Колдун усмехнулся.

– Простому посыльному не под силу отыскать тебя, дорогая, тем более, – он сделал широкий жест левой рукой, – в твоём, с позволения сказать, царстве. Здесь тебе каждая собака помогает.

– И то верно… Ты сказал об охотнике, – Лоза невольно посмотрела в темноту за его плечом, точно огненный убийца мог возникнуть из ниоткуда прямо сейчас.

– Я проведу тебя в одно место.

Она усмехнулась, невидимо под платом, скрывавшим половину лица.

– У меня уже есть безопасное место на примете. Зачем мне идти с тобой?

Колдун пожал плечами.

– В таком случае, я попробую угадать, в каком канале скоро всплывёт твой обугленный труп.

И он точно не шутил. Лоза удержалась от того, чтобы отереть внезапно выступивший пот.

– В общем, я советовал бы не печалить нашу госпожу твоей внезапной смертью – она и без того не в духе. Встретимся у старого порта, меньше чем через час – идёт? Оттуда и выдвинемся.

Лоза отрывисто кивнула. Колдун чуть поклонился ей в своей обычной насмешливой манере и развернулся, чтобы уйти из переулка. Именно в тот миг она решилась на отчаянный шаг. Сократив расстояние между ними одним бесшумным кошачьим прыжком, Лоза повалила мага на землю и приставила к его горлу кинжал.

– Говори, что знаешь, по-хорошему прошу, – мягко велела она.

– Зря ты так, дорогая… – почти ласково ответил Колдун, глядя на неё снизу вверх, не делая лишних движений – знал ведь, что обращаться с ножами она умела.

Но сталь в его глазах не предвещала добра – он был в ярости и наверняка отомстит. Что ж, она готова была рисковать его гневом – разберётся потом.

– Говори.

В следующий миг её внутренности свернулись от такой боли, что мир померк. Кинжал выпал из ослабевшей руки, и ладонь Колдуна легла на её губы, запечатывая. Крикнуть Лоза так и не успела.

Добиться встречи с хранителем библиотеки оказалось едва ли не сложнее, чем получить аудиенцию у Верховного Жреца или у самого Владыки. Анирет понимала теперь, почему Нэбмераи был так зол – Кахеп Таэху то делал вид, что его никто ни о чём не просил, то забывал, с кем говорил и говорил ли – в общем, отказывался встречаться и беседовать. Скорее всего, таким вот нехитрым образом он тоже хранил тайну. А может, просто доживал свои дни и делал своё дело, ну а всё остальное могло отправляться к хайту.

Когда Анирет и Нэбмераи пришли в библиотеку сегодня, девушка уже не слишком надеялась на благоприятный исход. Даже возможность новой встречи с Павахом теперь не казалась такой плохой мыслью, хотя видеть его было невыносимо тяжело, больно. Впрочем, ему было ещё тяжелее… И Сэбни намекнул в тот вечер, что лучше бы им не приходить больше, не тревожить воина, который уже сделал для императорской семьи всё, что только мог, и даже больше.

Тишину нарушал лишь негромкий звук их шагов да шелест свитков. Где найти Кахепа, Нэбмераи знал и уверенно вёл царевну в сердце библиотеки. Один из входов располагался в задних помещениях центрального храма, отведённых для работы писцов. Здесь старик бывал часто, но ещё чаще уходил подальше от всех, в глубины архивов, где почти никто не бывал.

Если б не её Таэху, Анирет бы заблудилась. Да и нельзя сюда было никому без сопровождения, без разрешения старших жрецов – даже ей. Джети такое разрешение, разумеется, милостиво предоставил, и в другое время Анирет бы с радостью погрузилась в чтение свитков, настоящих сокровищ культуры и истории её родной земли. Но сейчас мысли царевны были о другом. Слишком много тайн. Слишком долго её держали в стороне. Она должна была хотя бы узнать больше о ритуале – больше, чем согласился поведать Джети. И единственный, кто мог пролить свет, был старый Таэху, который провёл Паваха в сокровищницу Обители.

Как и в предыдущие дни, Кахеп сидел, привалившись спиной к стене, и что-то сосредоточенно писал. Низкий стол перед ним был завален листами бумажного тростника – и пустыми, и исписанными. Иногда старик вдруг обращал взгляд внутрь себя или просто клевал носом, но потом непременно возвращался к своему занятию.

