Планета Земля, страна СССР, город Москва

5 июня 1958 года по земному летоисчислению

Петр

– Петька!

– Слушаю, Василий Иваныч!

Любуясь в шкафном зеркале, как ладно на мне сидит новенький коричневый костюм из дорогого ателье, я пригладил чубчик стиляги, чтобы торчал задорнее.

Поскрипывая деревянной ногой, отец прошел мимо меня дважды, проделал маршрут от окна до двери и обратно. Придирчиво заглянул мне в лицо и в зеркало.

Я любил подшучивать над его сходством со знаменитым комдивом Чапаевым. Заключалось оно большей частью в усах, ну и в имени-отчестве тоже.

Отец прошел войну, в бою потерял правую ногу и был контужен. Левое ухо у него не слышало, и правое работало плохо. Говорил он оглушительным басом, и в ответ ему приходилось кричать.

Отцу еще повезло. Ни один из дядюшек и дедушек не вернулся с фронта. Прадед из клинской деревни ушел в лес партизанить, там и сгинул.

Командир отметил героизм отца, после войны помог с продвижением по службе. Благодаря крепкой боевой дружбе Василий Воронцов дорос до члена ЦК КПСС, но сохранил прежнее простодушие в общении с людьми, не возгордился и не превратился в скупердяя.

Война преследовала отца не только в кошмарных снах, от которых он часто просыпался с криками и в поту. Он в каждом встречном иностранце видел будущего врага, налетчика. Будь его воля, он бы выкинул из дома все мои раздобытые у фарцовщиков книги американских фантастов, среди которых были творения Рэя Брэдбери, Роберта Хайнлайна, Артура Кларка, и самодельные пластинки из рентгеновских снимков. Мама не разрешала, заступалась за меня и уговаривала мужа, что случись новая война, знание вражеского языка пригодится сыну в разведке.

Я не хотел и думать о войне. Хватит. Владение английским языком позволяло читать увлекательные книги, понимать, о чем поется в модных шлягерах. Довольно впитала родная земля человеческой крови. Мир, труд, равенство и братство. Вот к чему давно пора стремиться людям всей планеты.

– Таак, товарищ комсомолец! Какие у вас планы на вечер? Гляжу, вы опять в клуб собрались на танцульки! Небось с той напудренной плюшкой… Как там ее… Зинкой?

Отец нежданно заглянул мне через плечо. Не заметив его, я брызнул одеколоном прямо ему в усы вместо своего галстука.

Расчихавшись, он выскочил на балкон и там умылся водой из глиняного кувшина для полива маминых любимых гераний и фуксий.

– Прости, папа. Я тебя не заметил, – мне только и осталось скромно извиниться. – Мы идем в кино с Зинаидой Метелкиной.

– Ты слона не заметишь у себя под носом! – отец вернулся с балкона, встал передо мной, важно подбоченившись. – До чего ты легкомысленный стал, Петька. Вконец распустился с капиталистическими плясками! А эта Зинка! Дочка директора кондитерской фабрики! Белоручка! Избалованный поросенок на горошине! Какая выйдет из нее жена, ты хоть подумай?! Станет ли она стирать пеленки за ребенком, носить кастрюли и тазы? Она тяжелее ложки ничего в руках не держала. Конфеты горстями трескает! А что с той Зинкой будет через десять лет? Она в трамвай не влезет! В дверях застрянет. Через турникет метро не протиснется.

– Тогда ее будет личный водитель на “Чайке” развозить, – я попытался перевести спор в шутку.

– Тебе нужна хозяйственная, суетливая жена, – не унимался отец.

– Которая коня на скаку остановит, – сострил я.

– Зря смеешься. Твоя бабушка не коня, а разъяренного быка за рога поймала и усмирила. Вот! Скоро и ты познакомишься с деревенской скотиной. Потрудишься на свежем воздухе. Мой однополчанин Степан, председатель колхоза, будет рад принять студента на летнюю подработку. Авось, ерунда из башки выветрится на свежем воздухе. При колхозе открыли кружок юного электротехника для пионеров. Им нужен преподаватель. Ты как раз-таки сгодишься со своими грамотами и дипломами по изобретениям. Ишь как приноровился настраивать приемник на капиталистические волны, чтобы слушать всякий там джаз. Лучше бы прослушивал переговоры американских военных командиров. Узнал бы, когда они планируют напасть на Советский Союз.

