"Тропа восхождения узка, дитя. С обеих сторон - пропасти, любой неверный шаг приводит к падению. Ты споткнулся на собственной силе, на презрении к слабости - в себе и других. Следущее воплощение научит тебя понимать и принимать слабость, но это будет горький и тяжёлый урок. Там силы у тебя не будет, а её придётся найти, иначе скатишься ещё ниже - в пропасть по другую сторону тропы. Если найдёшь, в следующем перерождении я буду говорить с тобой на равных".
Выпавшая из реальности Надежда не отдавала себе отчёта в том, где находится и что происходит вокруг. Она не заметила, как такси миновало пристанционную деревеньку, свернуло с просёлка на бетонку, прогромыхало по ней через лес и въехало на мостик, перекинутый через узкую речушку. Не заметила и КамАЗ, который неожиданно возник сзади и ринулся на легковушку, как гигантская акула на зазевавшуюся добычу. Оторопелое (похоже, водитель не успел испугаться) "что за чёрт?", удар, полёт, ещё удар - всё спрессовалось для неё в один короткий миг, проскочивший настолько стремительно, что неповортливое сознание едва успело его зарегистрировать.
А потом она каким-то образом очутилась на мосту у проломленных перил рядом с длинноногой девчонкой, в которой признала сестру по несчастью. Они обе смотрели вниз на покорёженную жёлтую машину с чёрными шашечками.
- Раз водитель не с нами, значит, выживет. - Девчонка не говорила, по крайней мере, губы её не шевлились, тем не менее Надежда отчётливо её слышала. - Я чувствую, что тоже могла бы, но не хочу. А ты хочешь, но твои повреждения с жизнью не совместимы. Знаешь что? Давай попробуем так...
Она шагнула к Надежде, а потом - хотя шагать дальше было некуда, они стояли лицом к лицу - сделала ещё шаг. Возникшее ощущение описанию не поддавалось, потому что в Надиной жизни (как, впрочем, в земной жизни любого другого существа) такого опыта просто не было. Наде представилось, что она вся состоит из крошечных пузырьков воздуха - почему-то синего цвета. И пузырьки эти перемешались с другими пузырьками - аквамариновыми. Нет, не перемешались, образовали пары. И эти пары начали исполнять какой-то сложный красивый танец, от которого пузырьковая Надежда почувствовала нечто сродни приятной до болезненности эйфорической вибрации.
- Должно получиться, - беззвучно сказала девушка (теперь Надя знала, что её зовут Лизой), отступив. - Давай, сестрёнка, принимай моё тело и возвращайся. Я верю, что ты найдёшь свою силу и проживёшь счастливую жизнь - за нас обеих. А ещё - отыщешь того мерзавца, который вздумал нас убить, и покажешь ему кузькину мать.
1. Надя-Лиза
Прохладные пальцы прикасаются к моему запястью, и я открываю глаза. Надо мной - незнакомое мужское лицо. Из-под медицинской шапочки выбивается прядь тёмных с проседью волос, лоб пересекают две чёткие горизонтальные линии морщин. Узкие стёкла очков без оправы, профессионально невозмутимый внимательный взгляд.
- Ну вот, ты и снова с нами. Как самочувствие?
Я усмехаюсь (по ощущениям, кривовато).
- А сами-то вы как думаете, доктор?
Профессиональная невозмутимость уступает место вполне человеческому удивлению.
- Ого, она ещё шутить изволит! Ну, теперь я за тебя спокоен: выкарабкаешься. Как голова? Сильно болит?
Я морщусь. Не стоило ему привлекать моё внимание к ощущениям, от которых я изо всех сил стараюсь отгородиться.
- Не дождётесь!
Теперь реаниматолог откровенно радуется и даже веселится.
- Слава тебе, Господи! В кои-то веки послал бойца, не размазню. Ты не представляешь себе, как обидно, когда твои усилия летят псу под хвост просто потому, что пациенту неохота бороться.
Ваша правда, доктор, не представляю. Ещё месяц назад я сама была размазнёй, которая наверняка вас огорчила бы. Да что там месяц! Я не уверена, что стала бы бороться и сейчас - если бы была в том такси единственной пассажиркой. Странная штука: напутствие бедной Лизы, которая была едва ли не худшим бойцом, чем я, сделало то, чего не смог сделать психолог и потомок шаманов Алик - вызвало во мне волю к жизни. Я её должница. Нет, не так. Я теперь отчасти и есть она. Ни Надежды, ни Лизы больше нет, есть новое "я" - Надя-Лиза.
- Ну хорошо, с бойцовскими качествами у нас всё в порядке, давай проверим, как обстоят дела с памятью. Как тебя зовут, сколько тебе лет?
- ... Лиза. Елизавета Рогалёва, шестнадцать лет.
Доктор хмурится, и я пугаюсь, что ответ неправильный. Нет, исключено: я помню перекрученное тело на заднем сиденье, видела его мельком, когда была ещё в нематериальном состоянии. Надя ожить не могла.
- Что-то долго ты думала. Пришлось вспоминать?
- Да. Нет. Не знаю. Голова болит.
- Ещё бы ей не болеть! Ты помнишь, что с тобой произошло?
- Помню. Какой-то псих на КамАЗе налетел сзади на наше такси и сшиб с моста. Скажите, пожалуйста, шофёр выжил?
- Выжил. Повезло водиле, отделался парой сломанных рёбер и небольшим сотрясением мозга. А вот даме... м-да... гхм. - Доктор сообразил, что известие о трупе попутчицы вряд ли улучшит состояние пациентки, и несколько суетливо закруглился: - Ну что же, я тобой доволен. Будешь хорошо себя вести, завтра переведу из реанимации в палату. Пойду, успокою твоих родителей. Второй день под дверью отделения дежурят, бедолаги.
"Раньше надо было уделять дочери внимание, глядишь, и не пришлось бы куковать под дверью реанимации", - думаю я с неожиданной злостью. А потом радуюсь, сообразив, что знаю о Лизе достаточно много, а значит, у меня не будет нужды изображать амнезию. Видимо, "танец пузырьков" - там, на мосту - дал эффект сродни взаимоиндукции. Во всяком случае, у меня теперь есть воспоминания не только Нади, но и Лизы. Не настолько полные, чтобы описать её жизнь в подробностях - сцена за сценой, но и не настолько куцые, чтобы таращиться недоумённо на её близких, гадая, кто бы это мог быть.
Кстати, КамАЗ - Лизино воспоминание. Она, в отличие от Нади, услышала рёв нагоняющей такси махины и успела обернуться. Мысленно воспроизведя эту сцену, я вдруг осознаю: а она ведь не шутила насчёт задуманного убийства! Авария не была случайной. Водитель КамАЗа либо поджидал нас перед мостом где-нибудь в лесочке, либо ехал сзади на большом расстоянии, а потом резко набрал скорость, чтобы нагнать и долбануть такси именно на мосту - потому что падение машины уменьшало наши шансы выжить.
