«Если б я только мог», – вздохнул про себя Штольман.

– Нет. При условии, что ты во всех своих эскападах будешь с кем-то, кому я могу доверять.

- Лучше всего со мной, – шепнул он, склоняясь к ушку любимой, и Анна почти растаяла.

- Хорошо, Яков. Но пусть твой фельдфебель не докладывает тебе о том, где я была! Я сама расскажу.

«Потом. Если захочу», – упрямо вздернутый подбородок Анны показывал, что дальнейшие уговоры бесполезны.

- Договорились.

Штольман подал руку Анне, заключая соглашение. Она положила свою ладонь сверху и ощутила благодарное пожатие. А затем его горячие губы прикоснулись к костяшкам пальцев, опалили жарким дыханием, и Анна почти забыла, что рядом – пациенты, сестры, новый охранник. Только ощутила, как загорается кожа на щеках, и как взглядом Яков овладевает ею прямо здесь, в коридоре больницы.

Смутившись, Анна забрала руку, невнятно распрощалась и убежала в палату.

…

Штольман отправил сотрудника осмотреться в городе и заказать пролетку для сопровождения Анны домой, а затем зашел к Милцу. Доктора он застал за бормотанием куплетов:

- В саду под скамейкой записку нашел,

Свиданье в 12, я в 10 пришел. Минуты за годы казалися мне, Вдруг шорох раздался в ночной тишине.

- Александр Францевич, я вижу, вы в хорошем настроении. Благодарю за согласие на присутствие моего человека в больнице, – сказал Яков.

Милц взглянул на него через очки: – Нет, Яков Платонович, это я вас благодарю. Анна Викторовна буквально сияет после возвращения из Торжка. Поделитесь секретом, что вы сделали?

- Всего лишь подвез, – Яков пожал руку доктору и, выходя из кабинета, вновь услышал фальшивящий баритон:

- Вот подойду, обниму, украду,

Вот подойду, если не упаду. К сердцу прижму, заверчу, закручу И с этой барышней в небо взлечу.

«Здесь мой секрет, похоже, уже таковым не является» – усмехнулся Яков на веселый мотивчик. «Хорошо, что Милц на моей стороне».

====== Часть 17. Безрассудство ======

Когда в конце следующего дня охранник ушел за пролеткой, Анна почувствовала, что замерзла в больничных коридорах, и вышла на улицу погреться. Палившее днем майское солнце неохотно садилось, и сейчас стены отдавали тепло. Анна прислонилась стене рядом со входом и вновь задумалась.

«Яков, как же тебе помочь? Ты так и будешь ловить своих преступников, а мы так и будем скрываться?»

С самого предложения Якова о помолвке Анна думала над этой проблемой, и пока ничего придумать не могла. Штольмана она напрямую спрашивать не хотела, зная, что тот промолчит или отведет разговор на другое.

«Я, наверное, никогда не узнаю, за кем ты вернулся в Затонск. Ну, если исключить, что за мной», – Анна вздохнула, полагая, что и этого ей немногословный полицейский никогда не скажет.

Обещания Штольмана рассказать что-нибудь когда-нибудь Анне изрядно надоели.

«Служба, Отечество, секретные папки. Это я понимаю. Предположим, я буду помогать тебе раскрывать каждое…» – Анна самокритично покачала головой и мысленно поправилась: – «ну почти каждое дело, связанное с духами. Как раньше. Тогда ты избавишься от части своих проблем и посвятишь время своему важному заданию. Надо доктора Милца попросить, чтобы почаще отпускал, но буду приходить по воскресеньям».

Размышления её были прерваны остановившимся у дверей закрытым экипажем, из которого, однако, выбрался не Игнат Вальцов, а грузная тетка.

- Девонька, миленькая! – она с каким-то неестественным всхлипом ринулась к Анне и схватила ее за руку. – Помоги, родимая, там дочка за углом рожает! Не решаемся с мужем в экипаж внести, боимся, хуже сделаем! Вот, вот рубли, – баба суетливо полезла в узелок на необъятном поясе и стала совать Анне купюры.

Почувствовав неладное, Анна попятилась. Но тут за ее спиной оказался мужчина, и Анна замерла. Ощутив на плече тяжелую руку, девушка одновременно испугалась и возликовала: – «Опять он! Попался!»

Она могла закричать, вывернуться из-под руки, забежать в корпус, и все было бы в порядке. Но Анна осталась на месте.

