещаешь?

        — Я не могу.

        — Но почему? — кричу. — Это так больно? Я поцелую и станет легче. — наклонившись, я запечатлеваю поцелуй на его повязке сбоку. — Папа говорит, что рана заживает, когда ты ее целуешь.

        Он улыбается.

        Улыбка слабая и не энергичная, но он улыбается.

        — Тебе нужно поесть.

        Я роюсь в своей сумке и достаю бутерброд.

        Мне требуется некоторое время, чтобы помочь ему сесть, прислонившись к стене. Как только он устраивается, я заворачиваю его в одеяло и кладу бутерброд между его пальцами.

        — Ты должен съесть все это, чтобы поправиться.

        Он жует медленно, не так, как в другие дни, когда он был голоден, что проглотил все.

        Я присаживаюсь перед ним на корточки, кладу руки на колени и наблюдаю за ним. Его раненая рука безвольно лежит рядом. Повязка уродлива.

        — У меня есть идея!

        Я роюсь в сумке и достаю свой черный маркер. Я собиралась показать ему рисунок с домами, которые я рисовала, и спросить его, знает ли он, как их построить.

        Потому что я говорила папе, что собираюсь строить дома, когда вырасту.

        Серые Глаза пристально наблюдают за мной, но он ничего не говорит, когда я хватаю его за раненую руку. Прикусив губу, я кладу ее себе на колени и рисую на здоровой стороне.

        Как только я заканчиваю, он изучает мой рисунок.

        — Что это?

        — Стрела.

        — Почему стрела?

        — Папа говорит, что, когда тебе плохо, ты должен держать эту энергию внутри.

        — Почему внутри?

        — Так, что ты можешь оставить это на потом. Плохие вещи случаются не просто так.

        — Плохие вещи случаются не просто так, — повторяет он, глядя между стрелой и моим лицом, прежде чем легкая улыбка появляется на его губах.