Но самым своеобразным явлением в этом своеобразном государственном организме был, конечно, его сенат – учреждение, которому во всем свете нельзя было найти подобного.

Не будучи представительным учреждением, римский сенат был полнейшим воплощением нации, какое когда-либо существовало у народа. Учреждение было древнейшее, сросшееся с жизнью народа, в основе своей демократическое, никогда оно не переживало никаких насильственных преобразований, и все же шло вперед вместе с народом, благодаря своевременному привлечению плебейского элемента в среду приписных (conscripti) членов, рядом с отцами (patres). Первоначальная форма обращения к Сенату: «отцы, приписные члены» («patres, conscripti!») слилась потом в не совсем понятную для позднейших поколений формулу: «Patres Conscripti». Его состав, впрочем, теперь действительно стоял в зависимости от чисто демократического принципа народных выборов, хотя и производившихся косвенным образом: каждое пятилетие цензоры пересматривали списки сенаторов и дополняли корпорацию сенаторов бывшими сановниками, следовательно, такими людьми, которые были удостоены общественного доверия, уже избраны народом, уже указаны общим голосованием и которые притом способны были подать дельный совет, т. к. сами уже занимали некогда важную и ответственную должность. Таким образом, это собрание «отцов» соприкасалось с народом, который многим своим избранникам открывал путь для вступления в эту высшую корпорацию, и в этом именно смысле сенат можно было назвать демократическим учреждением, хотя, в общем, он и носил на себе отпечаток аристократизма. Сенат состоял из бывших сановников, и сенаторы даже садились и голоса подавали по совершенно определенному порядку чинов: сначала – бывшие консулы, за ними преторы и т. д. Заседали они в сенате пожизненно, ответственности никакой не подлежали, корпорация сама соблюдала известного рода дисциплину в среде своих членов, и прения сената хотя и не были публичными, однако не составляли тайны. И постепенно обстоятельства сложились так, что корпорация сената представляла собой монархическое начало в государстве – единство и непрерывность высшей государственной власти. История средних и новейших времен повествует о столкновениях и борьбе совещательных собраний и учреждений, облеченных исполнительной властью. Ничто подобное в римском сенате было немыслимо: здесь и совещательные, и исполнительные органы государства действовали заодно. Собрание сенаторов, составленное из действительных и бывших чиновников, с уважением относилось к власти и праву чиновников, состоявших при должности, а тем более консулов, которые были постоянными председателями сената, и консулы, в свою очередь, подумать не могли коснуться прав корпорации, в среду которой они должны были вновь вступить по истечении своего должностного года. Притом для предупреждения каждого превышения власти существовало весьма острое орудие: право цензоров исключать недостойных или обходить их при пополнении списков сената, а это право доверялось цензорам именно потому, что цензорами могли быть только бывшие консулы, следовательно, лица, закончившие свою государственную карьеру и вполне независимые от расположения или нерасположения народа. В быстром потоке событий и явлений политической жизни это собрание осталось непоколебимым и собиралось по-прежнему в старой курии на форуме. Оно было главой государства и в нем сосредотачивалось все, что государство имело лучшего в смысле деловитости, любви к отчизне, энергии и осмотрительности.

