– А вот какой! Я знаю про вашего брата тайну, которая не только спасёт меня от казни, но и опозорит его на долгие-долгие годы вперёд.

Более откровенного вранья он ещё не выдумывал!.. Помнится, когда патерас ещё не покинул этот бренный мир, он рассказывал и ему, и Ксении множество историй про спрятанное на их острове турецкое золото. Тот, кто, по его словам, найдёт это золото, никогда и ни в чём не будет знать нужды. Они с адельфи тогда перерыли весь Крит, но наворованного султанского золота, – увы! – так нигде и не выкопали. Правда, однажды, перед самым отъездом… Митера часто ругалась, сетуя, что муж «забивал детям голову всякой ерундой», но и по сей день их сын помнил славного героя одного из этих легенд: жадный до денег, толстый корыстный Паша, воровавший у своего падишаха, хоть тот и всецело ему доверял… что-то знакомое сквозило в этом образе, не правда ли?..

– Не может быть!.. – ахнул оскорблённый родственник и вновь припал к решёткам. – Мой брат совершал ошибки, но нет ничего такого, что могло бы быть известно вам.

– Вам так кажется, бей-эфенди, – пожал плечами Геннадиос, скрестил ноги и подавил улыбку. – Вы многого не знали про милого Фазлы-Кенана-Пашу… очень многого!

Веселье удалось на славу, и эффект, им произведённый, превзошёл все ожидания. Ещё немного, и Мустафа-Паша сломал бы решётки в своей камере, но добрался бы того, что клеветал на его брата, и пытал бы его до тех пор, пока не раскрылась бы правда. Геннадиос приподнялся на локтях, когда где-то наверху скрипнула дверь, послышались шаги и женский голос… неужели?..

– Я требую, чтобы меня сейчас же провели к кириосу Спанидасу, –решительным тоном приказала Ксения. Адельфи!.. – Вот письменное разрешение. Мой дядя добился его на личной аудиенции с сераскером.

– Греческий король Оттон Баварский, – следом зазвучал твёрдый мужской голос с явным греческим акцентом. Зять!.. – был бы очень расстроен узнать, что его верноподданным в турецких казематах отказывают даже в такой маленькой просьбе, как встреча с родными.

– Насколько мне известно, кириос Спанидас уже давно не греческий верноподданный, – ядовито парировал Ибрагим-бей, спрятал за пазуху разрешение от сераскера и, закатив глаза, передал Ксении масляную лампу. – Держите, деспинис. Понадобится.

Чауш не лез в карман за словом!.. Артемиос неловко откашлялся в кулак и, подав кирие Марии руку, последовал за Ксенией вглубь коридора. Ибрагим жестом остановил аскера, желавшего последовать за ним, но всё равно встал возле камеры отца и, делая вид, что слушал его болтовню, то и дело косился на греков.

В другой момент это очень насторожило бы Геннадиоса, но когда он увидел мать, все другие мысли разом покинули юношу. Митера простёрла к нему руки и, просунув их сквозь решётки, крепко обхватила ладонями его макушку, а затем оставила на ней влажный поцелуй. Она так много плакала, что опухшие глаза сразу выдали её, и сын снова почувствовал тревогу, растеребившую ему душу ещё утром. Разве всё должно быть так?.. Разве это то место, где мать должна целовать своего ребёнка?

– Агапи му! – сказала мать, слизывая с губ слёзы. – Почему ты так похож на своего отца?!

– Если вы хотели обидеть меня, то у вас ничего не вышло, митера, – отвечал он ей на родном наречии и бросил едва заметный взгляд на подслушивавшего в углу чауша. Чтоб его, но эта сторожевая псина понимала греческий! – Для меня честь походить на него.

– Я не был знаком с вашим отцом, но много слышал о нём, – вдруг откликнулся Артемиос, деловито поправляя на переносице очки, и Гена обернулся в его сторону. Так вот на кого адельфи променяла аристократа Димитриоса!..

– Не так я надеялся познакомиться с вами, – вполне искренне признался будущий шурин, и всё же, пока Персакис пожимал ему руку, совсем нелестно подумал об его нескладной фигуре, чересчур высоком росте и общей неуклюжести в движениях. Адельфи, адельфи!..

