Малфой наблюдал за всем со стороны. Не в состоянии что-либо сказать и уж тем более сделать, он вынужден был смотреть на то, как ладони того Драко очерчивают выгнутую спину девушки. Он может поклясться, что слышал блядский грейнджеровский стон, и его собственный мозг поплыл от этого звука.

Мрак комнаты поглощал их силуэты, и настоящий Малфой был более чем уверен, что может сделать всего шаг назад — в темноту, — и картинка исчезнет. Он стоял точно вкопанный, не дыша, вслушиваясь в бессвязные бормотания гриффиндорки, высматривая ухмылку на своем и вроде бы чужом лице.

Он ненавидел то, что органы словно связали узлом, а в животе появилась тяжесть.

И ровно так же ненавидел то, что сон внезапно прервался.

Но больше всего он злился на себя. На внезапно нахлынувшее разочарование и отчаянное желание уснуть снова. На попытки сделать это и на то, что ни одна из них не увенчалась успехом.

Сейчас, в этой чертовой библиотеке, после чертовых двух часов сна, он чувствовал тяжесть в голове и все не мог понять: настолько устал или виной всему притаившаяся неподалеку девчонка?

Драко знал, что она будет здесь, но Блейз и Тео слишком уж настаивали на занятиях именно в библиотеке (о причинах их внезапной тяги к знаниям он тоже размышлять не стал), и вот уже около двадцати минут игнорирует направленный на него взгляд.

Естественно, он не может знать, что у Гермионы выдалась не менее тяжелая ночка. Для того, чтобы заметить неестественную бледность её кожи, на фоне которой отчетливо выделяются тени под глазами и искусанные губы, нужно как минимум взглянуть в её сторону.

Ей следовало выпить зелье Сна без сновидений, особенно зная о способности своих глаз воспаляться после слез, но едва ли Грейнджер задумывалась об этом, когда, сидя на полу и уткнувшись носом в матрас кровати, рыдала час напролет. Сжатые в ладони ключи впивались в кожу, оставляя следы, а Живоглот жалобно мяукал — редкость для этого вредного кота. Но девушка нашла силы только на взмах палочки, следом за которым все звуки приглушились — она не могла позволить Малфою услышать её истеричные всхлипывания. Потому что он не пришел бы, и это точно убило бы её.

— Прости! — Джинни так внезапно загораживает обзор, что Гермиона подпрыгивает на месте, словно застуканная за чем-то постыдным. — Прости, что опоздала.

Уизли кидает сумку на стол, кивает Гермионе на соседнее место, дабы та подвинулась (ей приходится сжать губы, чтобы не возразить), а сама занимает её стул.

За прошедшие двадцать минут гриффиндорка привыкла поглядывать на Малфоя, а теперь, лишившись удобной позиции для шпионажа, стало еще более тревожно. Словно Драко может испариться, если Гермиона прекратит смотреть на него хотя бы на минуту.

— Как все прошло? Что сказали целители?

— У отца дела идут куда лучше, — произносит Грейнджер будничным тоном, хотя внутри в мгновение разгорается новый очаг беспокойства. — Вероятно, это из-за масштаба повреждений — целители говорят, что у мамы больше связанных со мной воспоминаний, а потому и восстановить их сложнее, — девушка пожимает плечами, опуская глаза на исчерканный заметками пергамент. Она не уверена, как относиться к этой информации — ей всегда казалось, что у родителей равное количество воспоминаний. — Но результаты есть. И все же они решили продлить курс еще на несколько недель.

Джинни ободряюще сжимает Гермионину ладонь, сжатую в кулак, и на долю секунды Грейнджер действительно становится легче дышать.

— Я ведь так и не спросила… Мальчики, после того, что произошло позавчера, они… — поспешно спрашивает она — говорить о родителях совсем не хочется. Глаза все еще опухшие и болят после пролитых ночью слез. К тому же ей действительно стыдно, ведь так и не удосужилась поинтересоваться об их реакции раньше. Хоть сейчас они и ведут себя вполне привычным образом.

Джинни кривится, явно вспоминая что-то малоприятное, но тут же улыбается — Гермиона не успевает разобраться, то ли ситуация была пустяковая, то ли подруга попросту не хочет расстраивать её тем, что натворили Гарри и Рон.