Союзное царство, во главе которого стоял Рим, было таким способом сплочено или сращено, что можно было только с почтением отнестись к созидательному смыслу господствующего римского народа, насколько созданное им могло быть приписано мудрости отдельных деятелей. На первом месте в этом союзном царстве стояли общины полноправных граждан, из которых большая часть (начиная от Цере на севере до Формий на юге) составляла как бы одну область, а многие другие были разбросаны на территории всей федерации. Среди союзников, следовательно, среди подчиненных Риму общин, некоторыми преимуществами пользовались союзники латинского племени, которые в области частного права были приравнены к римлянам; к тому же и в их внутренние дела римляне не вникали. Весьма мудрой мерой было то, что всем лицам, занимавшим общественные должности в латинских городах, давались права полного римского гражданства, которых в рассматриваемую нами эпоху нелегко было добиться. Таким образом, и само римское гражданство постепенно пополнялось лучшими элементами латинской нации. Второе место занимали граждане без права голоса и права быть избранными – формальные подданные Рима, у которых посланный из Рима префект чинил суд и расправу, хотя они в управлении частными делами своих общин особенно не были стеснены. Третье место занимали союзники нелатинского племени. Их положение было неодинаковым: оно основывалось на первоначальном союзническом договоре, согласно которому каждая из этих городских общин более или менее добровольно или не добровольно вступала в союз, поэтому одному городу (например, Неаполю) было дано очень много прав и вольностей. Отдельные союзы народов или федерации городов, которые, при прежнем положении дел, играли такую важную роль в Италии, были, конечно, уничтожены. И те контингенты солдат, которые должна была поставлять в войско каждая союзная община, держались порознь и, не сводились в более крупные части войск. Из них не составляли цельных легионов. При этом, однако, всюду старались очень ловко связать с Римом интересы руководящих и богатых классов общества, благоприятствуя по мере возможности переустройству италийских общин в аристократическом смысле. Военное преобладание в стране, которая, конечно, лишь постепенно привыкала к одному общему названию Италии, обеспечивало Риму большие военные дороги, которые, начинаясь у римского форума, шли и на север, и на юг, от крепости к крепости. Между этими дорогами первой была проложенная в 312 г. до н. э. гениальным цензором Аппием Клавдием так называемая Аппиева дорога, которая шла в южном направлении к Капуе и дальше к Беневенту, к Венусии, Таренту и Брундизию. Сенат, однако, пользовался этим военным могуществом весьма умеренно. Римские полноправные граждане несли на себе главную долю тягостей, возлагаемых на это сословие господствующим положением, и можно точно сказать, что римское господство, внесшее мир и порядок во всю Италию и избавившее ее население от нескончаемых усобиц городов и племен, было истинно благодетельным для страны. Нельзя, однако, не заметить, что это благодеяние, ощущаемое весьма многими, в действительности признавалось лишь очень немногими. Ни одна великая нация никогда не возникала по добровольному соглашению вошедших в ее состав элементов.

В то время, когда Милон сдал римлянам тарентскую цитадель, установилось нечто вроде политического равновесия между великими державами, образовавшимися на берегах Средиземного моря. Можно было подумать, что мир надолго установится именно на основе системы равновесия между этими государствами, ни одно из которых не в силах было одолеть противника и которым мешало известное число малых и средних государств. Соглашение между этими двумя государственными общинами теперь установить было бы легче, чем когда-либо, несмотря на разнородность национальностей, входивших в их состав: греческий язык и образованность с каждым днем скрепляли связи между культурными народами того времени, а быстро развивавшиеся торговые отношения и невероятно возраставшая промышленная деятельность, все шире распространявшаяся во множестве городских центров, вызывали потребность в мире и мирных, вполне упорядоченных отношениях. Надежды на такой мир, по-видимому, возросли с тех пор, как римская федеративная держава окончательно округлилась. Теперь на западе Европы преобладали два государства, управляемые двумя большими республиканскими городами: Рим – на западном берегу Италии и Карфаген – на северном берегу Африки. Интересы обоих государств до этого времени еще никогда не приводили их к враждебным столкновениям. Многие торговые контракты (348, 306 гг. до н. э.), составленные, по-видимому, без всякого затруднения и на довольно либеральной основе, указывают на дружеские отношения, и среди посольств, присланных дружественными державами в 340 г. до н. э. в Рим с поздравлениями по поводу окончательного приобретения Капуи, было также карфагенское посольство. И в только что законченной войне с Пирром общая опасность даже побудила Рим и Карфаген к заключению союза. Несмотря на все это, дело приняло совсем иной оборот, неожиданный для всех. Вместо прочного мира между Римом и Карфагеном последовало целое столетие почти непрерывных войн, которые создали всемирную монархию, далеко превышавшую все самые смелые замыслы Александра. Ее центром явилась та самая курия, в которой близ форума собирался на совещания римский сенат.