========== Часть 1 ==========
Так было с самого начала. Когда Тим только родился, Джанет вручила его нянечке со словами: «Принесёте, когда он начнёт разговаривать» и появлялась в его комнате только по праздникам. Дрейки не поднимали выплюнутую им соску, не поправляли ему одеяло и не пели колыбельных на ночь.
Когда он начал говорить, мало что изменилось. Няню уволили, а Тим оказался предоставлен сам себе. Он был таким маленьким и тихим, что иногда родители его даже не замечали. Говорил Тим немного, но стоило признать, что и не плакал. Только перебирал сначала кубики, составляя слова, потом детальки лего, выстраивая целые города. Тим привык к тому, что на него не обращают внимания, и не то чтобы очень хотел этого.
Пока не пришло время идти в школу, лучшим другом Тима был плюшевый чёрный кот с красной грудкой. Потом он тоже был его лучшим другом, но кроме него, в жизни Тима появились ещё и домашние учителя. Учился он прилежно и совсем не стремился к сверстникам. Он уже привык к одиночеству и почти не завидовал детям, которых видел в те редкие дни, когда выбирался в парк, где встречал нормальные семьи и нормальных детей с совершенно нормальными родителями.
***
В Готэм они переехали, когда Тиму было восемь. Он уже стал достаточно взрослым, чтобы его можно было бросать одного на целые месяцы, но всё ещё слишком маленьким, чтобы оставаться совсем без присмотра. Так что Дрейки иногда отвозили его к своему давнему другу. Особняк у того был огромным и полным потайных дверей, и Тим мог изучать его часами. А ещё хозяин дома — улыбчивый мужчина средних лет, унаследовавший состояние родителей, — интересовался его делами больше, чем родные мать и отец. Он дарил Тиму подарки, разрешал (тайком от дворецкого) есть сладости перед обедом, всегда носил в карманах леденцы и шоколадные конфеты, и привил маленькому Дрейку неуёмную страсть к приключениям и фантастике. Тим начал с Майн Рида и Жюля Верна, забыв о конструкторах и длинных формулах.
Всё же у Брюса Уэйна была огромная библиотека, а родители Тима были занятыми людьми.
***
Когда Тиму стукнуло двенадцать, родители решили, что он вполне может прожить пару недель без присмотра, и перестали возить даже к Брюсу. Тим общался с учителями, ходил в кофейни для нелюдимых и жил так, будто всегда был один-одинёшенек. Он сам себя водил к врачу, сам покупал себе еду и одежду, сам рассказывал себе сказки.
Когда ему было тринадцать, в тот день, когда Тим получил результаты всех итоговых контрольных, его родители сели в самолёт, следующий рейсом Виктория-Амстердам. Он разбился в ту самую минуту, когда пальцы Тима сжались на очередной справке с оценками.
О смерти родителей ему сообщили по телефону, и на обратном пути домой Тим не понимал, что именно должен чувствовать. В голове было пусто, как не бывало никогда. Он знал, что многие люди плачут в таких ситуациях, или кричат, или делают что-то ещё. Что-то нормальное.
Но плакать или кричать не хотелось. Тим будто услышал о смерти кого-то, кого никогда не знал.
Дома он сел в кресло, положив на столик бумажку с оценками, и просидел так очень долго — он сам точно не мог сказать, сколько. Но, кажется, за это время мир потемнел, а потом посветлел. Автоответчик то и дело оживал, говоря сначала голосами мёртвых, а потом голосами живых, знакомыми и незнакомыми. Они обращались к нему и что-то от него хотели, но Тиму казалось, что воздух слишком вязкий и не даёт пошевелиться.
Таким его и нашёл Брюс на следующий день. Тим видел его впервые с тех пор, как последний раз гостил в особняке Уэйнов и таскал у хозяина из карманов ириски, и сейчас его лицо, кажется, было единственным, что вывело младшего Дрейка из ступора.
***
Тим не до конца понимал, как именно Брюсу удалось взять его под опеку и почему этому предшествовала череда медицинских обследований. Тиму задавали столько вопросов, сколько не задавали за всю его жизнь. Порой он даже чувствовал себя по-настоящему важным, но потом видел, как безразлично смотрят медсёстры, и переставал тешить себя глупой надеждой.
