Руки Ивана скользили по ее телу, пальцы застревали в многочисленных застежках и лентах. С глухим рычанием он сорвал с нее кефту — черную, с вышитым символом его хозяина — и позволил ей безвольным кульком упасть на пол. Следом туда же отправилась льняная блузка и брюки. Он подхватил ее под колени, поднял, прижимая к стене и вынуждая ее обхватить его за талию.
— Поаккуратнее, кровопускатель. — Алина намеренно использовала эту пренебрежительную кличку. Ей было нужно разозлить его, заставить сорваться с цепи. Хватит кланяться мне в ноги по приказу хозяина. Покажи, как сильно ты меня ненавидишь.
Они оба стонут, когда Иван толкается к ней. Так, что у нее кружится голова от напряженного члена, прижимающегося к ее промежности через ткань брюк. Так, что тело начинает мелко дрожать, желая большего. Так, что хочется кричать от несправедливости, что он все еще одет, когда она распахнута перед ним.
И она почти срывается на крик, когда он опускает голову, обхватывает губами сосок и кусает твердую вершинку. Без нежностей и заботы, грубо терзая ее. Алина извивается, вцепившись пальцами в его волосы, пытаясь отстраниться и одновременно с этим выгибаясь навстречу его рту. Боль и наслаждение смешались и поселились тугим комком внизу живота. Ей хотелось, чтобы это прекратилось. Ей хотелось, чтобы он не останавливался.
— Иван, — хнычет она, не в силах и двух слов связать. Иван ухмыляется, и Алина чувствует, как у нее закипает кровь. Руки чешутся врезать ему, стереть ухмылку с дурацкого, несправедливо симпатичного личика.
Алина кладет ладонь ему на шею и притягивает к себе, но не для поцелуя. Она зажимает зубами его нижнюю губу и сильно стискивает их, пока место укуса не начинает кровоточить. Алина слизывает горячую, соленую кровь, а когда она перестает идти, целует Ивана, глубоко, влажно.
Она не перестает извиваться, трется о его пах, заставляя сердцебита глухо стонать ей в рот. Под весом собственного тела она немного сползает вниз, руки Ивана крепче ее обхватывают и подбрасывают выше, не давая ей упасть. Из горла вырывается нервный смешок, когда Иван отталкивается от стены и несет ее к огромному столу в центре комнаты. Алина хочется запрокинуть голову и смеяться: Дарклинг отправил своего цепного пса следить за ней, докладывать о каждом ее шаге, и вот теперь они целуются, почти трахаются, и это все в нескольких метрах от спальни заклинателя Теней.
«Скажи, об этом ты тоже расскажешь своему хозяину? Доложишь ему, как трогал меня, целовал, кусал? И не где бы то, а в его святая святых, в месте, где только он царь и бог?»
Сердце останавливается, когда Иван склоняет голову и прижимается губами к ее шее, и тут же пускается галопом, когда сердцебит целует, посасывает нежную кожу, царапает кончиками зубов. На краю сознания мелькает мысль, что останется след — и тут же растворяется в ощущении пальцев, скользящих по складкам влагалища. Запоздало Алина понимает, что следует предупредить, сказать, что она невинна — но тут же приказывает себе молчать. В его глазах читалось желание навредить, заставить страдать, а признание превратится в козырь в его руках.
Поэтому она лишь крепче сжала губы и не потушила вызов в глазах, даже когда он грубым толчком ввел в нее один палец. Иван внимательно изучал ее лицо, отыскивая признаки боли или страха, но Алина упрямо подняла подбородок, не проронив ни звука. Ее глаза на мгновение прикрылись, когда он добавил второй и слегка раздвинул пальцы. Тихое шипение против воли вырвалось из горящих огнем легких.
Ей не нужно было смотреть, чтобы видеть торжество на его лице. Ни за что.
Рука Алины дрожала, когда она подняла ее, чтобы обхватить запястье Ивана и потянуть вперед, заставляя его ввести пальцы в нее до самого основания. Внизу живота напряглась тугая пружина, и девушка непроизвольно сжала пальцы, чувствуя учащенный пульс сердцебита под пальцами. Продолжая управлять рукой Ивана, она потянула его назад и обратно внутрь себя. Алину захватило неописуемое чувство эйфории от осознания, что в некотором роде она трахает саму себя. Видимо, Ивану не понравилось довольное лицо Алины, когда он добивался ровно противоположного эффекта, потому что до боли сжал ее запястье второй рукой, вынуждая ее расцепить пальцы, и вернулся к самоличному управлению ситуацией. Но Алина не собиралась так быстро сдавать позиции.
