Клод Адриан Гельвеций указывал на значение ревности как средства сохранения и усиления любви. При этом распространена ревность, по его мнению, в тех странах, где традиционно нет возможности для самовыражения в политической и общественной жизни и любовь возводят в ранг занятия, окружив ее условностями и препятствиями: «Что требуется для того, чтобы заботы, связанные с любовницей, стали занятием? Для этого нужно, чтобы любовь была окружена опасностями, чтобы бдительная ревность постоянно противилась желанию любовника, чтобы последний постоянно был занят вопросом о том, каким способом ее обмануть» (Гельвеций, 1973, т. 1, с. 554).
Ш. Монтескье и К. Гельвеций инициировали новый этап в развитии теории ревности, указывая на ее исторически гибкий характер, зависимость этого чувства от нравов, традиций, обычаев различных эпох и народов. На особое место ревности как проявления чувственной природы человека указывается в иррациональной философии, которая стала закономерной реакцией на односторонний рационализм Нового времени, часто граничивший с механистичностью.
По мнению Артура Шопенгауэра, ревность – одна из форм проявления страданий, которыми наполнена жизнь человека. Страдания представляют нужду и лишения, если человеку удастся от них избавиться, они снова возникают, но уже в виде ревности, зависти, ненависти, основанных на страхе потерять приобретенное; если же и этой опасности удалось избежать, то страдания приходят в форме скуки и пресыщенности. В этом пространстве между нуждой и скукой проходит любая человеческая жизнь. Философ, следуя теории стоиков, призывал к бесстрастию для освобождения от страданий: «Стоическая этика стремилась главным образом освободить дух от обольщений и их последствий и дать ему вместо этого непоколебимое спокойствие… Но мы, по большей части, прячемся от этой, подобной горькому лекарству, истины, что страдание свойственно самой жизни и потому не вторгается к нам извне, а каждый носит в себе самом его неиссякаемый источник. Жизнь ведет нас от желания к желанию, порождая страдания от невозможности удовлетворения всех желаний или от препятствий, обычно возникающих на нашем пути» (Шопенгауэр, 1999, т. 6, с. 374).
Муки ревности – одно из самых сильных страданий, поскольку они связаны с любовью, а любовь, согласно А. Шопенгауэру, – особое сложное чувство, переходящее границы индивидуальных желаний. В любви воплощено желание не одного человека, а рода, имеющего непреодолимую потребность в собственном продолжении: «Соответственно и потеря любимой из-за соперника или из-за ее смерти становится для страстно влюбленного мукой, превосходящей все прочие, именно потому, что природа ее трансцендентна – ведь она затрагивает его не просто как индивида, но поражает в его „essentia aeterna“, в родовой жизни, по особой воле и заданию которой и исполнял он в этом случае свое призвание. Поэтому-то столь жестока и мучительна ревность, а уступая свою любимую, приносят величайшую из возможных жертв. Герой устыдится всяких жалоб, кроме только жалоб любви, ибо в них плачет род, а вовсе не он сам» (там же, с. 378). Страдания, вызванные ревностью, являются следствием ущемления родовой «воли к жизни», соответственно, их чрезвычайный накал и выраженность находят свое логическое объяснение.
А. Шопенгауэр полагал, что зависть является «высшей степенью морального порока и оборачивается злобой и жестокостью, а причинение их другим доставляет наслаждение завистнику, поскольку его целью являются страдания и скорби других» (Шопенгауэр, 1999, с. 386–388). Универсальной установкой для «самопорождения» зависти и мести Ф. Ницше считал наличие «совершенно особого вируса бессилия», который заключается в сравнении «себя с другими, более лучшими» (Ницше 1990, с. 785). По Ф. Ницше, бессилие проявляется в том, что «непрерывно плетется сеть злокачественнейшего заговора против удачливых и торжествующих», присутствие которых ненавистно завистнику.
