«Записки старика» – важный источник по истории Польши XIX века, польско-российским отношениям, истории Сибири, а также истории Витебска и Смоленска, Москвы и Енисейска. До сих пор воспоминания Максимилиана Маркса изучались и публиковались лишь во фрагментах исследователями, занимающимися локальной историей. Обращает на себя внимание колоритный язык автора, полный иронии и литературной страсти. Несомненно, это был не только эрудит, получивший серьезное образование, но и прекрасный наблюдатель и рассказчик. Маркс – пример поляка, который смог реализовать себя в условиях Российской империи. Его польское происхождение не мешало ему преподавать в Смоленске и Москве. Даже в изгнании он сумел проявить себя как метеоролог, деятельность которого заметили ученые всего мира. Конечно, его видение картины мира отличается от взглядов большинства ссыльных[50]. В своих мемуарах он рассказывает о своей жизни на фоне исторических событий, дополняя свое повествование многочисленными отступлениями, рассказами и местными интересными деталями, которые не дадут скучать читателю при чтении «Записок старика».

В 2019 году «Записки старика» были переведены на польский язык пятью студентами Кафедры русистики Варшавского университета (Матеушом Бенясом, Михалом Колаковским, Марчином Ментеком, Матеушем Вонсовским и Мартой Врубель) под руководством доктора Адама Яскульского. Перевод воспоминаний Маркса в скором времени выйдет в Польше.

В заключение мы хотели бы поблагодарить тех, без кого публикация этой книги не была бы возможной. Идея публикации «Записок старика» в Польше и России принадлежит проф. Веславу Цабану. Мы также благодарны к.и.н. Артёму Чернышеву и Ольге Седых за перепечатку русского рукописного текста. В создании книги также участвовали редактор историко-научно-го альманаха «Віцебскі сшытак» Людмила Хмельницкая, подготовившая большую часть комментариев, касающихся Витебска и Смоленска, и Юрий Ромашков из Енисейского краеведческого музея им. А. И. Кытманова. Вклад в подготовку комментариев внес также один из студентов-переводчиков Михал Колаковский.

Отдельно мы хотим поблагодарить директора Польского культурного центра в Москве Петра Сквечиньского и к.и.н. Томаша Амброзяка (Польский культурный центр) за создание возможности издать книгу в России.

«Записки старика» ранее были опубликованы лишь частично. Теперь же Читатель впервые может ознакомиться с полным изданием воспоминаний Максимилиана Маркса.

В семьдесят лет в моей памяти накопилось столько и столь разнообразных впечатлений, что теперь, раскапывая весь этот хлам, невольно теряюсь и расплываюсь своим я в какой-то беспредельности, в какой-то бездне. Бездна эта – мое прошедшее, и в ней прошедший уже, а не настоящий я! И этот прошедший я очень мало, а может быть и нисколько не похож на настоящего. Там был сперва наивный и резвый ребенок, потом бодрый и пылкий юноша, а тут налицо старый, дряхлый ворчун-стари-кашка. Да и сама среда, окружавшая эти два я, совсем не та! Где то разнообразие народностей, сословностей, костюмов, разговорной речи – все теперь смылось, изгладилось и слилось в какое-то безразличное однообразие. Не встретите теперь на улице адвоката (Реута, Яцыну, Падерню) или зажиточного мещанина (Тараньчука, Тарасевича) в кунтуше с широким блестящим поясом; не выступит важно богатый еврей (Гинцбург[51], Рабинович, Минц) в длиннополом шелковом кафтане, заткнув за черный пояс большие, и растопырив остальные пальцы обеих рук, не порхнет пред вами мещанская дзевухна[52] в парчовом безрукавом кициле, с чалмою на голове, повязанною торчащим спереди узлом; и не застучит по мостовой высококаблучной туфлей хлопотливая еврейка. Нет! Все это прошло, минуло и никогда не возвратится!

Во все царствование Александра Павловича Белоруссия (т. е. Витебская и Могилевская губернии, присоединенные к Российской империи в 1742 г.) состояла с Малороссиею и Литвою на особых правах. Царские указы, литовский статут и магдебурское право при всем их противоречии совмещались как-то чудным образом. Гражданское судопроизводство шло по литовскому статуту и магдебургскому праву; и во втором департаменте (гражданской палате) и в ратуше (думе) говорились адвокатами, при стечении публики, обвинительные и защитительные речи; а в первом департаменте (уголовной палате) все решалось по указам и с глубочайшею канцелярскою тайною, легкомысленное нарушение которой вело виновного прямо на восток, за Уральские горы. Обе губернии причислялись к Виленскому учебному округу, и в училищах преподавание шло на польском языке; а кроме гимназий и уездных училищ были еще городские, на степени гимназий, и сельские, на степени уездных училищ, при католических (пиарских) и униатских (базилианских) монастырях.

Жители города, кроме военных, т. е. гарнизона с желтыми воротниками провиантского интендантства, школы кантонистов и временно квартирующих большею частью пехотных егерских полков, состояли, во 1), из чиновников высших и низших. Высшие: губернатор, вице-губернатор, советники казенной палаты, почтмейстер, директор гимназии и полицмейстер, были русские, приехавшие на службу и после обыкновенно перемещаемые в другие места. Низшая же писчая тварь состояла из разного сброду (кроме евреев), и пользовалась очень некрасивою репутацией. Кличка им была – «крючки», и ни один порядочный человек в самых крайних обстоятельствах не решался поступить писцом ни в полицейское управление, ни в нижний земский суд. У полицмейстера и исправника поэтому были под командою отчаянные пропойцы и прощелыги, потерявшие всякое сознание человеческого достоинства. Начальники заставляли их работать в канцеляриях под караулом, снимая им сапоги на ночь и привязывая за ноги к столам; а жители, чтобы избавиться от их назойливых притязаний, били их при всякой возможности беспощадно, отделывались потом от ответственности мировою сделкою не дороже штофа водки. Это было самое плюгавое из всего городского населения.

Дворяне, большею частью помещики, делились на две секции: польскую – преимущественно католическую, и русскую – большею частью православную. К первой, многочисленнейшей, принадлежали потомки прежних землевладельцев с польскими фамилиями, языком и образом жизни. Все они были завзятые монархисты, приверженцы последнего короля и преданны душою Тарговицкой конфедерации. Все они притом же были (за небольшим исключением воспитанников Виленского университета, и то, большею частью медиков) учениками иезуитов, которые не могли простить Польше свое изгнание из пределов ее и лишение огромнейших поместий, перешедших в ведение Эдукационной комиссии. Строго дисциплинированные и отлично дрессированные воспитанники их школ доставляли самый благонадежный контингент администрации. Сам Николай Павлович, удаляя декабристов в Сибирь, не нашел же никого в подмен Лепарского[53], конвоировавшего когда-то конфедератов барских. Русская секция политиков состояла из владельцев королевских и порадзивилловских имений, жалованных им после первого раздела Польши. Здесь были и коренные великорусы (Мордвинов), и малороссы (Энько, прозванный в шутку отцом всех хохлов), и сербы (Щерба, Зорич), и чехи с немецкими прозвищами, и настоящие немцы (Грейфенфельд, Аш), и, наконец, греки (Зарояни, Алексияно – архипелажский корсар, родом из Мальорки). Все они по большей части блистали, как говорится, своим отсутствием, редко навещая свои поместья и останавливаясь в городе только проездом.