Некоторые снисходительность и попустительство так явно читались на его лице, что Ксения поспешила вмешаться, пока Артемиос сам не догадался о них. Она дала брату вполне заслуженный родственный подзатыльник и тотчас посыпала его голову пеплом:

– Я всегда знала, что ты непутёвый, но чтобы настолько!.. О чём ты только думал? – прогремела она над ним, словно небесная кара, и Геннадиос жмурился, но не сопротивлялся. Сестра всегда ругала его даже больше, чем мать!..

– Я тоже люблю тебя, адельфи му, – ласково взглянул на Ксению брат и, вспомнив об Ибрагиме, загадочно подмигнул ей. Вздумал подслушивать? Тогда пусть получает!.. – Больше тебя только уединённые вечера, что мы проводили на Крите, пока отец рассказывал нам сказки на ночь… Хотя, может, это и не сказки вовсе?..

– Сказки на ночь? – недоумевающе нахмурилась сестра. Артемиос как раз увёл от камеры митеру, должно быть, сообразив, что сестре и брату необходимо поговорить наедине. Какой догадливый малый!

– Да, если ты помнишь. – Ещё сильнее понизив голос, что придавало ему больше злокозненности, Геннадиос от души наслаждался представлением, – он рассказывал нам про старого Пашу, служившего османскому султану, и всё такое…

Взгляд Ксении наполнился осмысленностью, и она тоже перешла на шёпот. Природа, если повезёт, наградила чауша хорошим слухом!..

– Нет! Не может быть!..

– Передай это моим друзьям, – настойчиво попросил Гена, – и обязательно добавь, что тайна, которую рассказал нам про покойного отец, – это то, что спасёт меня от виселицы.

– Я сделаю так, как ты велишь, – одними губами повторила сестра, хоть и смотрела на него как на умалишённого.

«Адельфи, подыграй же мне!..»

– Если они решат повесить меня, – пожал плечами юноша, изображая беспечность, и спрятал руки в карманы, – то я всем расскажу о ней, и Паша опозорится так, что ни он, ни весь его род до скончания лет не отмоются от этой грязи.

На что он рассчитывал, так откровенно блефуя? Ну конечно же на удачу! А уж эта юная, красивая девица никогда его не подводила!.. Судя по тому, как Ибрагим изменился в лице и переглянулся с отцом, услышавшим эту же историю две минуты назад, они всё поняли так, как он того хотел. Теперь почтенный чауш и его приближённые в лепёшку расшибутся, но не позволят ему дойти до виселицы, потому что иначе «раскроется страшная правда о Паше».

Геннадиос чуть не присвистнул от удовольствия, но, когда Артемиос, держа под руку их мать, стал приближаться по длинному коридору каземата, он всё-таки позволил себе немного вольностей:

– Ты действительно пойдёшь замуж за этого увальня, адельфи? – немного сочувственно протянул юноша и, опершись о решётки, звучно зацокал языком. – Ай-ай-ай, не обманывай же себя. Поцелуи нашего Димитриоса тебе, небось, до сих пор снятся!..

Ксения зарделась, но вынесла шпильку с достоинством, высоко вскинула подбородок и нервным движением поправила на плечах шаль. В темницах всё-таки холодно!

– Я не спросила твоего мнения на этот счёт, милый брат, – довольно резко парировала она, но Гена лишь многозначительно повёл бровями. Его-то не обманешь…

– Он же скучный, как наша тётка, Ксения!

– А то Димитриос идеал. К тому же, я слышала, что он уже влюблён в другую, и…

– Ты больше верь его фантазиям, – махнул рукой Геннадиос и причмокнул. – Он любил и любит только тебя, поверь мне. Уж я-то знаю.

– Какое мне дело до того, кого он любит? Я помолвлена, и мой жених хороший, честный и добрый человек. И я уверена, что он будет прекрасным отцом.

– Как хочешь, – демонстративно вздохнул любящий брат, поднял руки вверх и посмотрел себе в ноги. – Тебе же с ним в постель ложиться.

– Геннадиос!..

– Уже двадцать три года, как Геннадиос!

– А двадцать четвертый может и не наступить! Ты забыл, где ты находишься?!

Когда этот непутёвый настолько потерял всякий стыд, что принялся пародировать её, Ксения снова дала ему подзатыльник. На этот раз Артемиос вмешался сам и спросил, что случилось, а митера поспешила объяснить зятю, что «эти двое никогда не оставляли своих споров!», так что ему следовало привыкать. Ибрагим-бей в свою очередь решил, что свидание затянулось, и постучал по карманным часам указательным пальцем.