Исабель замерла, понимая, что, кажется, перегнула палку. Указывать дочери суверена и наследнице герцогского престола, что делать, было неосмотрительно.

– Просто есть правила, Ваше Высочество. Приличия, – неуверенно попыталась оправдаться она. – А вы их нарушили…

– Пошла вон, – тихо ответила Анна.

– Простите?

– ПОШЛА ВОН! – в порыве ярости повысила голос Анна. – НЕМЕДЛЕННО!

Компаньонка попыталась что-то сказать, но встретилась взглядом с госпожой и проглотила так и не сорвавшиеся с губ слова. Втянув голову в плечи, Исабель просто кивнула и быстро покинула покои.

Стиснутые зубы Анны с трудом разжались, и девушка медленно выдохнула. Затем она вновь повернулась к окну.

Не думать об этом. Иначе можно потерять контроль над собой. Интересно, что же там такое белеет? Странная вещь приближалась к берегу, но все еще была достаточно далеко, чтобы как следует ее рассмотреть.

В дверь снова постучали.

– Разрешишь? – заглянула верная Марта.

– Я не в духе.

– Да я уж поняла это по тому, как пробкой выскочила из твоих покоев Исабель, – хмыкнула подруга. – Но к тебе направляется герцог. Хочет поговорить.

Анна поморщилась. Только не это. Она была определенно не в том состоянии, чтобы спорить с отцом. Но разве можно избежать разговора, которого желает герцог Эссоль?

– Вели седлать мою лошадь, – только и ответила Анна. – После этой беседы мне точно не помешает прогулка.

Марта кивнула и скрылась за дверью, впуская в покои герцога.

Фелипе Еухенио, все такой же поджарый и быстрый как и всегда, вошел к ней уверенным шагом делового человека. Анна присела в реверансе и снова отвернулась к окну. Подобную вольность она себе позволить могла.

– Рауль рвет и мечет, – вместо приветствия сообщил герцог. – Мой вице-канцлер в ярости.

– Интересно, что же вывело его из душевного равновесия? – максимально равнодушно поинтересовалась девушка.

– Красный платок его рода на шпиле центральной башни.

– Это досадно, – спокойно откликнулась Анна, все так же внимательно вглядываясь в белый предмет на волнах, который принял более четкие очертания, напоминая кусочек расколотой яичной скорлупы. Огромной скорлупы.

– Как он там оказался? – строго спросил герцог.

– Случайность, – Анне на мгновение показалось, что на заинтересовавшем ее предмете можно различить человеческий силуэт.

– Анна, – тихо позвал отец. Позвал так, что девушка отвлеклась от окна и обернулась к нему, встретившись взглядом. – Я понимаю, как тебе не по душе этот брак. Но мы все тысячу раз обговаривали. Я могу рассказать тебе далеко не все, но поверь мне, так надо, и так лучше для тебя. Он достойный человек.

– Я знаю, – Анна вздохнула. – Передай ему, что я огорчена и расстроена произошедшим. Служанка, неплотно закрывшая на ночь ставни, уже найдена и будет сурово наказана за проступок, а я приношу ему свои глубочайшие извинения.

«Пусть ими подавится», – мысленно закончила она, снова отворачиваясь к окну.

Герцог кивнул:

– Это разумно.

Кажется, он хотел сказать что-то еще, но спина Анны не располагала к разговору, и потому отец, замявшись на мгновение, решительно покинул покои.

Анна снова нашла глазами таинственный предмет на волнах и застыла в изумлении. Там действительно был человек, который только что поднял голову и снова безвольно уронил ее! Черт побери!

Не мешкая больше ни секунды, Анна бросилась прочь из своих покоев во двор замка, взлетела на уже оседланную лошадь, и, бросив через плечо верным гвардейцам, готовым скакать следом – «Без вас!», – в одиночку умчалась прочь. Все произошло настолько внезапно, что растерянные слуги и охрана даже не успели ничего сообразить, а уж тем более поспорить …

V

Так вот она какая, смерть. Он не открывал глаз, и плыл по черно-синей реке, берега которой то сужались, то расходились в стороны. Он честно пытался рассмотреть, что там, на берегу, но видел только сине-черные тени, громоздившиеся в формы, которые было невозможно осмыслить. Спирали, сплетения, переливы. Формы перетекали одна в другую, и он принадлежал этой реке. Хотел вынырнуть, но не мог. Пытался сделать вдох, но легкие не слушались. Его вообще не слушалось все тело, да и было ли оно? Или все, что от него осталось – это комок гаснущего сознания в черно-синем небытии?

