Как и заслуги рода Эрхенны.

Нехотя мысли Идаэт обратились к союзникам. Ей доложили, что Каэб погиб страшной смертью при не менее страшных обстоятельствах. Весть совсем не удивила её. Ей даже почти не было интересно, кто займёт место Каэба, и не расколется ли его род. Интереснее было, кому из них и как мертвец передал свою волю.

Род Эрхенны искал встречи с ней, как, должно быть, и царица. Идаэт намеренно отбыла к Таэху, никого не дожидаясь – в противном случае ей не дали бы сделать и шага. Потом, всё потом. Сейчас важно было успеть сделать то, зачем она пришла.

С этими мыслями она забылась мучительным сном, не дожидаясь даже ужина. Но в эту ночь ставшие уже привычными кошмары бродили по границам её восприятия, словно взор Аусетаар отгонял их. Богиня подарила ей передышку.

Два дня Идаэт прождала, не выходя из гостевого дома. Вестник вернулся ни с чем – Таэху обещали рассмотреть её просьбу, а это могло занять сколько угодно времени.

В один из вечеров к ней явился жрец, представившийся Сэбни. Идаэт отослала всех, желая переговорить с ним наедине.

– Ты пришла не за исцелением, госпожа, – произнёс Таэху учтиво, но взгляд у него был тяжёлый, холодный, – хотя твой вестник передал именно такую просьбу.

Говорить было тяжело – обожжённые губы потрескались, и даже горло до сих пор, казалось, было опалено изнутри. Идаэт вытолкнула слова, чуть морщась от боли:

– Я заслужила то, что случилось со мной. Исцеление дарует время.

– Как тебе угодно, – Сэбни склонил голову, потом выжидающе посмотрел на неё.

Женщина чуть подалась вперёд.

– Я должна увидеть сына, – хрипло прошептала она. – Он может быть предателем, но я должна увидеть его. Прежде, чем отправлюсь на войну.

Лицо Таэху осталось неизменным.

– Твой сын мёртв, госпожа.

– Что? – переспросила Идаэт потрясённо.

Она знала, что ни одно покушение не увенчалось успехом – Таэху защитили пленника Владыки. Мать тогда рвала и метала, а сама Идаэт испытывала горечь, смешанную с постыдным тайным облегчением.

Сэбни медленно кивнул.

– А… погребение? Могу я…?

Запоздало она подумала, что погребение Паваху едва ли было даровано. И Таэху коротко покачал головой в ответ.

– Разве род Мерха не отверг отступника? – осведомился жрец. – Не скрою, госпожа, твоя просьба удивила меня.

Идаэт сделала глубокий вдох, не находя слов. Весь этот путь она проделала зря… пришла слишком поздно.

– Отверг, – тихо ответила она, и мысленно добавила: «Но я не забыла…»

– Ну что ж, если я ничего больше не могу сделать для тебя…

– Как он умер?

– Тяжело.

Идаэт помнила об императорских дознавателях. И знала, что Павах не предал то, во что верил – даже когда все оставили его. Да, его смерть не могла быть лёгкой… Глаза оставались сухими, точно хрусталь в глазницах статуй из сердабов.

– Благодарю, что сказал. Это всё.

Сэбни чуть поклонился ей и удалился.

Обитель Таэху Идаэт покинула на следующий же день. Теперь оставалась только клятва.

Анирет занесла руку, замерла было, и всё же постучала. Открыли ей не сразу – всё-таки час был поздний.

Сэбни удивлённо посмотрел на неё, а потом взгляд его сделался колким, недобрым.

– Что я могу сделать для тебя, госпожа царевна? – настороженно спросил он, коротко посмотрев на Нэбмераи за её плечом.

– Впусти, пожалуйста.

– Разве одного раза было недостаточно? – понизив голос, с горечью бросил целитель. – Ты лишила его покоя. Он заслужил покой.

– Впусти нас, Сэбни, – тихо, но твёрдо повторила Анирет.

– Я не могу запретить тебе, госпожа, – холодно ответил жрец, – хотя видит Аусетаар, хотел бы. Эмхет получили здесь всё, что могли. Оставь его.

– Сэбни, – в голосе Нэбмераи не было открытой угрозы – только предупреждение.

