На ночлег устроились в балке неподалеку от дороги. Развели костер и, сидя на песке, долго смотрели на тлеющие угли.

Блевинс, ты ковбой? – спросил Ролинс.

Ковбои мне нравятся.

Они всем нравятся.

Ну, я не великий наездник. Но в седле держусь.

Правда? – усомнился Ролинс.

Вот он тоже умеет ездить, сказал Блевинс, кивая в сторону Джона-Грейди, сидевшего по другую сторону костра.

Почему ты так решил?

Потому что умеет, и все.

А что, если я скажу тебе, что он занимается этим недавно? Что он никогда не садился на лошадь, на которой не удержалась бы девчонка?

Тогда я отвечу, что ты мне мозги полощешь.

А если я скажу, что он лучший наездник, каких я только видел?

Блевинс молча сплюнул в костер.

Не веришь?

Почему не верю?.. Просто все зависит от того, кого ты видел.

Я, например, видел Рыжего Бугера.

Точно?

Точно.

По-твоему, он обскачет Бугера?

Да запросто!

Ну, это еще бабушка надвое сказала…

Тоже мне великий знаток, усмехнулся Ролинс. Рыжий Бугер давным-давно перешел в мир иной.

Не слушай ты его, посоветовал Блевинсу Джон-Грейди.

Ролинс переложил ноги, снова скрестил их и кивнул в сторону Джона-Грейди:

На самом деле он сердится, потому как мои речи мешают ему похвастаться самому.

Ну и трепло!

Вот видишь! – обрадовался Ролинс. Задело за живое…

Блевинс наклонился к костру и сплюнул:

Разве можно говорить на полном серьезе, что кто-то ездит не просто лучше кого-то другого, а вообще лучше всех?

Конечно нельзя, кивнул Джон-Грейди. Это он так, мозги пудрит.

Классных наездников хватает, продолжал Блевинс.

Сущая правда, согласился Ролинс. Классных наездников хватает, но я удостоился чести видеть самого лучшего. И теперь он сидит напротив тебя, дружище Блевинс.

Оставь парня в покое, не приставай, сказал Джон-Грейди.

Разве я к нему пристаю? – удивился Ролинс. Ну скажи честно, дружище, неужели я тебя обидел?

Все нормально, пробормотал Блевинс.

То-то же! Так что передай этому самому Джо, что я к тебе не пристаю.

Я же сказал уже.

Оставь парня в покое, повторил Джон-Грейди.

День за днем потом они ехали по горам. Однажды остановили коней на перевале среди скал, стали смотреть, что ждет их впереди, на юге, где последние длинные тени бежали по дну долины быстрее ветра, гонимые с запада кроваво-красным солнцем, опускающимся в плотные облака. С юга долину замыкали далекие горы, они уходили ввысь к облачному небу, из синих делались голубыми, а потом и вовсе растворялись в дымке.

Ну и где, по-твоему, этот обещанный рай? – спросил Ролинс.

Джон-Грейди снял шляпу, подставил ветру разгоряченное лицо.

В этих краях никогда не знаешь, что будет дальше, сказал он. Вот приедем на место, тогда и поймем, чего к чему.

Главное, чтобы не зря стараться.

Не беспокойся, приятель, не пропадем.

Вас понял.

Они ехали по северному склону, где тень от горы давала прохладу. В каменистых лощинах росли вечнозеленые ясени, хурма, эвкалипты. С дерева перед ними вспорхнул ястреб и, описав несколько кругов в подступающих сумерках, снова сел. Тропа шла то вверх, то вниз, постоянно приходилось огибать скалы, и они посылали коней вперед по сланцевым уступам, сдавливая каблуками лошадиные бока.

Вскоре совсем стемнело, и они устроили привал в горах на каменистом выступе, присыпанном песком. Ночью их разбудили звуки, которых они раньше не слышали, – где-то на юго-западе кто-то трижды провыл, потом снова наступила тишина.

Ты слышал? – встрепенулся Ролинс.

Еще бы!

Неужто волк?

Похоже.

Джон-Грейди лежал, завернувшись в одеяло, и смотрел на узкий серпик месяца, зацепившийся за горный хребет. В сине-черном небе Плеяды устремлялись вверх, в ту самую всепоглощающую тьму, что правит миром, и тянули за собой и бриллиант Ориона, и ожерелье Кассиопеи. Плеяды двигались по фосфоресцирующему мраку, словно гигантский бредень. Джон-Грейди лежал, слушая, как сопят его спутники, и созерцая дикую природу вокруг и неведомые дали в себе самом.