Он отчаянно пытался вспомнить, кто он и куда плывет, но мозг не позволял ему это сделать. Он даже не мог вспомнить собственное имя, оно казалось ему неважным и малозначимым. Только понимание того, что он умер, плыло где-то по краю сознания, не затрагивая его чувств. Кажется, он оставил кого-то в этом мире и должен об этом жалеть. Кого? Мозг молчал. Жалости не было. Лишь созерцание. Попытки вынырнуть из покачивавших его волн не приносили успеха. Черно-синие линии снова сплетались в фигуры, и он опять отчаянно их рассматривал. В конце концов, он умирал впервые, и хотел запомнить этот момент. Нелепица. Запомнить смерть. Возможно ли?

Но это было легче, чем вспомнить собственное имя. Кто же он? Кем был? И кто он теперь?

Голос на самом краю сознания настойчиво спрашивал его об этом. Как тебя зовут? Кто ты? Измученный обессиленный мозг сделал усилие, и он услышал собственный хриплый голос:

– Грег. Грег Марин, – и лишь спустя мгновение он осознал, что спрашивавший его голос был женским.

Впрочем, сине-черные волны отчаянно не хотели выпускать его из своего плена. Он пытался открыть глаза, но они слипались снова. Сквозь вату и туман он понял, что у него все еще есть глаза. А, значит, и тело еще осталось, и, кажется, оно начинает ему подчиняться.

Женский голос спрашивал его что-то еще, но единственное, что Грег смог вымолвить пересохшими губами, было:

– Пить…

Губ коснулась приятная прохлада воды, и Грег жадно сделал несколько глотков. Вода придала ему сил, и он, наконец, сфокусировал взгляд. Перед его глазами была красивая женская грудь в обрамлении декольте.

Он все-таки умер. И попал… куда там попадают те, по чьей вере в раю ждут одалиски… вакханки или кто там еще встречает павшего героя? А, он же атеист. Да какая разница, ради такой встречи можно и уверовать в Вальхаллу. Или одалиски все же не в Вальхалле?

Мысли путались, глаза снова слипались, но Грег смог поднять руку и дотронуться до женской груди – убедиться, сон это или явь.

Грудь была вполне осязаемой, мягкой и теплой на ощупь. Рай оказался довольно-таки приятным местом для пребывания. Но тут же ослепляющая болью пощечина вырвала его из сладких дремотных размышлений. Щеку обожгло более чем реально. И это могло означать только одно…

Он жив!

Грег облегченно расхохотался, не открывая глаз. Он жив! Жив! Он выжил после этой бесконечной болтанки в воде!

Под пальцами ощущался теплый песок, в лицо дул ветер, сквозь закрытые веки лился дневной свет.

Грег открыл глаза. Над головой плыли серые облака, и мир был вполне настоящим.

Значит и женщина, разговаривавшая с ним… Ха-ха, да он умудрился полапать девчонку даже в полубессознательном состоянии!

Эта мысль снова небывало рассмешила его.

Повернув голову, он, наконец, увидел ее – стройную смуглую брюнетку примерно одного с ним возраста в старомодном темно-зеленом платье до пола. И вырез на груди был вполне знакомым, хотя вовсе не таким большим, как ему сначала показалось.

Грег снова широко улыбнулся своим мыслям. И только тут сообразил, что брюнетка смотрит на него напряженно, как на опасного зверя, и в руке у нее блестит металлом какое-то оружие.

Молодой человек сел и потер ноющие виски:

– Ладно, расслабься, – сказал он ей по-английски, – я не псих и не маньяк. Просто перенервничал.

Но брюнетка сжала рукоять кинжала еще сильнее и медленно отступила на шаг. В глазах стоял испуг.

– Я Грег.

Брюнетка помедлила секунду, а затем с удивлением выдохнула:

– I do no te entiendo.

– Вот черт, – молодой человек сообразил, что с ним разговаривают на странной смеси английского и испанского, и с неохотой перешел на последний. – Где мы? В гребаной Мексике?