Целитель склонил голову, выругавшись на выдохе, и впустил их. Анирет предпочла сделать вид, что не услышала, и жестом успокоила супруга.

Царевна окинула взглядом скромно обставленную комнату, дальняя часть которой была отделена тростниковой перегородкой – невысокий стол со свитками, снадобьями и амулетами, циновки, аккуратно застеленные покрывалами. Она почти чувствовала присутствие Инени там, в уютном закутке, ближе к окну, где ветер колебал тонкие занавеси. Было тихо, и шелест ветвей по-своему умиротворял. Приносил ли шёпот ночи умиротворение расколотому сердцу, царевна не знала.

Милосердие. Её присутствие не несло с собой милосердия, и потому она подавила порыв, с которым пришла сюда.

Анирет сняла с шеи собранную из фигурных бусин нить с лазуритовым скарабеем, на обратной стороне которого был нанесён её серех. Защитный амулет, призванный дарить надежду и обновление. Она хотела отдать сама, но так будет лучше.

– Новый рассвет, – тихо сказала она, вкладывая амулет в руки целителя. – Отдай ему. Пусть будет с ним.

Сэбни потрясённо посмотрел на неё. Ничего больше не говоря, царевна покинула комнату. Беззвучно она молила Владычицу Таинств приглядеть за старым другом, которого она тоже уже не могла называть предателем.

Большой тронный зал был создан по подобию молельных дворов рэмейских храмов. На потолке замерли, отражённые искусными художниками, известные небесные светила. По обеим сторонам располагались галереи с колоннами, капители которых были вырезаны в виде раскрытых лотосов, а стволы – в виде связок бумажного тростника. Таким образом сочетались символы Верхней и Нижней Земель, объединённых под властью Ваэссира. Пол украшали мозаики из разноцветных каменных плит, как и везде в основных помещениях дворца.

На помосте на золочёных тронах, инкрустированных самоцветами, перламутром и цветными эмалями, восседала царская чета, величественная и почти безмятежная. И Владыка, и царица были облачены в сине-золотые одежды, что само по себе говорило о важности момента. На Секенэфе был Двойной Венец Обеих Земель. В руках он сжимал знаки своей власти – Жезл и Плеть Ваэссира. Голову Амахисат венчала корона Матери-Грифа, обнимающей её прекрасное лицо тонко гравированными золотыми крыльями.

Хатепер замер на своём месте у тронов, черпая в безмятежности Владык уверенность. По крайней мере, сегодня впервые за долгое время произойдёт что-то, что послужит делу мира.

Воздух гудел приглушёнными разговорами вельмож. Все с нетерпением ждали, что же за весть сообщит Император, и бросали заинтересованные взволнованные взгляды то на высокие запертые двери, то на троны и соколов Ваэссира, распростёрших крылья на стягах за ними. Наконец, Владыка поднял изогнутый Жезл и указал на двери. По его знаку стражи распахнули их. Голос Секенэфа прокатился по залу, когда он возвестил:

– Делу мира было посвящено всё моё правление. Делу мира служили те, кто стоит ближе всех ко мне. И сегодня, вопреки всем тяготам, мы чествуем наши обещания.

Под перешёптывания вельмож в зал вступил Эрдан Тиири, облачённый в светлые рэмейские одежды. Единственными его украшениями были золочёный пояс и широкий браслет, инкрустированный полудрагоценными камнями – на левом запястье, укреплённый поверх повязок. Принц точно бросал вызов тому, что произошло с ним. Расправив плечи, он шёл к трону со спокойной уверенностью.

Изумлению многих не было предела. Десятки взглядов были прикованы к Эрдану, десятки приглушённых голосов обсуждали его. Детали его прибытия в Таур-Дуат были окутаны тайной.

– Младший царевич Эрдан, сын нашей досточтимой союзницы, Пресветлой Владычицы Данваэннона, сегодня я представляю тебя двору Таур-Дуат!

Приблизившись к трону на положенное этикетом расстояние, эльф преклонил колено.

– Ты пожертвовал многим ради сохранения мира между нашими народами. С честью я провозглашаю тебя официальным эмиссаром Данваэннона в Таур-Дуат, во имя всего, что сделано, и всего, что ещё предстоит нам. Пусть Боги благословят тебя, и моя защита пребудет с тобой!