Училась Эля просто блистательно! В её гуманитарных мозгах так ловко прижились математические выкладки бухгалтерского учёта, что подружки прозвали её «Элька – счетовод».

Лишние деньги муж тоже советовал относить на книжку, Эля взбунтовалась, но муж пригрозил не отдавать деньги вообще. Всё откладывалось для будущей счастливой жизни в двухкомнатной кооперативной квартире.

Откладывалось – откладывалось, да не отложилось! В один прекрасный день Эля встретила мужа в шикарной шубе в пол. Деньги были сняты с мужниной книжки, к коей тот по неосторожности и жадности допустил лживую Элю.

Эля купила мужа перспективой пополнения счёта со своих халтур. Муж поверил. Молодой был ещё, из порядочной семьи и, что такое Эля представлял себе туманно.

Скандал шёл за скандалом. К тому времени супружеские объятья Элю уже выводили из себя, её хватало только на десять минут полежать тихо и поковырять обои. В неурочных и дополнительных ласках молодожёну было отказано чётко и кратко.

Но любви хотелось. Эля наспех завела любовника. Подбирала, как руководство по борьбе с половой безграмотностью. Женатый, женою этой сытый по горлышко, трусоватый, в меру развращённый и при деньгах.

Нашёлся такой самоучитель по ликбезу быстро и весело. Вертопрах, жуир и пьяница. Эля стала надолго зависать в ресторанах, убегала по выходным из дома на бесконечные инвентаризации.

Силуэт супружеской измены уже тонко обозначался и покачивался в воздухе. Муж вычислил интрижку, как дважды два. И неожиданно для самого себя понял, что до дрожи в коленках боится потерять свою взбалмошную рыжеволосую жену. Сходил с ума от одной мысли, что кто – то другой обнимает его длинноногую Элю, целует её в пухлые губы и гладит по плоскому животу.

Из скареды он превратился в транжиру: французские духи, джинсы, водолазки и, как венец мотовства, великолепная невесомая югославская дублёнка, и не какая – нибудь, а самая – рассамая.

Эля принимала подарки благосклонно, но изменить, развернуть свою жизнь в обратную сторону не могла. Переломить фишку никак не получалась. Жизнь законсервировалась в разгуле.

После года вранья и унижений, Эля потребовала свободы, то есть, развода. Ни в кого влюблена она не была, просто мешали брачные путы и обязательства перед родителями и роднёй со стороны мужа. Муж был согласен дать Эле относительную свободу, но только – не окончательный разрыв. Этакий Цезарь, наоборот: в Риме, но вторым.

Слушать Эля ничего не хотела, она мечтала стать свободной и независимой женщиной, и, конечно, мечтала о любви. Она хотела любви неистовой, такой, чтобы и умереть было за эту любовь сладко.

Получалась какая – то двойственность, двойная философия жизни, так как смертельно влюблённая женщина по определению уже была не свободна и зависима. Зависима от множества факторов: от предмета своего обожания, от своего умения удержать возле себя этот самый предмет, и, наконец, от обстоятельств, в которые сама себя втискивала, накрываясь с головой любовью. Эля пёрла, как танк: развод и девичья фамилия! В своём упорстве доходила до тупости, заваливала сессии, получала предупреждения в деканате, но желание свободы и любви скручивало её мозги в спираль и делало неуправляемой.

В один из вечеров она объявила мужу, что подала на развод. Приняла душ и ушла спать. Супруг остался сидеть в кухне униженный и раздавленный.

Разбудил среди ночи Элю оглушительный грохот, донёсшийся из кухни, она вскочила, бросилась туда и увидела на полу в луже густой тёмной, почти чёрной крови своего полумёртвого мужа. Он всхрапывал и умирал. Как она сдирала с окон занавески и наспех перетягивала вскрытые по локтевому сгибу вены, как вызывала «скорую помощь» – ничего этого Эля не помнила.

Мужа удалось спасти, но Элина репутация была уничтожена окончательно. Родители мужа её возненавидели, накопали на Элю весь компромат, какой только можно было найти, объявили её «чёрной вдовой» и дрянью, а сына, от греха подальше, забрали к себе.

