Особое внимание уделяется теме музыкального переживания. Проживание музыки в движении позволяет объективировать многие скрытые душевные процессы, выделить механизмы, лежащие в их основе, описать типы и стадии развития музыкального восприятия. Оно меняется от фрагментарности ко все большей целостности, охвату целого музыкального произведения. С другой стороны, восприятие дифференцируется, уточняется понимание музыкальных нюансов. Эмоциональные реакции также изменяются: с одной стороны, они становятся более открытыми, яркими и полными, вовлекая в двигательный ответ сознательные и бессознательные аспекты личности, с другой стороны, они становятся более сложными, совмещающими подчас разные чувства и оценки, переживания реальные и воображаемые. Возвышение чувств, их трансформация является главным итогом процесса переживания и восприятия произведения искусства (Выготский, 1986).

Анализ феноменологии и содержания музыкальных переживаний также представлены нами в ряде исследований. Рассматривая мир музыки с точки зрения организации времени, можно увидеть, что музыка существует в двух ипостасях: в физическом времени звучания произведения и во «внутреннем» времени, которое присутствует в музыкальном произведении. Этот парадокс звучащей музыки, где существует время во времени, или время вне времени, зафиксирован многими авторами и музыкантами. Музыка в самом широком смысле предстает как способ овладения временем физическим, упорядочивая его, структурируя через ритм, но одновременно позволяя осознать и пережить само время как таковое, его «дленье» и текучесть, т. е. «временье».

Наконец, обращаясь к практике искусства, отметим и влияние психологии на художественный процесс. По мере того как в социуме стала осознаваться задача развития личности человека, становления индивидуальности, начали возникать и культурно-исторические практики нового типа – на грани искусства, педагогики и психологии. К таким практикам относится свободный танец, появившийся в начале XX в. в Европе и Америке. Свободный танец предложил не только новую культуру танца, но и новую философию искусства, новую эстетику. Центром этой философии становится отдельный человек, а танец оказывается средством воспитания, способом самопознания и самовыражения. Таким образом, танцевальное искусство из зрелища и демонстрации для других превращается в искусство для жизни и реализации себя. В этом контексте рассматривается и практика музыкального движения: обсуждается проблема творческого метода и художественной формы, сценического жанра для импровизационного танца. Показано, что в ходе создания художественной музыкально-двигательной формы совершается важная работа по переосмыслению собственных чувств, происходит их трансформация. Так воплощается на практике принцип творческой самодеятельности, сформулированный С. Л. Рубинштейном (1986).

Ценностный горизонт наших исследований задается таким ориентиром, как личность человека. Экспрессивное поведение понимается, прежде всего, как проявление субъектного отношения к действительности, как средство общения и диалога с другим, как путь самопознания и созидания «Я». В послесловии говорится о роли другого в становлении нашего личностного начала. Другой видит нас извне, и с его помощью мы можем соединить в себе внутреннее и внешнее, оформить внутренний образ и осуществить его во внешнем действии, поступке.

Парадокс современной жизни состоит в том, что, с одной стороны, в ней крайне выражено стремление человека к утверждению своей личности, индивидуальности, а с другой стороны, люди чувствуют утрату своей идентичности, своего лица. Как соотнести эти противоположные тенденции? Пусть каждый ответит на этот вопрос самостоятельно. Надеемся, что наши размышления о роли выразительного поведения, экспрессивного образа в становлении личности помогут более полно увидеть процесс культурно-исторического развития сознания человека.

Книга родилась на кафедре психологии личности факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова. Хочется выразить искреннюю благодарность учителям и коллегам, всем тем, кто сформировал меня как психолога, кто открыл для меня школу культурно-исторической психологии и заразил ее идеями. Особая благодарность – Александру Григорьевичу Асмолову за неизменную поддержку тех поисков, которые ведет автор в психологии личности, за веру в творческие начинания и помощь в осуществлении задуманного.

Книга не могла бы состояться и без верного помощника Екатерины Ташкеевой: она выполнила всю техническую работу по подготовке рукописи к печати. Мы также хотим поблагодарить В. Н. Рязанову за предоставленные материалы из архива основательницы исторической студии «Гептахор» (1914–1934) С. Д. Рудневой, И. Е. Кулагину за фотоматериалы студии художественного движения ЦДУ РАН. В оформлении книги использованы также фотографии из архива педагога музыкального движения О. К. Поповой, переданные автору.

Представление о ведущем значении речи в становлении высших психических функций человека, его высших форм поведения является фундаментальным положением школы культурно-исторической психологии. Наряду с речью и вербальным знаком необходимо признать и существование других знаково-символических систем и оценить их роль в формировании сознания человека.

Речь идет прежде всего о формах, отражающих экспрессивную функцию сознания (Кассирер, 2002). К ним относятся выразительные языки искусства, выразительные языки повседневной жизни, в том числе имеющие материальную основу (одежда, жилище, окружающее пространство и др.). Согласно Э. Кассиреру, экспрессивное восприятие окружающего мира составляет неотъемлемый модус, или функцию, сознания. Наряду с познавательной установкой выделяется и экспрессивная установка сознания, которая характеризует отношение к миру как живому существу, предполагает отношение к другому как к «Ты».

Как указывает Э. Кассирер, «с этим опытом мы сталкиваемся повсюду, где схватываемое в восприятии „бытие“ еще не является бытием вещей как простых объектов, но там, где оно предстает перед нами как существование живых субъектов… Восприятие жизни не сводится к восприятию вещей, а опыт „Ты“ никогда не растворим в опыте „Оно“ и к нему не редуцируется с помощью каких бы то ни было сложных понятийных опосредований» (там же, с. 58).

Восприятие живого как имеющего «физиономию», выразительность, лежит в основе мифологической картины мира, мифологического видения, а также художественного творчества, образного мышления. Об отношении к другому как к субъекту (в отличие от «вещного», объектного отношения) писал М. М. Бахтин (1979).

Экспрессивный знак (символ, образ) регулирует и опосредствует процессы общения, восприятия, эмоционально окрашенное отношение людей друг к другу. В сравнении с вербальным знаком он обладает как специфической ролью в психической регуляции, так и особенностями генеза, характера опосредствования, направленности и др. Особенностью экспрессивного знака является его связь с первичными экспрессивными проявлениями. Он носит имитационный характер и воспроизводит отдельные признаки предмета, на который указывает. Как пишет Э. Кассирер, «выразительное предмета не снимается и не отрицается в образе, но даже им подчеркивается, усиливается» (Кассирер, 2002, с. 63). Задача экспрессивного знака не столько в объективном отражении действительности, сколько в возбуждении определенного к ней отношения. Впечатлить, вызвать то или иное чувство, подготовить к действию, настроить, придать смысл жизни, конкретным событиям – функция той особой коммуникации, которая осуществляется с помощью экспрессивных символов и образов.