Настала очередь Венса непонимающе уставиться на ирртку. Она снова вздохнула.

– Это сложно объяснить. Некоторые из нас могут видеть как бы суть, гармонию мира. Это вроде бы похоже на узор из нитей, которыми выткано все вокруг. Если кто-то ранен или болеет, то можно помочь, восстановить этот "узор", так он исцелится.

Наярра замялась, но потом все же продолжила, дольше и тщательнее выбирая слова.

– Старший рассказывал, что однажды видел одного из Пятерых. И это до сих пор преследует его по ночам. Они… как будто ломают и рвут гармонию вокруг себя. Убивают этот мир там, где находятся. Как будто они здесь чужие. И несут лишь вред.

– А ты… не умеешь это видеть? – скорее подытожил, чем спросил Венс.

– Нет, это только через много лет получается, да и то не у всех. Бывает, рождается ребенок, который умеет видеть с самого рождения, но такое случается далеко не каждое столетие даже. Остальным нужно долго учиться… а я не хотела. Я всегда хотела стать охотницей, бойцом, защищать свой дом с оружием в руках.

Она опустила взгляд и сдавленно продолжила:

– Поэтому я и пошла в ту вылазку. Я хотела увидеть что-то за пределами Ирртиона. Научиться быть воином… И теперь они все мертвы.

– Ты чувствуешь вину за то, что выжила. Это нормально.

– Я чувствую… злость! И мне больно. Я злюсь на себя, но пыталась это выместить на тебе. И ты был прав, я должна что-то сделать! Хоть что-то, чтобы исправить то, что случилось.

Венс снова понимающе кивнул.

– А ты?.. Ты-то почему на это решился?

– Ну как же, – мужчина растянул губы в невеселой улыбке. – Неужели нужен повод, чтобы избавить этот мир от ужасной угрозы и бессмертного тирана? Кто же не захочет стать спасителем и героем?

– Я серьезно. Ты гвардеец. Я знаю, что вас отбирают из самых преданных. И учат защищать Императора ценой своей жизни. Почему ты хочешь его убить?

***

Отблески светильников гуляют по высоким сводам. Освещают статую Высшего в центре Главного Храма. Каменный бог смотрит сквозь прорези мраморного шлема на что-то кричащего человека у своего подножия, на свою точную копию. Смотрит равнодушно, без малейшего интереса и человек, всего в два раза меньший, чем изваяние, начинает казаться крошечной букашкой.

– В тебе нет власти надо мной! Я не твой раб!..

Эхо гуляет между сводами, еще больше запутывая исступленную, отчаянную речь. Человек шатается и с трудом держится на ногах, как пьяный или смертельно раненый, но продолжает кричать.

–– Убирайся из моей головы! Это не я! Это… душит меня! Он душит!

Человек судорожно срывает с головы глухой шлем и отбрасывает в сторону. Раздается звон разбивающегося стекла, на каменный пол высыпаются вечные угли из опрокинутого светильника.

– Я принадлежу себе! Ты понял?! Принадлежу себе!

Он выхватывает из-за голенища сапога нож в дорогой, изящной оплетке и, ни мгновения не колеблясь, вонзает его себе в горло.

Синяя вспышка бьет по глазам, нож, чье лезвие не успело оставить и царапины, словно выбитый чьим-то сильным ударом, вылетает из руки и осыпается на пол уже черной пылью.

Император закрывает ладонями лицо и заходится то ли криком, то ли воем дикого зверя, попавшего в западню.

У самого входа, скрытый тенью от колонны и не замеченный никем, стоит на страже гвардеец. Кутается в густой тени, черное на черном. Он закрывает глаза и глубоко, прерывисто вздыхает.

***

–…Венс? – нетерпеливо окликнула его девушка. По-видимому, уже не в первый раз.

Мужчина вернулся в реальность из воспоминаний и с усилием выговорил:

– А что… что если это единственное, что может ему помочь?..

1452 г., сорок шестой год Правления Знамен, лето.

Юго-Восточное побережье Империи.

