«МЭР ГОРОДА ОТКРЫЛ НОВЫЙ КОРПУС ДЛЯ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ», «СТАРЕЙШАЯ ЖИТЕЛЬНИЦА УРМИЯ ДАЛА ИНТЕРВЬЮ СМИ И РАССКАЗАЛА ОБ ИСТОРИИ ФЕСТИВАЛЯ ЦВЕТОВ», «ЦЕРКОВНЫЙ ХОР ГОРОДА ВЫСТУПИТ НА ОТКРЫТИИ ЧЕМПИОНАТА ПО ФУТБОЛУ», «ТЕЛО МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА НАШЛИ В ГОРОДСКОМ ПРУДУ, это местный художник, бывший студент художественного колледжа». Дальше читать уже было сложно, кровь хлынула к голове, и потемнело в глазах. «… У художника тонкая душа, нереализованные амбиции привели к суициду…», «…официальная версия властей – суицид». Пока я пробегала глазами первую полосу местной газеты прошлогоднего выпуска, так забылась, что перестала слышать собеседника.

– Если поспешим, успеем до начала очереди, иначе мест не будет, – он держал меня за плечо и говорил громче, чем обычно. К газетам и статьям не проявлял интереса.

– Да, пошли! – я спустилась по ступенькам и оглянулась назад. На скамейке лежала недочитанная газета, она меня звала дочитать. – Ужасная история с утонувшим парнем, ты его знал? Зачем он утопился, были подозрения?

– Да, знал. Он не утопился, Амелла, его утопили.

Когда, обращаясь к тебе, используют твоё имя, довод звучит убедительно. Называя тебя по имени, собеседник подчёркивает твою важность.

– Кто, кто мог такое сделать, что он такого сделал, что заслужил смерть?

– Убийца уже наказан. – Я не хотела повторять свой вопрос, мне казалось, ему нужно выговориться. – Он растлил этого парня, с детства его насиловал и унижал. Нам сюда, – и повёл он меня на звук воды. Лицо его помрачнело, возможно, они были близки. Только судьба погибшего меня не должна была волновать, это не моя работа.

По долгу службы я часто слышу личные драмы, истории, трагедии, редко, когда счастливые события – никто о радостях не вспоминает, с незнакомцем хочется говорить о горести, о которой не со всеми можешь поделиться. Ещё одной трагедией наполнять свою память не хотелось.

Островок водопада, сделанного из речных камней, падал с высоты полутора метров на деревянное колесо и крутил его силой воды. Вода стекала вниз по небольшим камням и собиралась в бассейне. В этом же бассейне под водопадом не спеша плавали восемь жёлтых рыб: большие и маленькие.

– Теперь твоя очередь рассказать о себе, – вдруг заявил Максимилиан, не ответивший мне ни на один вопрос развёрнуто и ясно.

– Что, моя очередь? – требование было странным, так как не он меня разыскивал, зачем ему информация обо мне. Никто никогда не интересовался мной за всё это время. – Ты ведь сам не дал ни одного внятного ответа, мне любопытно о тебе и о твоём творчестве узнать максимум, но ты увиливаешь.

– Я обещал, всё в тетради написано. Я даю тебе обещание, всё узнаешь, – хрустнув косточками пальцев, сказал он. – Почему ты выбрала эту профессию?

– Я интересовалась журналистикой, но по пути к журналам и газетам увлеклась искусством. Мой папа коллекционировал картины молодых художников в надежде озолотиться к старости. Он сам является дипломированным искусствоведом. Если я журналист по специальности и не обучалась этому целенаправленно, то он много учебных лет посвятил искусству и учился до последних дней жизни.

В двадцать лет пошла работать в музей искусств ради небольших денег, так как мой отец был в этом бизнесе, сложностей не возникло. Но всё поменялось, когда на последнем курсе, готовясь к выпускным экзаменам, поняла, что не хочу заниматься журналистикой совсем. Это так субъективно, ты не можешь дать холодную оценку поступкам убийцы, насильника, террориста. Ты всегда будешь на чьей-то стороне. Журналист должен быть нейтральным, но как – если ты переполнен сочувствием к жертве? Ты видишь лишь одну сторону, тебе близки мотивы, общечеловеческие нормы лишают бесстрастия.

Я сдала экзамены с худшими оценками, которые могла получить, получила диплом, чтобы не расстроить родителей, и на следующий день пошла работать в музей, а через полгода стала заниматься тем, что сейчас делаю профессионально.

