Свернув налево на Вторую улицу, еду к старой величественной гостинице. Мы останавливались здесь однажды с детьми, еще до того, как стали владельцами коттеджа. Сносное место для проживания некоторых людей, как только избавитесь от заплесневелого запаха. Я не собираюсь ночевать. Мне просто нужно забрать свои вещи. Паркуюсь на месте перед входом с надписью «только регистрация заезда» и выключаю машину. Когда выхожу на улицу, оглядываюсь, проверяя обстановку. Озеро позади меня, сразу за зеленой лужайкой, которая принадлежит гостинице. Большой каменный фонтан журчит водой, издавая странно жуткий звук в безмолвной ночи. Через дорогу начинается парк, а дальше я вижу очертания лодочного домика и причала. Здесь очень темно, очень тихо.

Вокруг больше никого нет. Я уверен, что за мной не следили, когда поднимаюсь по ступенькам и вхожу в вестибюль. Прямо напротив меня за большим деревянным столом с табличкой «Ресепшен» скучающий подросток со щеками, покрытыми прыщами и болезненного вида, подавляет зевок и говорит:

— Привет. Вы хотите снять номер?

Отсутствие напряжения в парне заставляет меня осознать, что крепко держал свои плечи, и я улыбаюсь и немного расслабляюсь.

— Привет, сынок. Мои друзья любезно оставили здесь мой чемодан и вещи, но, боюсь, я не смогу остаться на ночь, — говорю я. Использую свое самое лучшее и дружелюбное лицо, свои самые вежливые слова. Я подражаю официанту с сегодняшнего вечера. Я очень добр.

— О, как жаль. Хорошо, тогда вам нужны ваши вещи? — спрашивает мальчишка. На нем бирка с именем, на которой написано «Скотт». Бирка с именем золотая и блестящая. Слово напечатано черным шрифтом.

— Да, пожалуйста, Скотт, — я дружелюбен. Просто терпеливый, усталый путешественник, которому сейчас нужно его дерьмо, Скотт.

— Как вас зовут? И мне нужно увидеть какое-нибудь удостоверение личности, — говорит Скотт.

Интересно, сколько людей подъезжает к отелю в час ночи и пытается забрать вещи незнакомца? В Лейксайде? Я подозреваю, что процент невелик, но Скотт всего лишь выполняет свою работу. Я подавляю нарастающее нетерпение и протягиваю ему свои водительские права.

— Сейчас вернусь, — он, едва смотрит на удостоверение. Я забираю его и засовываю обратно в бумажник. Понимаю, что у меня нет ни цента, чтобы дать чаевые этому парню, и у меня нет действующей кредитной карты на бензин. Это не лучший сценарий того как я должен поспешить обратно в Колумбус. Я оглядываюсь в поисках камеры, но, конечно, ничего не вижу. Гостиница Лейксайд — доверчивое, народное место, по-видимому, лишенное преступлений и подозрений. Медленно обхожу стойку и вижу то, что должно быть, кассовый ящик, слегка приоткрытый, как раз напротив того места, где сидел Скотт.

Я протягиваю руку, открываю ящик и достаю оттуда все двадцатидолларовые купюры и одну пятидесятидолларовую, засовывая их в передний карман. Задвигаю ящик и возвращаюсь на свое прежнее место перед стойкой администратора, убеждаясь, что мое лицо по-прежнему доброе и дружелюбное.

Только когда благополучно возвращаюсь на место на стороне клиента, я понимаю, что должно быть украл его чаевые. Ну что ж. Бедному ребенку придется просто выживать за счет моей улыбки.

— Вот мы и пришли, мистер Стром, — говорит Скотт, появляясь через ту же дверь, через которую он исчез мгновением раньше, теперь выкатывая багажную тележку с моим чемоданом и портфелем. — Это ваши вещи, верно?

— Так и есть. Спасибо, сынок, — благодарю, когда он подталкивает тележку к моей стороне стола. Я хватаю свой чемодан, дергаю за ручку, кладу сверху портфель и, кивнув услужливому мальчику, быстро двигаюсь к двери.

— Сэр, вы уверены, что не будете регистрироваться? Для вас все еще зарезервирован номер, — окликает меня Скотт, когда я уже почти в дверях.

— Нет, сынок, планы изменились. Но спасибо тебе. Спокойной ночи, — прощаюсь я, еще раз широко улыбнувшись парню. Мне немного страшно, что его обвинят в краже денег из ящика стола и, без сомнения, уволят. Но это хороший жизненный урок. Ему следовало быть более осторожным, следовало запереть этот ящик с наличными до того, как он покинул свой пост. Ты просто никогда не знаешь, с кем имеешь дело, несмотря на внешность.