Он сошел с трапа на рассвете. Немного постоял на пристани, наблюдая за разгрузкой корабля и постепенно привыкая к отсутствию качки. Полюбовался немного розово-золотистым заревом, яркими переливами зеленого и синего на волнах. Затем направился в город.

За эти годы почти ничего не изменилось. Разве что появилась пара новых домов, да вместо стелы в центре главной площади стоял фонтан со статуей. Мужчина вспомнил, как еще мальчишками они с друзьями пытались забраться на эту каменную плиту, кто выше. И как им потом надрали уши их отцы, которые по такому случаю даже отвлеклись от торговли на ярмарке – стела была памятником какому-то великому подвигу.

Но видимо сейчас фонтан с красочными рыбками был нужнее. На миг его это даже порадовало. Он устал от крови и сражений, от того, что им управляют, устал от однообразия армейской рутины и напряжения перед боем, когда ты осознаешь себя ничтожной песчинкой, от которой зависит разве что самая малость, и приходится уповать на сообразительность и осведомленность командиров.

Что ж, видимо это просто не его путь. Правда стоило ли это знание стольких лет…

За городом, как ни странно, стало жарче. Летнее солнце еще не успело нагреть камень домов и на открытом пространстве со всей силой набросилось на теперь уже лишенного какой-либо тени путника. Дорога вилась лентой вдоль морского берега, соединяя между собой порты и мелкие деревушки рыбаков и ловцов жемчуга. До его дома было меньше половины дня неторопливой ходьбы, но он, сам того не замечая, шагал все быстрее и быстрее.

За очередным поворотом на роскошно усыпанном цветами изумрудном лугу собирала букет светловолосая девочка в простом платье из некрашеного полотна. Завидев путника, она настороженно выпрямилась, но затем улыбнулась и помахала ему. Он улыбнулся и кивнул ей в ответ.

Девчушка напомнила ему сестру – тот же задор в глазах и льняные, солнечные косички. Разве что у Миры они подлиннее были… да и совсем взрослая она уже сейчас. Наверняка под окнами женихи топчутся. Как раз будет кому их теперь отгонять – явился прямиком с войны суровый старший брат. Ну да зато оставшиеся точно не робкого десятка будут.

В груди потеплело, как всегда при мысли о родных. Мама, наверное, в огороде возится… это она любит и умеет. И растет-то как у нее все, соседям на зависть. А отец или ей помогает, или сидит на крыльце и мастерит что-то из дерева. Мама всегда шутила, что сын весь в отца – у обоих руки зудят что-то красивое создать. Даже дом у них всегда выделялся: отец ажурной резьбой украсил каждый наличник, а сын расписал их стойкими красками, вручную сваренными из водорослей и древесного сока – хоть сто лет пройди, ничего им не будет, так крепко ложатся.

Давно еще, из дома присылали весточку, сообщая, что благодаря его армейскому жалованью они теперь хорошо живут, даже смогли нужные лекарства достать, чтобы отца на ноги зимой поставить. Раньше он семью на себе тянул, в море подолгу пропадал, но это тяжелая работа, быстро человека старит.

Нет, все-таки есть и хорошие стороны, платили за службу очень неплохо. Поэтому и стремился туда почти каждый, да далеко не всякого брали.

А еще лет десять назад вот таких вот маленьких девочек на восточном побережье далеко от дома не отпускали, боялись. И эта война навела порядок, пираты теперь редко на большую землю плавают, попрятались на своих островах и пытаются их удержать.

Так, думая о разном, он поднялся на очередной холм, с которого уже видна была и его деревня, и с замиранием сердца нашел глазами крышу своего дома. Спустился вниз по широкому мостику, перекинутому через ручей(вот мостик точно новый! да и ручей, помнится, мельче был…), и у самых въездных ворот нос к носу столкнулся с деревенским старостой. Староста был тот же, разве что еще больше раздобрел, да обзавелся новыми морщинами.

После краткого замешательства, вызванного попытками последнего узнать в широкоплечем взрослом мужчине своевольного улыбчивого паренька, они тепло обнялись.