На низкий размеренный голос мужчины она реагировала не совсем так, как давеча. Тело будто постепенно замерзало, мысли путались, но их удавалось вернуть к главному:

- «Я могу думать. Яков Платонович. Яков. Яшенька, я тебя люблю».

За повторением имени Штольмана Анна даже не услышала приказа шагнуть в экипаж и была несколько заторможена, потому поведение ее было вполне достоверным.

Подогнавший пролетку Вальцов опоздал лишь на пару минут.

…

- Анна, закрыто ли дело баронессы фон Берг? – Неклюдов сразу приступил к делу.

Девушка молчала. Она безразлично смотрела в стену экипажа, отмечая сознанием мелькающие тени. Сидеть было неудобно, но Анна почему-то не могла сесть по-другому. Тело не слушалось. «Шляпка упала. Глупости какие. Не то думаю. Яков…»

- Знаешь ли ты про закрытие дела баронессы? – переформулировал вопрос Жорж.

- Нет. Не знаю, – Анна с ужасом услышала свой тихий и почему-то замедленный голос.

- Узнай в полиции. Если закрыто, нарисуй мелом плюс на двери бакалейной лавки. Если нет, поставь минус.

Неклюдов доехал до парка недалеко от дома Мироновых, приказал Анне выйти из кареты и уже на земле закончил сеанс:

- Ты забудешь меня. Ты будешь помнить только приказ.

Затем он быстро уехал.

Анна неподвижно стояла под темнеющим небом, почти механически повторяя: «Яков. Я тебя помню». Теплый вечерний ветер овевал ее лицо, будто подтверждая. «Яков придет».

…

Примчавшийся в управление Вальцов вызвал Штольмана и доложил о потере объекта. Яков рассвирепел и уже был готов взять охранника за грудки, когда понял, что за палец его кто-то настойчиво дергает.

- Ждите здесь, – бросил Штольман и вернулся в кабинет, где, холодея от страха за Анну, дождался записки от призрака.

«Мама в парке! Я покажю!» – Митя сам разволновался и забыл правила грамматики, которым учила его бабушка Геля. Как обычно, он обретался около отца и не следил за Анной, но мигом узнал, где она, когда охранник рассказал о неудаче.

…

- Аня! – завидев знакомый силуэт, крикнул Штольман. Он выпрыгнул из пролетки и кинулся к девушке. Повторяя ее имя, обхватил тонкий стан, прижал к себе, лихорадочно целовал в прохладные щеки.

- Яшенька, – вымолвила Анна и со стоном повела плечами.

- Анна, ты как себя чувствуешь?

– Я тебя помню, – губы не слушались и улыбнуться не удалось. – Хорошо.

Штольман видел, что это не так, и не выпускал из объятий, пока Анна не заерзала на его груди. Держа девушку за плечи, он отступил и вгляделся в любимое лицо.

- Что, милая?

Анна непослушными пальцами сражалась с верхней пуговицей своей блузки. Закусив губу, она просто рванула застежку, и пуговицы отлетели. Потянула кружево нижней рубашки. Нежная ткань затрещала и порвалась под её порывистыми, резкими движениями.

Штольман придержал ладонью разошедшийся вырез на груди Анны и оглянулся. В пролетке на козлах ждал Вальцов, и Яков махнул рукой, приказывая уезжать. Правильно поняв сигнал, охранник тронул лошадь.

Анна вжалась в Якова, стремясь слиться с ним, приникла губами к бешено стучащему пульсу на шее. Пробормотала: – Держи меня.

Яков поднял Анну на руки, отнес к ближайшей березке с извилистым стволом. Усадил Анну на импровизированное кресло. Встал меж ее раскрытыми бедрами, сминая юбку. Анна рвала блузку с плеч, выпрастывая руки из рукавов, и Штольман крепко сжал ее в объятиях.

– Анечка, милая, перестань.

– Пожалуйста, Яков, – взмолилась она, – дотронься до меня. Мне надо тебя чувствовать.

И он подчинился. Обнимал всем телом, скользил сухими губами по косточкам ключиц, накрывал широкими ладонями грудь. Прижимал к себе, держа почти на весу, и целовал, целовал пахнущую духами шею, нежную кожу на щеках, любимые сумасшедшие глаза.

Анна чувствовала, что оживает. Разгоряченная кровь бежала по венам, пробивая лед. Кожу покалывало там, где прикасался Яков, куски льда, будто вмерзшие в тело, таяли.