Когда молодые развелись, и всё потихоньку улеглось, встал вопрос о квартире. Её покупали молодым в складчину, как теперь делить? Между собой родители после случившегося не общались, превратившись из родни в кровных врагов. Элю свёкор и свекровь не то, что видеть, они имени её слышать не могли. Из – за этой рыжей потаскухи они чуть не лишились сына! Единственного сына!

Но благодаря каким – то сложным гроссмейстерским ходам, родители Эли откупились от бывших сватов половинной стоимостью квартиры. В итоге всех этих математически лихо закрученных действий, Эля в двадцать два года стала полноправной и единоличной хозяйкой уютной двухкомнатной квартирки.

К тому же, разведённой женщиной с хлебной работой и с маячившим впереди дипломом, с помощью которого надеялась открыть для себя ещё не одну заветную дверцу в благополучие. В знаменателе было лишь отсутствие любви.

С любовью было сложно: она всё не шла Эле навстречу и не шла. Ни на кого не звучала струна души. В душе было тихо и холодно. Часто, плача по ночам в подушку, Эля думала: «Проклята! Как пить дать, проклята!». Эля училась и работала, бегала наманикюренными пальчиками по клавишам кассы в новеньком «супер – пупер» магазине, где коллектив был в основном молодёжный и дружный. Подружки у Эли были весёлые и бедовые, не обременённые интеллектом.

С такими о высоком не особо поговоришь, да и не очень – то было Эле и надо. Её устраивали их весёлые посиделки, разговоры про тряпки, театры и вообще. В разговорах о мужчинах участвовал весь их в большинстве своём, женский коллектив (на весь коллектив был один шикарный мясник и два серьёзно пьющих грузчика). По утрам дамы делились впечатлением, оставленным в их душах и на помятых лицах ночью.

Эти утренние разговоры на тему: кто, с кем и сколько доводили Элю до бешенства. Все её товарки выглядели в них или прекрасными недоступными принцессами, или дешёвыми шлюхами. Среднего арифметического как – то не получалось.

Особенно бесила Элю продавщица из молочного отдела, цветущая блондинка лет пятидесяти от роду, внешне этакая донна Роза Д, альвадорес! По утрам донна Роза Д, альвдорес рассказывала такие умопомрачительные ночные приключения, пережитые ей с собственным мужем, что у молодых девчонок волосы становились дыбом, женщины же постарше начинали задумываться: а не прожили ли они жизнь зазря?

Из её утренних отчётов вытекало, что «еёный» темпераментный и ненасытный муж, несмотря на тридцатилетний супружеский стаж, глумился над «ей кожную ночь». Количество испытанных ею за ночь оргазмов зашкаливало за третий десяток.

Эля прекрасно понимала, что перед ней несчастная, забытая мужем и, видимо, Богом женщина, не вполне ещё очнувшаяся от ночных безумных фантазий. Понимала, но интеллигентно молчала.

Донна Роза же полностью потеряла ориентацию в пространстве, и принимала Элино молчание за заинтересованность. Каждое утро начиналось со сказок Шaхерезады.

Но как – то попала Эле под горячую руку. Угрюмая Эля спросила у той, не путает ли та оргазмы с фрикциями? Что такое фрикции донна Роза, конечно, не знала, но на всякий случай обиделась, и жить стало легче. Всё чаще Эля задумывалась над тем, что надо менять работу. На носу уже диплом, и со своими связями плюс диплом она вполне может найти что – нибудь более статусное и менее обременительное.

Вспомнилась весёлая бесшабашная Лялька. Эля не виделась с ней со школы, но знала, что Ляля подвизается в каком – то тресте, в бухгалтерии. Срочно созвонилась с бывшей однокашницей, встретилась, поболтала и поняла для себя, что пять лет без Ляли прожиты зря!

На работу Элю взяли сразу без всяких испытательных сроков, она сидела в одной комнате с Лялькой, гремела счётами, шелестела бумагами, и накрахмаленные её ушки были повёрнуты в сторону вновь обретённой подруги.

Лялька производила те же манипуляции, что и Эля, но во всём этом участвовали только её руки, голова же работала совершенно в противоположном математическим выкладкам направлении.

Рот Ляля не закрывала ни на минуту. Она рассуждала, учила, журила и обнадёживала, одновременно, делая исправления в Элиных бумагах. Вся жизнь превращалась в фейерверк с перерывами на сон и на восемь часов не сложной бумажной работы.