Слушал меня Максимилиан молча, внимательно, не перебивая вопросами.

Высокие деревья заслоняли небо, было и так ясно, время перевалило за полдень. Поскольку моё утро началось вчера утром, а не сегодня, для меня все два дня были одним длинным днём, который казался вечным, без конца. Усталости пока не чувствовала, так как дни были насыщены событиями и эмоционально разнообразны. Как это часто бывает у рассеянных людей, мои мысли в фоновом режиме переключались на не очень, как казалось, важные моменты из прошлого. В мыслях появилась сцена у кассы автовокзала, где мужчина хотел купить билет на автобус. Потом сцена уже в автобусе. Потом наша поездка в автобусе. Почему его лицо возникло в моей памяти в не подходящем для этого месте – неизвестно.

– У тебя есть парень или муж, дети? – неожиданно спросил мой найденный талант.

– Нет мужа, нет парня. У меня растёт сын, ему шесть лет.

Мне от своего ответа стало грустно: социальные рамки и стереотипы меня не покидали никогда. Так хотелось сказать: «Да, я счастлива в браке, у меня растёт сын, он очень любим нами», – только о браке сказать нечего, так как отец моего сына счастлив в другом браке.

«А ты?» – хотела спросить я, но он опередил мой вопрос.

– А если бы тебе сказали, что ты никогда не выйдешь замуж, у тебя не будет парня, любимого человека, как бы ты отнеслась к такому раскладу жизни?

Вопрос был больным, не скрою. Мне очень сильно хотелось полноценную семью, чтобы мой сын знал отцовскую любовь, чтобы мне не нужно было придумывать мальчику истории, где его папа сейчас. Оправдываться за походы на свидания с мужчинами, за моё испорченное настроение после этих свиданий. Поэтому его вопрос наступил на мою хромую ногу, чего бы я не хотела, чтобы это было предсказанием. Я развернулась к нему лицом напротив, загородив ему дорогу.

– Если честно, звучит жутко. Не иметь отношений – как синоним одиночества. – В эту секунду взвешенного ответа я не нашла. Я хотела взять время и подумать.

– Синоним одиночества? – он сделал одной ногой шаг назад, а другую оставил на месте и всем корпусом наклонился немножко назад. Руки остались по швам. Так он был полубоком от меня. Такой метод используют консультанты в магазинах и вообще любые люди, которые не любят, когда нарушают их личную зону. Так ты остаёшься на вытянутой ноге. Поняла, что слишком близко подошла к нему. От него пахло церковью.

– В таком случае я была бы несчастна некоторое время, потом вспомнила бы, что наша жизнь в наших руках и судьбы нет, успокоилась бы и искала бы любовь дальше. – Я развела руками и ещё на шаг отошла, – без партнёра по жизни можно жить, без романтической любви жизнь не ломается, в жизни есть любовь, без которой намного сложнее продолжать жить, например, родительская.

Максимилиан поставил ноги в ряд и не держал больше дистанцию. Что-то из моего ответа вызвало тень на его лице. И мне не важно было, что именно.

– А у тебя есть девушка? – я постаралась вложить максимум безразличия в этот вопрос, но вышло наоборот. Получилось слишком много мимики, и голос запищал, и я закашляла. В общем, вышло так, что мне лично интересно, свободен он или нет. Хотя было всё не так, как могло показаться, Максимилиан слишком уж молод для меня. Я шла впереди, не оборачиваясь, чтобы не накалять своё положение.

– А у меня нет девушки, и никогда не было, – немножко подождав, добавил, – и никогда не было. Я никогда не знал женской любви. Ты удивлена?

Да, я была удивлена и рада, что моего лица не видно.

– Ты этим огорчён?

– Не знаю, возможно. – За этими словами проследовал вздох, я обернулась: он шёл с опущенной головой с подбородком на груди. Теперь чувство жалости к парню было объяснимо мне.

Ему на вид 20–22. Точно была причина, почему он не был с женщиной, он казался здоровым, хотя манера речи, некоторые повадки наводили на мысли о нетрадиционной ориентации, только его ответ: «Не знаю, возможно» – противоречил моим догадкам. Я не захотела спросить, почему не было девушки, мне не хотелось знать причину. Вдруг травма детства, или он дал обет, может, попал в секту. Мне не хотелось знать о его проблемах. Безразличие друг к другу бывает дорогим ценою, так и шла, изучая землю, не подняв даже головы.