Фридрих Ницше видел в ревности проявление слабости и потому негативно к ней относился, усматривая в ревности больше любви к самому себе, чем к партнеру: «Зависть и ревность, суть, срамные части человеческой души» (там же, с. 803). Ревность и зависть как ярко выраженные реактивные чувства (связанные с эгоистичной реакцией на то, что некто обладает желаемым благом) стали важным основанием для выделения в истории культуры особого морального и социально-психологического явления, которое Ф. Ницше за неимением соответствующего аналога в немецком языке обозначил французским словом ressentiment, которое буквально переводится как «злоба, злопамятство, завистливость, ревнивость». Сущность ressentiment у Ф. Ницше раскрывается в противопоставлении двух типов морального отношения к себе и миру: морали господ и морали рабов. Всякий движим волей к власти, силе, мощи, но у тех, кто слаб и объективно не способен подняться до высот силы (этому в основном мешает социальное неравенство и затрудненный доступ к благам), воля извращается, превращаясь в итоге в ressentiment. Как сложное этико-психологическое состояние ressentiment имеет несколько уровней: негативный эмоциональный фон, вызванный систематическим унижением достоинства; рефлексия над своей униженностью, сопровождаемая ненавистью, мстительностью, завистью, ревностью; бессилие и отчаяние по поводу положения дел, которые невозможно изменить. Ressentiment может выражаться в чрезмерном лакействе, раболепии, скрывающих под собой униженность и озлобление, или же при наличии условий такая униженность может гиперкомпенсироваться в виде деструктивного и жестокого бунта против тех, кого только что превозносили и кому клялись в любви.
Ревность – не только центральная составляющая ressentiment, она, по своей сути, и есть ressentiment и потому во всем соответствует его структуре и проявлениям. Ревность как проявление социальной морали в таком ключе раскрывает различные свои стороны. С одной стороны, она представляет собой способ решения возникающих проблем, направленный не на изменение себя, а на агрессию по отношению к другим – более удачливым, успешным, богатым. С другой стороны, сама социальная система, санкционирующая неравенство, препятствует самоизменению, точнее, делает его бессмысленным.
Феноменологическое описание ressentiment было проведено М. Шелером, который, в отличие от Ницше, видел в ressentiment источник гуманитаризма и светской морали. В этом отношении в ревности, взятой с точки зрения ressentiment, усматривается некоторый потенциал для реального изменения общества к лучшему, для возможности нравственного прогресса.
С. Кьеркегор рассматривал зависть как «восхищение другим», «восхищение, которое притворяется» и «чувствует невозможность счастья, состоящего в том, чтобы уступить своему восхищению». Когда подобное случается, то «происходит нечто, заставляющее его отчаиваться» (Кьеркегор, 1993, с. 285). Разделяя понятия зависти и восхищения, С. Кьеркегор считал, что «восхищение – это счастливая самоотдача, а зависть – несчастное обретение заново своего Я», «Я притворяется» и, защищаясь, «берет на себя роль завистника».
«Зависть – сравнение себя с другими, при котором происходит преувеличение достоинств другого и обесценивание собственных достоинств, при котором происходит потеря собственного «Я». Происходит это незаметно для самого себя и для других. Возникшее отчаяние защищается завистью и стремлением усилить себя за счет другого, а именно желанием отобрать у другого его достоинства любой ценой» (там же, с. 313).
С. Кьеркегор выделял два вида отчаяния: «отчаяние-слабость» и «отчаяние-вызов». «Отчаяние-слабость» – нежелание быть самим собой. «Отчаяние-вызов» – стремление быть самим собой. Следовательно, «потеря собственного Я», проявляется в скрытом от сознания отчаянии, которое является прямым предшественником зависти и обладает качествами, ей тождественными: злобностью, универсальностью, скрытностью, неосознаваемостью, греховностью. С. Кьеркегор – один из философов, кто полагал, что в классовом обществе, где равенство является целью, к которой стремятся все, зависть развита сильнее всего.