— Ворчали первую половину дня. Но потом ты пропустила обед и ужин, и они все порывались отправиться в Башню старост. Видели ведь, вчера уже успокоились. Но вот после того, как сегодня ты снова пропустила завтрак… В общем, обедать точно идем вместе — я больше не выдержу их болтовни в стиле «если Малфой снова расстроил её…».

Гермиона устало улыбается, представляя эту картину, и на душе теплеет. Все же они взрослые люди и не станут обижаться только из-за того, что ей потребовалось переговорить со слизеринцем один на один. Они все — все трое, — взрослые люди.

— Спасибо, что удержала их.

Несмотря на отсутствие сил и предательское желание разрыдаться, Грейнджер улыбается. Искренне улыбается, получая в ответ не менее яркую улыбку Джинни.

— И даже не думай планировать что-то на следующие выходные! — Уизли машет указательным пальцем перед носом Гермионы и выглядит веселой ровно до того момента, пока лицо Грейнджер не хмурится от немого вопроса. — Ты забыла?!

Несколько долгих секунд гриффиндорка соображает, активно вспоминая, что могла упустить. Кажется, путешествие в Нору не планировалось, да и ребята ничего не говорили про Хогсмид (да и зачем о нем договариваться, они ведь и так ходят туда каждые выходные?), а больше и не о чем помнить, как кажется Гермионе.

— Квиддич, Гермиона Грейнджер, квиддич! — восклицает Джинни, а губы Грейнджер вытягиваются в удивленное «о».

— Я не забыла, просто… Подумала, ты не об этом. Обещаю прийти на матч!

Уизли смотрит со скептицизмом, но в глазах уже сверкает привычное веселье.

Вряд ли матч будет таким уж занимательным — теперь ей придется беспокоиться, чтобы Малфой, пребывающий в еще более паршивом настроении, чем обычно, не вознамерился выместить злость на Гарри и Роне, а те в свою очередь не попытались отомстить ему за Гермиону. Мерлин, за что же ей эти мальчики?

Перед глазами совсем некстати рисуется картинка трех надутых парней, отказывающихся друг с другом разговаривать, и Гермиона думает об их детском поведении. Губы невольно изгибаются в улыбке.

Гермиона рада, что у неё есть друзья. И пусть о многом приходится умалчивать, она невероятно счастлива, что они просто есть. Потому что без теплой ладони рыжеволосой девушки, сжимающей её руку, Грейнджер, вероятно, сошла бы с ума. С её языка уже готовы сорваться опрометчивые слова признания, когда Уизли внезапно выдает:

— Он не смотрит.

Гермиона застывает на месте.

Она не заметила, как начала ерзать на стуле, желая заглянуть за книжную полку, загородившую весь обзор, но это определенно не скрылось от внимания Джинни. И сейчас её пронзительные глаза изучают растерянное выражение на лице Грейнджер, улыбка сменилась легкой нахмуренностью, и вдруг это кажется Гермионе такой нормальной реакцией, вполне ожидаемой, что она шумно выдыхает — хоть что-то остается неизменным.

— Он сказал что?! — спустя пять минут рассказа Джинни повышает голос, и Гермиона торопливо хватает её за предплечья, утаскивая подскочившую с места подругу обратно на стул.

И это Грейнджер поведала только о первой половине позавчерашнего разговора, упуская финальную реплику Малфоя, дабы Уизли не решила прикончить его прямо сейчас.

Бурная реакция подруги вопреки здравому смыслу находит отклик в виде еле слышного смеха. Гермиона начинает подозревать, что спятила, когда не может остановить хихиканье, даже когда Джинни усаживается обратно и удивленно взирает на неё.

Пусть девушка возмущается. Пусть говорит, какой Драко придурок, потому что он и правда им является. Пусть кричит хоть на всю библиотеку, Гермионе плевать! Она рада, что не видит сочувствующего взгляда, и это помогает ей делать глубокие вдохи.

— Но почему? — теперь Джинни шепчет.

Ах, да, Грейнджер ведь не поведала о причине их ссоры. Впрочем, не то чтобы она может это сделать.

Гриффиндорка неопределенно ведет плечом, избегая взгляда Джинни, и та возмущенно фыркает, откидываясь на спинку стула. И пусть лицо её выражает крайнюю степень недовольства, и головой рыжеволосая понимает, что Гермиона просто не желает делиться этой частью истории, Грейнджер знает, что подруга не станет вытаскивать информацию насильно.