Верный "Жук" птицей мчится по пустынным (о, чудо!) московским улицам. Веду машину на автомате, размышляя о своём душевном здоровье. Кажется, сомнения в нём - свидетельство того, что всё не так страшно. Настоящие психи твёрдо верят, что с ними всё в порядке. А со мной явно что-то не так. Не могу назвать себя упёртой материалисткой, но моё естественнонаучное образование вопиёт, когда я слышу или читаю всякую спиритическую ересь. Бог - допускаю, посмертное существование - возможно. Но не здесь. В нашем материальном мире всё подчиняется физическим законам, а они исключают материализацию духов и прочую фигню. И по этим физическим законам не может сознание одного человека вселиться в тело другого. Не может, и всё тут! И не спрашивайте, зачем тогда меня несёт в Дмитров!
До приёмных часов ещё далеко, а в неприёмные в больницу пускают только по спецпропускам, но я вполне обхожусь с помощью обыденных дензнаков. Охранник на въезде, медсестра в приёмном покое, охранник внутри корпуса - все молча признают пропускную способность цветных бумажек с изображением памятника первому русскому императору. Дверь в нейрохирургическое отделение закрыта, но окошко в верхней её части позволяет мне разглядеть орудующую шваброй санитарку, которая вчера любезно сопроводила меня до палаты, опустив в карман пару купюр номиналом поменьше. Мне повезло, что она здесь. Видимо, санитарки в этой больнице работают сутками через трое.
Стучу по стеклу, привлекая к себе внимание. Бабуля воровато оглядывается и шустро семенит к двери. Открывает замок, но меня не впускает, сама выкатывается на площадку.
- Погоди чуток, к твоей щас нельзя, доктор у ней. Накуролесили они с соседкой по палате сёдни ночью...
- Что случилось? - спрашиваю, нервно сглотнув.
- Да померещилось чего-то им, по бошкам стукнытым. Какой-то мужик, чи не мужик, с замотанной рожей вроде ломился к ним в палату. Убить де хотел. Твоя вскочила, дверь подпирать кинулась, да и свалилась без чувств. А вторая - тёртая вроде баба, в годах уже - схватила железяку и давай лупить по батарее. Всё отделение подняла и себе навредила: сосуд у ней в мозгу лопнул. А с твоей-то вроде обошлось всё. Капельницу ей поставили, психиатра вон позвали из другого отделения... Ты постой пока здесь, я впущу тебя, когда будет можно. Только ненадолго, нельзя ей теперь посетителей-то - чтоб не волновали.
Я жду - под нарастающее тревожное ощущение, что делать этого не стоит. Что вываливать сейчас на бедную девчонку своих крокодилов глупо и жестоко. Сейчас нужно звонить детективу, объяснять ему, что семейство Ткаченко безнадёжно отстало в забеге на почётное звание убийцы, и в первую очередь Павлу Фёдоровичу следует заняться окружением Лизы Рогалёвой. Нет, в первую очередь пусть посоветует, в какое агентство лучше образиться за телохранителем для временного инвалида - девочки, лежащей в больнице.
И всё-таки я стою и жду. Мне нужно увидеть Лизу. Не для того, чтобы смущать её безумными вопросами, нет. Тем более, что её нельзя волновать. Но я должна как-то дать ей понять, что верю в убийцу с забинтованной головой и играю на её стороне.
Бабка-конспираторша снова появляется в дверях, суёт мне синюю блузу и штаны технического персонала, поторапливает шёпотом, пока я одеваюсь, и, приложив к губам узловатый палец, втаскивает в коридор отделения. Здесь я получаю ведро со шваброй и, сопровождаемая напутственным жестом чешу мимо открытой процедурной и дежурного поста в сторону Лизиной палаты. У двери опускаю швабру в ведро, отжимаю тряпку, вхожу.
Она лежит под капельницей, спокойная и безучастная - видно, накачали чем-то сильнодействующим. Но, узнав в тётке со шваброй давешнюю посетительницу (или старую подругу?), распахивает глаза.
- Лиза, я хочу, чтобы ты знала: я верю, что ночью к вам в палату рвался убийца. И позабочусь, чтобы больше он не смог к тебе подобраться. Сегодня же найду человека, который будет охранять тебя здесь, в больнице. Не беспокойся ни о чём, выздоравливай. Обещаю тебе: мы поймаем этого маньяка.
7. Надя-Лиза
Сегодня у меня своеобразный юбилей: уже месяц, как я в больнице. Теперь я единственная пациентка в палате, вторую койку занимает женщина-телохранитель, которую ко мне подселили восемь дней назад - под видом платной сиделки. С тех пор процесс моего выздоровления пошёл семимильными шагами. Лечащий врач сияет гордой улыбкой, а когда никто не видит, поглядывает на меня озадаченно. Видимо, пытается сообразить, в чём причина сказочных темпов исцеления.
Я могла бы ему подсказать, но делать этого не стану. Он не верит в охотящегося на меня убийцу и считает появление телохранителя в моей палате пустой блажью богатой дамочки, потакающей болезненным причудам его пациентки. А раз не верит, то и не поймёт, почему дамочкина блажь даёт такой мощный терапевтический эффект.
Богатая дамочка - это про Ксению. Она всю жизнь ухитряется поддерживать имидж легкомысленной беззаботной особы, чей единственный смысл в жизни - потакать собственным капризам. Как это ей удаётся, ума не приложу, потому что на самом деле Ксенька - человек слова, редких деловых качеств и поразительной душевной широты. Но подать себя она умудряется так, что никому не приходит в голову задуматься, зачем, к примеру, богатой дамочке брать под покровительство стукнутую башкой девицу, вся особенность которой заключается в том, что ей не повезло оказаться в одной машине с погибшей подругой дамочки. Чего тут думать? Такие вот у богатых бывают капризы. Спасибо, что дело ограничилось вселением в палату неприметной тётки, которая никому не мешает работать, а то ведь могли бы и кордебалет в больницу притащить.
Анна, моя "сиделка", и впрямь умеет быть невидимкой. Причина не только в том, что у неё заурядная внешность - русые волосы, неинтересная стрижка, невыразительные серые глаза, славянские скулы и нос, - но и в манере держаться. Она молчалива, способна часами оставться неподвижной, а двигается так бесшумно и плавно, что, если не наблюдать за ней специально, нипочём не заметишь. Иногда я даже забываю о том, что она рядом, хотя постоянно ощущаю благотворный эффект её присутствия. С ней мне не страшно.
Кроме того, Анна - живое напоминание о Ксении, забота которой даёт мне шанс не потерять подругу в моём новом воплощении. Лиза Рогалёва, беспомощно ожидающая убийцу, в которого никто не верит, безгранично благодарна незнакомой женщине, обеспечившей ей защиту и моральную поддержку. Ксения не может этого не понимать, а значит, её не удивят Лизины попытки сблизиться. Душевная же широта не позволит ей оттолкнуть девочку. А уж я постараюсь, чтобы мы подружились - вопреки датам рождения, которые проставлены у нас в паспортах. Ксенька никогда не придавала значения статусным фишкам. "Был бы человек хороший, а возраст, одежда, тату, занимаемая должность и социальное положение - вопрос сто тринадцатый".