Я хотел в сотый раз сказать отцу, что никто, к счастью, не планирует нападений. Мир фашистами насытился по горло. Но понимал, что как и прежде, отец не поверит.

– Я не хочу в колхоз! К безграмотным трактористам и дояркам! К скотине тем паче не хочу!

– Да тебя, Петька, не в колхоз, а в космос хорошо бы запустить, – махнул рукой отец, взглянув на включенный телевизор. В известиях показывали новый спутник и говорили об успешном полете собачьего экипажа. – А то у тебя, как погляжу, все одно на уме. Девчонки и танцульки!

– У меня и в космосе, и в далеких неизведанных мирах, то же самое будет на уме, – я рассмеялся, приплясывая. – Танцы и девушки. Девушки и танцы.

Зазвонил телефон. Мой музыкальный слух долго не выдерживал режущих, не мелодичных звуков. Я первым снял трубку с тяжелого зеленого аппарата на комоде и, подражая отцу, важно пробасил:

– Алло. Воронцов у аппарата.

– Петечка, здравствуй! – радостно защебетала старшая сестра.

Узнала, как ни старался. Какой я ей Петечка? Все не возьмет в толк, что мы давно выросли.

– Катюша, как поживаешь? – отплатил той же монетой. – Не замерзла в тайге? Ты у нас тепличное растение.

– В Иркутске тоже лето есть! – ответила сестра чуток сердито. – И живу я не в таежном домике, а в городском общежитии. Ты не поверишь! – ее охватил прежний восторг. – Предсказание гадалки сбывается в точности. Я познакомилась с замечательным парнем. Зовут его Владлен! Редкое имя. Родители назвали сына в честь Ильича.

– Совет вам и любовь, – буркнул упавшим голосом и передал трубку отцу.

Катя сразила меня наповал своим Владленом. Аж сердце кольнуло. Как обмороженный заблудившийся старик, которого бабушка с подругой случайно встретили в зимнем лесу и вывели к деревне, я пошел на балкон, пошатываясь и хватаясь то за ветку фикуса, то за косяк стеклянной двери. В глазах темнело. Суеверный ужас, постыдный для комсомольца, проникал все глубже под кожу.

Взялся за накрепко привинченную железную шпалеру для вьющихся гераний, чтобы не упасть с балкона, и застыл, вспоминая тот удивительный вечер.

Кате повезло. Мне гадалка напророчила такого… Не поймешь, не разберешь толком, что к чему, а припомнить страшно.

***

Прошлым летом гостили мы с сестрой у бабушки. Всякий раз, когда я там бывал, нехорошо на сердце становилось.

Бомбежки и картошка. Таким я запомнил детство. Мы с мамой и сестрой провели страшные годы войны в подмосковной деревне. Пустое картофельное пюре без соли, комок сахара делили на всю семью к чаю, и то не каждый день он доставался. Куры несли очень мало яиц, цыплят душили хорьки и лисы, потому зарубить курицу позволялось только к престольному празднику. Бабушка была верующая.

Соседи держали корову, и нам иногда перепадало немного молока.

Так и жили. Выживали. Радовались каждому письму отца с фронта и боялись, а вдруг оно последнее. Боялись и что враг возьмет Москву, падет наш главный оплот. Всего боялись. Как участились налеты, вздрагивали при каждом шорохе. В окопах сидели в обнимку. Помирать – так всем вместе.

День Победы. Неописуемая радость. Наши герои победили врага.

Отец вернулся, а оба дедушки и три дяди – нет. Я их почти не помнил. Мне, семилетнему ребенку, легче было пережить потерю. А мама потеряла своего любимого отца и заботливых братьев. Бабушка – мужа и сыновей. Взрослые плакали, и Катя, которая старше меня на три года, заливалась слезами. Я сидел возле них на лавке у печки и молча грустил.

У бабушки в деревне я встречался с невидимыми врагами – страхами, которые были одни для детей и взрослых. Мужественно боролся с ними. И вдруг испугался предсказания гадалки? Стыдно. Но что было, то было.