Иван не сопротивлялся, когда Алина, переполняемая решимостью сломить сердцебита, расстегнула ремень и приспустила его брюки. Она резко выдохнула — потому что Иван принялся выводить подушечкой большого пальца мелкие круги по клитеру, а не при виде напряженного члена с влажной головкой. Свободной рукой Иван схватил ее за распущенные волосы и дернул назад, заставляя запрокинуть голову. Из глаз брызнули слезы, и Алина взвыла. Мотнула головой, игнорируя дикую боль, не думая, что выдирает волосы с корнем, и почти не видя протянула руку, сжала пальцы у основания. Повела рукой вверх, легонько царапая ногтями разгоряченную плоть. Его болезненный стон над ухом — наивысшая награда, и Алина снова ведет рукой, желая услышать его вновь. Ловит ртом рваное дыхание, задыхается сама от ритмичного движения между ног и сильнее сжимает пальцы, выводит круги на головке и тонет, тонет, тонет…
— Скажи мне, — бормочет Алина напротив его губ. Мысли путаются, вихрятся и куда-то уползают, но она заставляет себя закончить вопрос. — Как долго может продержаться сердцебит?
Ей кажется, что его губы дрогнули в подобии улыбки, но когда она приоткрывает веки, то видит только холодный блеск в его глазах. Он качает головой, и несмотря на тяжелое дыхание и капельки пота на лбу, его голос звучит на удивление ровно:
— Потаскушка.
— Кровопускатель, — но заезженное оскорбление не приносит долгожданного облегчения. Алина отпускает его, позволяет себе завалиться назад и облокотиться на столешницу. На лице Ивана заходили желваки от недовольства, но она демонстративно закрывает глаза и запрокидывает голову, концентрируясь на движениях сердцебита. Ей было нужно быстрее, глубже, но она не будет его умолять.
Вместо этого она небрежно бросает:
— Ты и с ним такой же скучный? Безэмоциональный. Деревянный. Не удивительно, что он не взял тебя с собой и оставил здесь.
— Замолчи! — от рыка Ивана по коже пошли мурашки. Ей хотелось посмотреть на его лицо, но она заставила себя держать глаза закрытыми. Он — всего лишь игрушка.
— Или что? Побежишь писать письмо своему хозяину, чтобы пожаловаться на меня? Как собачка, которую прогнали прочь, а она продолжает возвращаться за подачкой… Аххх!
Алина вскрикнула, когда Иван резко вошел в нее, насадив на полную длину. Он замер, наслаждаясь зрелищем, как по телу девушки прошла судорога. Она распахнула глаза, наполненные страхом и болью. Непроизвольно попыталась свести ноги, уперлась острыми коленками ему в бока. На секунду их взгляды встретились — полные ненависти и желания, мольбы прекратить и приказа не останавливаться — а затем она снова прикрыла глаза, на зло ему. Иван медленно вышел из нее, почти до самого конца, подождал, пока заклинательница Солнца не посмотрит на него сквозь опущенные ресницы. Смотри на меня, когда я в тебе. Я хочу видеть, как ты сдаешься и подчиняешься мне.
В его ушах стучало ее сердцебиение. Нестабильное, и такое учащенное. Он мог заставить ее сердце остановиться, всего лишь сжав пальцы. Мог пережать ей сонную артерию, перекрыв тем самым мозгу доступ к кислороду. Смотреть, как она судорожно хватает ртом воздух, пока губы не посинеют. Так просто сыграть в бога и убить человека. Так просто убить ее…
При следующем толчке Алина выгнулась, приподнимаясь над столом. Сердцебит дразнил ее, отдав предпочтение не ритмичным, а рваным толчкам, отчего по ее телу проходила волна дрожи. Она не могла подготовиться, не зная, каким будет этот раз: медленным или резким, недостаточно глубоким или наполняющим до конца. Его хаотичные движения сводили с ума и вынуждали хотеть большего. Глубже, быстрее, резче.
А затем все прекратилось. Алина смотрела на куполообразный потолок зала, слышала неровное дыхание Ивана, но не чувствовала ничего. Она едва-едва ощущала, как он толкается в нее, но все неприятное ощущение внизу живота от первого раза ушло вместе с волнами наслаждения. Лишь посмотрев на его ухмылку и горящие от превосходства глаза, она поняла.
