Необходимость означения, понимания для переживания завершенности восприятия можно было бы проиллюстрировать ссылкой на многие другие примеры. Но о пантомиме мы вспомнили неслучайно. Если бы мы захотели очень просто и кратко выразить отличие того, что мы называем деятельностью, от поведения, интерпретируемого в духе ортодоксального бихевиоризма, то последнее можно было бы назвать пантомимой, которую «зрители» (исследователи) не понимают и категорически не хотят понимать как деятельность, то есть осмыслить как целенаправленный, сознательный акт. Но «деятельность», как уже было сказано, не тождественна «поведению» в бихевиоризме. Восприятие деятельности возможно в той мере, в какой наблюдателю доступно усмотрение ее цели, «прочтение» намерений, которые стремится осуществить в своем «поведении» субъект.

Все это справедливо применительно к сложившимся, «ставшим» формам деятельности. Но если предметом наблюдателя становится движение деятельности, то тезис о ее «наблюдаемости» уже не может быть принят. Ретроспективно, то есть когда новая форма деятельности уже утвердилась, аналитик, возможно, и сумеет восстановить последовательность событий в «точках» становления и развития деятельности. Но пока, в ходе ее становления и развития, этого сделать нельзя. Впечатления о «чем-то происходящем» будут при этом накапливаться, но смысл и значение того, что происходит, приходят позже.

Исключение, пожалуй, составляют случаи, когда наблюдателю заранее известны возможные траектории движения деятельности, когда значения, которые можно было бы воссоединить с чувственными впечатлениями о «чем-то происходящем», уже выработаны и готовы. Так бывает, когда деятельность учеников складывается и развивается по законам, заранее известным учителю, и ему не составляет труда экстраполировать будущие перестройки знаний, побуждений, умений и т. п., о которых самим ученикам, может быть, ничего не известно. Точно так же опытный психолог, психиатр или просто человек, хорошо знающий людей, может заранее предугадать, что произойдет с кем-либо дальше, к чему сведутся те или иные усилия, с какими проблемами тот столкнется и т. п. Однако здесь перед нами, строго говоря, не «восприятие» движения деятельности, а мысленное прогнозирование будущих проявлений чьей-либо активности – прогнозирование, которое и генетически, и функционально противостоит «приписыванию значений» в актах восприятия. Суть различий может быть выражена так: в актах восприятия приписываемые значения «проецируются» субъектом в ту точку субъективного «пространства – времени», в которой это впечатление было получено. Мысленное же прогнозирование – это построение или актуализация возможных моделей будущего на основе данных о прошлом и настоящем объекта познания; это – опережение будущих возможных впечатлений моделями возможного будущего. Слова «возможное будущее» здесь очень важны. Прогнозирование есть всегда построение проблематического знания – в поле сознания прогнозирующего субъекта намечен и альтернативный вариант рассматриваемого объекта. В случае предварения будущей судьбы деятельности актуализируемое или конструируемое знание (модель будущего) всегда имеет более или менее условный характер, ибо любое подлинное знание динамики деятельности заключает в себе также и знание принципиальной неполноты этого знания, невозможности жесткого и однозначного предсказания следующего «шага» развивающейся деятельности. Таков психологический аналог известных закономерностей движения физических объектов в микромире.

Итак, извне воспринять деятельность в ее движении невозможно, а удается лишь развернуть веер возможных продолжений деятельности, да и то при достаточной компетентности наблюдателя. Но, может быть, эта трудность преодолима изнутри: самим индивидуумом-носителем деятельности? В том случае, если деятельность сформировалась, сложилась, он, как это очевидно, без труда рефлектирует то, что в практическом или теоретическом плане делает. Неслучайно некоторые авторы обозначают деятельность как явление «интеллигибельное», самопрозрачное, непосредственно открытое субъекту в момент действования (см. Стрельцова, 1974, с. 60–61). Восприятие деятельности обеспечено в данном случае имеющейся целью, которая, «как закон», определяет не только сам акт, но и направленность его интерпретации субъектом.

Однако в случае несформированной, только еще находящейся в состоянии становления деятельности или деятельности в «точке» ее развития, роста рефлексия происходящего необходимо неполна, ибо условия для полноценной рефлексии (ясное представление цели, оперативный образ ситуации и т. п.) еще не сложились. Этим, в частности, объясняется безуспешность интроспективного познания творческого акта в момент порождения решения. Требуется кропотливый последующий анализ, позволяющий «означить» произошедшее.

Особо отметим тот парадоксальный факт (о котором еще пойдет речь дальше), что в том случае, когда поведение человека как будто бы вполне достоверно прогнозируется другим человеком и этот прогноз становится известным первому, соответствующее знание может деформировать перспективу дальнейшего развития деятельности. Итак, «ни извне», «ни изнутри» движение деятельности непосредственно не выступает как адекватно воспринимаемое, или, если кратко, движение деятельности – «невидимо».

Перед нами два портрета деятельности. На одном из них контуры деятельности четко очерчены. Мы различаем ее субъект и объект, признаки предвосхищаемости ее сознанием и представимости ее в виде процесса, качество открытости наблюдателю. Это – портрет деятельности, выступающей со стороны реализации индивидуумом имеющейся у него цели, то есть процесса целенаправленной активности. На другом портрете – контуры деятельности теряют четкость.

Известно, что, когда в поле зрения наблюдателя оказывается быстро движущийся предмет, его очертания становятся нечеткими, «смазываются». В нашем случае утрачивают свою четкость, смазываются черты субъектности, объектности и другие характеристики деятельности. Таков портрет деятельности в ее движении. Подлинное представление о деятельности мы, конечно, можем получить только тогда, когда совместим в своем сознании оба изображения. Они образуют своего рода «стереопару», позволяющую нам увидеть деятельность рельефно, в единстве синхронического и диахронического аспектов анализа, в диалектике самоутверждения и самоотрицания деятельности. Обыденное сознание всегда имеет дело с одной только проекцией деятельности – с процессами целенаправленной активности и практически никогда – с другой ее стороной, выступающей в процессах целеполагания, в которых реализуется развитие деятельности.

Парадный портрет деятельности выполнен, скорее, в натуралистической манере, передающей видимую незыблемость форм, но уж никак не в импрессионистской, в большей мере схватывающей движение изображаемого, – «изменение вообще». Реализм в понимании и изображении деятельности, по-видимому, предполагает достижение синтеза этих двух начал.

Причина того, что обыденное сознание не справляется с этим требованием углубленного изображения деятельности, заключается в том, что оно объясняет феномены самодвижения деятельности, руководствуясь представлением о некоей «конечной» цели, будто бы постепенно воплощающейся во всех без исключения актах деятельности. Развитие деятельности остается при этом непонятым и непознанным.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.