Когда подкатываю свои вещи к машине, понимаю, что должен проверить и убедиться, что Миа положила все обратно в мой чемодан, но мне придется сделать это, как только я вернусь домой. Открываю багажник, засовываю портфель и чемодан внутрь, борюсь с желанием еще раз оглядеться и быстро забираюсь в машину. Я запираю двери, поворачиваю ключ в замке зажигания. Прежде чем отъехать от обочины, обдумываю свои варианты. Что мне следует сделать, что я хочу сделать, так это сесть за руль, направиться в Порт-Клинтон, а затем выехать на шоссе, чтобы вернуться домой. Но другая часть меня хочет вернуться в свой коттедж, оставить за собой, так сказать, последнее слово. Уверен, что именно этого Бак и будет ожидать, особенно если Скотт сообщит ему, что я не стал регистрироваться.

Может быть, я просто проеду мимо коттеджа в последний раз, знаете ли, по пути к воротам. Это даст мне время все обдумать, хотя, взглянув на свой бензомер, я понимаю, что у меня не так много времени на раздумья без заправки. Когда еду по Второй улице, направляясь к своему коттеджу, я улыбаюсь, вспоминая свою мелкую кражу. Если мне повезет, Скотт не будет проверять кассу до конца ночи, и тот, кто заменит его в утреннюю смену, будет считать, что Скотт взял наличные. В конце концов, он ненадежный подросток.

Если мне не повезет и Скотт заметит пропавшие двадцатки, он, конечно же, не подумает о добром незнакомце, красиво одетом, явно преуспевающем и из города. Нет, это должен был быть кто-то другой, раньше ночью. Я был добр к нему, хотя и не дал чаевых. Если бы я взял наличные, то, конечно, дал бы ему чаевые, рассудил бы он.

Если только Бак не рассказал ему кое-что обо мне, распуская новые слухи, порочащие мое имя. Мне нужно будет вывести Бака и его ложь на чистую воду. Я медленно заворачиваю за угол у коттеджа Бунов. Здесь темно и неподвижно, как и должно быть в это время ночи. Напротив, через дорогу мой коттедж залит светом. На моей подъездной дорожке припаркованы две патрульные машины, и через ярко освещенные окна я вижу, как слишком много людей расхаживает по моей гостиной. Я замечаю Мию через окно, она сидит на диване, моем диване, пьет чашку чая, чувствуя себя такой самодовольной и уверенной. Она окружена копами, рассказывая маленькую слезливую историю своей несчастной жизни. Бедная маленькая помятая, серая Миа. Ее муж был таким плохим человеком. Он подарил ей большой дом, двух здоровых мальчиков, жизнь, полную досуга, о которой большинство людей и не мечтали.

Я прикасаюсь к блестящей ручке, которую положил на пассажирское сиденье. Крутая, как и моя жена.

В отличие от меня, Миа — избалованная девчонка, которая получила все, что хотела, все, что заслуживала. Я кладу ручку в карман, выключаю фары и паркуюсь через один дом от нашего на той же стороне улицы. В Лейксайде не так много уличных фонарей, ни одного рядом с нашим коттеджем. Звезды скрыты облаками. На нашей улице темно, очень темно. Миа жалуется на это, но я — создание теней. Мне здесь удобно, как вы понимаете.

Я замечаю свою цель рядом с его драгоценным клубничным садом, тем самым, что стал причиной всего этого. Бак ослабил бдительность, потому что копы, деревенские парни, которым следовало бы быть дома, трахая своих жен или попивая самогон, защищают ее. Один из офицеров даже щеголяет эспаньолкой, по моде трехлетней давности. Я снова обращаю свое внимание на Бака. Он удалился в сад, в мой сад, позволив властям утешить мою серую кляксу жену. Он такой неудачник. Это так просто.

Я прокрадываюсь в свой двор незамеченным. Он даже не понял, что ударило его сзади, пока я не осознаю, как моя ярость пересиливает его предполагаемую подготовку. Я держу его в удушающем захвате. Бак дерется как крутой парень, каким я его знаю, но я сильнее. Он скользит каблуком ботинка по моей голени, но на нем убогие теннисные туфли. Я крепче сжимаю его шею, слышу, как он задыхается. Опускаю его на землю за клубникой и сажусь ему на грудь. Бью по хорошенькому личику, прямо в эту ямочку, в эту идеальную челюсть. Звук густой, удовлетворяющий.