В конце концов он снова переступил порог поместья, которое было его убежищем в детстве. Лабиринтом, в котором можно заблудиться и спрятаться от реального мира. Полным чужих приключений, которые он всегда мог сделать своими.
И теперь, в свои тринадцать, он снова почувствовал себя в мире, где ему уютно. Когда он не погружался с головой в рисование, чтение или астрономические расчёты, он плутал по пыльным коридорам, как кошка, изредка забиваясь в потайные комнатки и углы подремать. Его всё равно всегда находили, когда пора было ехать к врачу. Не Брюс, так Альфред. Они оба знали особняк как свои пять пальцев, и не было в доме ни одной двери, им неизвестной.
Впрочем, это оказалось не совсем правдой.
***
Однажды Альфред вручил ему запасную связку ключей — от всех-всех дверей. По ключу на каждую дверь и по двери на каждый ключ. Только один там был лишний: из тёмного металла, с большой пуговицей вместо ушка. Тим перепробовал его на всех дверях, но ключ не подходил ни к одной. Так он думал, пока не нашёл в старой детской нарисованный на стене котёл.
Тим рассматривал котёл очень задумчиво, не совсем понимая, зачем он тут. Остальная комната была разрисована драконами и какими-то феями, но все они выцвели и пожелтели. Котёл же остался как новенький, словно его подкрашивали постоянно. Но зачем? Пока Тим размышлял над этим, разрисованные обои вдруг затрещали и разошлись в самом низу, у пола. Из дырки вылезла крохотная белая мышь, которая с любопытством посмотрела на Тима красными бусинками глаз, почесала ушки и скрылась там, откуда пришла.
Тим присел рядом с дырой на корточки, немного подумал, затем сунул под обои один из ключей и повёл вверх. Бумага с лёгкостью поддалась, и вскоре вместо акварельного котла перед Тимом оказалась маленькая дверь, спрятанная в нише. Задумчиво потерев подбородок, Тим снял с пояса связку, позвенел ей, перебирая ключи и, наконец, взялся за тот, заветный. С пуговицей. Если каждый ключ подходил к какой-то двери, то почему бы единственной двери без ключа и единственному ключу без двери не быть точно такими же парными?
Его догадка оказалась верна. Ключ вошёл в замочную скважину так, будто эту дверь открывали каждый день. Ручка повернулась легко, а петли даже не скрипнули. Он толкнул дверцу, и она распахнулась, открыв его взору тёмный коридор, в конце которого что-то поблёскивало, совсем как звёздное небо. Тим оглянулся через плечо, проверяя, нет ли за ним Альфреда или Брюса, и только потом встал на четвереньки и пополз вперёд.
Дальше коридор расширялся, и Тим смог встать. Звёздное небо было всё ближе, и в конце концов он к нему побежал. А побежав, вдруг нырнул в него и пошёл прямо по тёмно-синему полотну, разукрашенному блестящими белыми блямбами. Он шёл и шёл, пока не оказался снова в душном коридоре, воздух в котором был влажным и слегка пах плесенью. Ему снова пришлось встать на четвереньки, потому что он, похоже, вернулся туда, откуда пришёл, сделав петлю по звёздному небу — или просто пройдя по кругу? Дверца из коридора снова была захлопнута, так что Тим потянул её на себя. Стоило ему это сделать, как кто-то — вдруг! — схватил его за руку и вытащил обратно в старую детскую.
— Не стоит тебе лазать в этот коридор, золотце. — Брюс помог ему подняться и отряхнул его брюки на коленях. Тим посмотрел на свои руки и обречённо вздохнул. — Там пыльно, не хватало ещё, чтобы у тебя случилось удушье.
Хозяин дома говорил непривычно мягко. Даже участливее, чем раньше. Он достал из кармана шёлковый платок и вытер Тиму ладони. Младший Дрейк удивился, хотя обычно это было ему несвойственно. Он поднял голову, чтобы посмотреть Брюсу в глаза, и замер. На лице его опекуна были нашиты две блестящие чёрные пуговицы. Тиму стало немного жутко. Улыбка у Брюса была намного мягче, намного доверительнее той, которую Тим видел теперь каждый день.
— Б… Брюс?
— Другой Брюс, золотце. — Брюс постучал длинным пальцем (Тим был готов поклясться, что там лишняя фаланга) по пуговицам и обнял Тима за плечи. — Ты, наверное, проголодался?