Утро выдалось холодным. Когда проснулись, а было это еще до зари, оказалось, что Блевинс уже встал, развел костер и сидит, съежившись, у огня в своей легкой одежонке. Джон-Грейди выбрался из-под одеяла, надел сапоги, куртку и отправился посмотреть на незнакомые места, очертания которых проступали из предрассветной мглы.

Они допили остатки кофе, заев тортильями, в которых темнели полоски острого соуса.

Ну, и куда теперь понесет нас судьба? – спросил Джона-Грейди Ролинс.

Не знаю. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.

А твой партнер прямо спал с лица.

Да, бекона у него на костях маловато.

Да и у тебя тоже не больше.

Они смотрели, как прямо перед ними встает солнце. Кони, пасшиеся неподалеку, подняли головы и тоже уставились на светило. Ролинс, допив последние капли кофе и вытряхнув гущу, достал из кармана кисет.

Как думаешь, настанет когда-нибудь день, когда солнце не взойдет? – спросил он.

Да. День Страшного суда.

Ну и когда, по-твоему, это случится?

Когда Он сочтет это нужным.

Страшный суд, Страшный суд… – протянул Ролинс. И ты во все это правда веришь?

Не знаю… Наверное… А ты?..

Ролинс сунул в рот цигарку, закурил, отшвырнул спичку.

Не знаю… Может, верю…

Я сразу понял, что ты безбожник, подал голос Блевинс.

Ни черта ты не понял, огрызнулся Ролинс. И вообще, сиди и помалкивай в тряпочку, глядишь, никто не поймет, какой ты остолоп.

Джон-Грейди встал, взял седло, забросил на плечо вальтрап и, обернувшись к своим спутникам, коротко сказал:

Пора.

К полудню они спустились с гор и теперь ехали по широкой равнине, поросшей корзиночником, пыреем и агавами. Вскоре – впервые за эти дни – они увидели верховых. Трое ехали на лошадях во главе каравана мулов. До них было около мили.

Это еще кто такие? – напрягся Ролинс.

Да не один ли хрен! – проворчал Блевинс. Главное, не останавливаться. Если мы увидели их, то они запросто могли увидеть нас.

Чушь, сказал Ролинс.

Если бы ты был на их месте и увидел, как мы вдруг остановились, то заподозрил бы неладное, сказал Блевинс.

Он прав, вмешался Джон-Грейди. Поехали-ка дальше.

Это оказались мексиканцы, направлявшиеся в горы за канделильей, из которой здесь варят растительный воск. Если появление молодых американцев на конях и удивило их, то они этого никак не показали. Мексиканцы только осведомились, не встречался ли им в горах их товарищ, который собирает канделилью вместе с женой и двумя дочерьми. Джон-Грейди ответил, что им вообще ни одной живой души не попадалось.

Мексиканцы разглядывали американцев, переводя темные глаза с одного на другого. Это были простые грубые люди, одетые в лохмотья. Их шляпы лоснились от жира, на сапогах виднелись заплатки из сыромятной кожи. Седла старые, с квадратными крыльями. Кое-где кожа протерлась до деревянной основы. Они сворачивали самокрутки из кукурузных листьев и прикуривали от зажигалок, сделанных из стреляных гильз. У одного за ремень был заткнут видавший виды кольт с откинутой дверцей барабана, чтобы не выскользнул, от них пахло дымом, колесной мазью и потом. На вид они были такими же чужими и дикими, как вся окружающая природа.

Один из мексиканцев спросил, не из Техаса ли они, на что Джон-Грейди утвердительно кивнул. Мексиканцы тоже понимающе покивали.

Джон-Грейди курил, посматривая на мексиканцев. Да, вид потрепанный, но наездники лихие – это сразу видно по осанке. И как ни старался Джон-Грейди угадать по их темным глазам, что у них на уме, ничего у него не вышло.

Немного поговорили о погоде и о здешних местах. По словам мексиканцев, в горах тут порой бывает очень холодно. Никто, впрочем, не предложил спешиться и продолжить дружескую беседу. Мексиканцы держались так, будто эти края таят в себе какую-то загадку, которую пришлым все равно не разгадать. Едва их караван остановился, мулы задремали.