Анирет тихо проговорила слова приветствия и села напротив. Нэбмераи устроился рядом. Ничего не происходило – писец их попросту не замечал. Царевна разгладила складки своего одеяния, чтобы как-то занять руки и не слишком раздражаться. Её страж смотрел на Кахепа тяжело, неотрывно, точно надеялся каким-то образом пробить заслон воли старого Таэху.

В конце концов, Анирет решила, что это будет последний раз, когда она приходит, и переступила границу приличий – взяла ближайший свиток и сделала вид, что хочет подняться и уйти с ним. Нэбмераи понял и подыграл:

– Да, давай посмотрим – вот там, в коридоре, освещение лучше.

– Ты что себе позволяешь! – возмутился старик, тут же выходя из своего транса. – Мои друзья не любят, когда их трогают всякие!

– Прошу прощения, почтенный, – обезоруживающе улыбнулась царевна, встречая и удерживая его взгляд, и осторожно положила свиток на место. – Ни в коей мере я не хотела обидеть тебя, но мой интерес к твоим трудам уже сильнее меня.

Писец фыркнул, но, кажется, был польщён. И почему ей только в голову не пришло поступить так раньше? Проклятая вельможная учтивость.

– Выгнал бы я тебя отсюда, даром что Императрица, – буркнул он, погрозив ей костлявым пальцем. – За непочтение.

– Царевна, – мягко поправила Анирет, невольно вздрогнув от такой оговорки.

Кахеп посмотрел на неё долгим оценивающим взглядом.

– Эпохи чередуются. Былое поднимается и оживает, – пробормотал он. – Ладно, девочка, пока ещё не носящая прозвание Справедливая. Ты ж ещё не успела его получить, да? Так чего пришла-то?

– К тебе пришла, мудрый Кахеп. За знанием.

– А ты чего притащился? – старик вдруг хмуро зыркнул на Нэбмераи, словно только сейчас заметил. – За Владычицу свою опять просить? Так уж понял поди – бестолку. Сама пусть просит.

Лицо стража Таэху осталось непроницаемым.

– Думай, что говоришь, мудрый, – очень тихо процедил он. – Не только твои друзья могут услышать нас здесь.

Старик не то закашлялся, не то рассмеялся – Анирет сразу и не поняла, и настороженно переглянулась с Нэбмераи.

– Все знают, что я живу не только сегодня и сейчас, – отсмеявшись, отмахнулся писец. – Мало ли чего сболтну. Ну?

Прежде, чем прийти сюда, Анирет долго размышляла над тем, какой вопрос задать ему, долго взвешивала, и потому сейчас была готова.

– Храбрый Инени прошёл сквозь бурю, ведь так?

Кахеп прищурился. В его потускневших синих глазах было гораздо больше осмысленности, чем он делал вид – прав был Нэбмераи. А может, ясность нисходила на старика только в определённые моменты.

– Прошёл, – вздохнул писец и, опустив взгляд, любовно провёл ладонью по листу, на котором уже высохла краска. – Когда-то я обещал, что разберу его на слова, разложу на священные символы… что дам ему новое тело из бумажного тростника, способное пережить много веков… Вечность и память, понимаешь, маленькая царица?

Анирет уже не стала поправлять его – побоялась сбить с мысли – и только кивнула.

– Он должен пополнить ряды моих друзей… а всё не то! – писец расстроенно стукнул кулаком по столу. – Он достойный, и доказал это. А новая форма выходит недостойная его! Не выходит вовсе! Не знаю всех слов, которые нужны…

– Так ты пытаешься запечатлеть его историю, полностью, – прошептала царевна, по-новому глядя на разбросанные листы, в которых была заключена целая жизнь.

– Он уже не в силах сам разложить себя на слова, – с горечью сказал Кахеп. – Его разрушили… И я виноват, ох как я виноват, – схватившись за голову, он запричитал, покачиваясь из стороны в сторону. – Не дозваться теперь, не дознаться. А ведь всё прошло как нужно!

– В чём ты виноват, мудрый?

– Не подготовил достаточно. Предупреждал же, а не подготовил. Но он увидел всё, что должен был! Так много открылось! И золотая нить, пронзающая сердце… – Кахеп осёк себя и задумчиво поскрёб когтем писчую палочку, счищая присохшую краску.