Прикидываю, к кому бы лучше обратиться за информацией, где его искать. Господина полицейского отбрасываю сразу, мадемуазель Рогалёву - по некотором размышлении: возвращаться - плохая примета, к тому же велика вероятность, что девушка не знает, куда положили её товарища по несчастью. В итоге дохожу до идеи, которая любому другому пришла бы в голову первой.

   Тётка из больничной справочной, даже не заглянув в свой кондуит, сообщает мне, что везунчика-таксиста выписали на следующий же день после аварии. Ну что же, значит, эту версию проверю позже. В любом случае начинать я собиралась с Надькиной матери. Во-первых, потому что погибла всё-таки Надька. Во-вторых, потому что мадам Ткаченко я ненавижу. И в-третьих, потому что у неё есть мотив - та самая квартира.

   ***

   Дед Надежды, Фёдор Ипатьевич Стоумов, был засекреченным конструктором чего-то, связанного с авиацией. Бабушка, Ольга Варламовна, - школьным завучем и учителем химии. Тем самым педагогом, который, как кто-то ехидно подметил, не профессия, а диагноз. По степени железности эта дама вполне могла заткнуть за пояс самого Феликса Эдмундовича. С холодной головой и чистыми руками у неё тоже всё было в порядке. До полного набора, требуемого чекистам, ей не хватало разве что горячего сердца.

   Возможно, именно дефицит эмоционального тепла в семье стал причиной тому, что сын Стоумовых Игорь полюбил девушку Юлию, эмоции которой хлестали через край. К тому же, девушка была молода и красива - светлые кудри, синие глазищи, изящная фигурка. Словом, вылитый ангел.

   Ольге Варламовне хватило двух часов в обществе избранницы сына, которую тот привёл для знакомства с родителями, чтобы разобраться в характере "ангела" и внутренне похолодеть. За четверть века работы в школе ей довелось четырежды столкнуться с похожими личностями, и воспоминания о каждой из четырёх девочек преследовали её в кошмарах. Поэтому ошибиться в симптомах она не могла. Истерический темперамент - не самое страшное, в истеричках много милого и детского, с ними можно ладить, если знать, на какие нажимать кнопки. Но типажу, к которому Ольга Варламовна без колебаний отнесла Юлию, была присуща крайне болезненная форма истерии, по сути - психопатия. Детский эгоцентризм трансформировался в этих девочках в чудовищный эгоизм, детские фантазии и склонность прихвастнуть - в способность бесстыже врать в глаза, вопреки всякой очевидности называя белое чёрным. Но главное - сталкиваясь с любым противодействием, такие девочки доводят себя до состояния, в котором могут сказать и сделать что угодно, и единственная управа на них - санитары со смирительной рубашкой.

   Ольга Варламовна была женщиной умной, она понимала, что любая её попытка открыть сыну глаза обречена на провал. В лучшем случае он отмахнётся, решив, что мать видит в девушке чёрта из-за обычной ревности, в худшем - озлобится и порвёт отношения с родителями. Поэтому она ничего не сказала о своих наблюдениях и впечатлениях, а вместо этого предложила молодым людям несколько месяцев пожить своим домом, чтобы понять, подойдут ли они друг другу в качестве супругов.

   - Любовь - это чудесно. Но самая сильная любовь - не гарантия того, что люди способны вместе жить. А проверить это без практики невозможно. Как вы относитесь к небольшой репетиции семейной жизни? Мы с Фёдором Ипатьевичем помогли бы вам снять квартиру.

   Юлия подняла на будущую свекровь большие, полные немого укора глаза и спросила со слезой в голосе:

   - Вы не хотите пускать меня в свой дом? Думаете, я не подхожу вашему сыну?

   - Что вы, Юля, я не настолько глупа, чтобы думать о вещах, которые меня не касаются. Мой сын - взрослый мальчик, он сам прекрасно способен разобраться, подходите ли вы друг другу. Я всего лишь указала, что для этого требуется время. И место, где вам никто не будет мешать.

   Если бы Ольга Варламовна не обошла дипломатичным молчанием первый вопрос, если бы ответила прямо, что не только не хочет, но и никогда не допустит, чтобы ангел Юленька жила в её доме, всё могло сложиться по-другому. Узнав, что ей не быть хозяйкой в этой роскошной квартире, не пользоваться благами и привилегиями, которые государство предоставляет маститому конструктору чего-то страшно секретного, Юленька вполне могла бы отцепиться от бедного аспиранта с неясными перспективами и начать охоту на более ценную дичь. Увы, на прямой ответ прозорливости Ольги Варламовны не хватило.

   Месяц спустя Юлия забеременела, и они с Игорем подали заявление в загс. Родители Игоря немедленно занялись разменом, и к свадьбе молодожёны получили просторную однокомнатную квартиру на севере Москвы. Такая же квартира (жильё Стоумовы разменивали, руководствуясь совестью, а не соображениями прав и заслуг), только на юго-западе, досталась Фёдору Ипатьевичу и Ольге Варламовне.

   В феврале 1973-го года у Юлии с Игорем родилась дочь. К тому времени Игорь уже вполне понимал, что представляет из себя его супруга, но поменять что-либо был бессилен. Одолеть виртуозную скандалистку в словесных баталиях у него, интеллигента до мозга костей, не было ни единого шанса, о том, чтобы поднять руку на женщину, он не мог и помыслить, а спасительный выход в виде развода для него закрылся с рождением Надюшки.

   Советский суд при разводе супругов принимал решение оставить ребёнка с отцом только в тех случаях, когда отцу удавалось доказать, что мать заслуживает лишения родительских прав. Юлия не была ни алкоголичкой, ни наркоманкой, а доказать её психопатию не представлялось возможным, потому что свои психопатические номера она откалывала только в узком семейном кругу. Уйти же, оставив ребёнка в заложниках у психопатки, Игорю не позволяли совесть, чувство долга и любовь к малышке. Хотя, по большому счёту, его жертва была бессмысленной, потому что оградить дочь от безумных выходок жены он не мог.

   Надюшка боялась матери до оцепенения. Дело даже не в том, что Юлия была с ней жестока - кричала, обзывала обидными словами, награждала пощёчинами, лупцевала скакалкой, - а в том, что эта жестокость была абсолютно непредсказуемой. Один и тот же проступок (разбитая коленка, испачканная или порванная одежда, недоеденная каша, громкие вскрики во сне) в каких-то случаях карался оплеухой и словесными оскорблениями, в каких-то - изощрённой экзекуцией, в каких-то - игнорировался вовсе, а иной раз вдруг вызывал у матери приступ необъяснимого умиления, когда та обнимала или хватала перепуганного ребёнка на руки, целовала, сюсюкала, нежничала.

   Но сташнее всего были сцены, которые мать закатывала отцу - в частности, когда он пытался заступиться за Надюшку. Начиная с упрёков и обвинений, Юлия постепенно накручивала себя до потери человеческого облика. Оскалившись, как горгулья, с огнём безумия в глазах, она швырялась на мужа с кулаками, пожеланиями сдохнуть, угрозами, а под конец падала и с воем каталась по полу.