Все время, что я был в Болгарии, я посещал крошечные, незарегистрированные подпольные церкви. "Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти..." - это повеление не переставало преследовать меня по ночам. Какие они были храбрые, этот остаток Церкви, насколько они не думали о себе и насколько были одиноки. В моей памяти особенно запечатлелись три служителя, с которыми я познакомился за эти недели, - Константин, Армин и Васил.

Константин просидел в тюрьме полтора года за крещение обращенных, которым не было двадцати одного года. Его только что освободили. Константин сказал, что в ночь после освобождения он тайно крестил двадцать семь подростков в реке за городом.

Армин знал, что в его церкви на Рождество были наблюдатели из полиции, поэтому он старался никак не нарушать запрета о

евангелизации детей. Он обращался только ко взрослым, желая держаться подальше от политики. Но в какой-то момент он посмотрел на детей, сидевших под рождественской елкой, и спросил: "Вы знаете, почему мы делаем друг другу подарки в это время года? Потому что это символизирует самый великий Дар". За эти два предложения его вызвали в суд и запретили служить в церкви.

Васил был известен тем, что сотрудничал с тайной полицией. Однажды в воскресенье Петров повел меня на его собрание, чтобы я мог увидеть марионеточную церковь в действии. Со времени войны количество прихожан постоянно уменьшалось. Васил жаловался нам на это перед служением, когда вдруг, не менГя выражения своего лица, сказал мне: "Хотите провести здесь собрание сегодня вечером?"

Я не поверил своим ушам. Васил прекрасно знал, что проповедникам без разрешения нельзя проводить собрания. Что с ним случилось?

"Я буду молиться об этом", - сказал я.

И все время службы я пылко молился. А может быть, это ловушка? А вдруг он придумал это вместе с полицией, чтобы выдворить меня из страны? И все же, насколько я понял, я получил совершенно ясный ответ, который буквально звенел во мне: "Иди!"

Перед окончанием собрания Васил объявил горстке присутствовавших людей, что брат из Голландии вечером проведет специальное служение. Он предложил прихожанам привести своих друзей.

В тот вечер мы все удивились, когда увидели, что в церкви собралось около двухсот человек. Собрание было чудесным. В конце, когда я произнес призыв к покаянию, вперед вышли десятки человек.

Тогда Васил снова удивил меня, сообщив, что этим вечером мы проведем еще одно собрание. Я радовался, как и Петров. Но мы не могли понять, что произошло с этим человеком, у которого была репутация марионетки.

В тот вечер церковь была забита до отказа. Все чувствовали присутствие Святого Духа. Десятки людей выразили желание последовать за Христом, несмотря на цену. И опять Васил пригласил всех прийти на следующий день.

В понедельник вечером в церкви собралось столько народу, что люди стояли в проходах. Но на этот раз Васил заметил среди прихожан нескольких друзей из тайной полиции. Мы провели собрание, но не стали вызывать людей вперед. Мы даже не стали просить их поднять руки, так как боялись, что их имена будут сразу записаны.

После собрания мы с Петровым и Василом собрались вместе и стали думать, что делать дальше. Было очевидно, что больше собраний проводить нельзя. Но что будет с Василом? Будет ли он наказан? Мне было ясно, что сам он не понимал своего поведения. Но что теперь произойдет? Что сделает полиция?

Со временем стало ясно, почему Христос прикоснулся Святым Духом именно к Василу, а не к другому пастору. Потому что полиция вообще не стала ничего предпринимать. Ни в отношении меня, ни против Петрова и Васила. Васил был одним из наиболее ценных сотрудников полиции. Они решили, что то, что он делал, имело под собой какие-то основания. Вряд ли они могли его в чем-то заподозрить. Возможно, они подумали, что пламя угаснет само собой с отъездом голландского евангелиста.

Но и после моего отъезда это пламя не угасло. Та церковь, которую раньше периодически посещало около пятидесяти человек, стала живым приходом почти в четыреста прихожан. Наконец, правительство попыталось затушить огонь. В ту осень Васил поехал в Швейцарию на операцию, которую долго откладывал, но когда он попытался вернуться на родину, его не пустили. На его место был выбран новый, "более надежный" священник, и за три года работы он успешно затушил это пламя, так что количество прихожан вернулось к изначальной цифре в пятьдесят человек. Но триста новообращенных покинули Стару Загору и рассыпались по всему Балканскому полуострову, как когда-то Иерусалимская церковь, и везде, где они появлялись, возгорались новые духовные очаги.

Конечно, тогда мы никак не могли предвидеть все последствия. Но с самого начала мы с Петровым поняли одно: никогда нельзя ни одну церковь называть марионеточной - ибо неважно, насколько она мертва, неважно, насколько раболепно она ведет себя по отношению к безбожным властям. Она называется Божьим именем, и на ней лежит рука Божья, и в любой момент Он может стряхнуть с нее все наносное очистительным дуновением Святого Духа.

До моего отъезда из Болгарии мы с Петровым съездили в Родопские горы в надежде найти Авраама. Мы не имели представления, где искать его палатку, мы знали только название деревеньки, рядом с которой он жил. Дорога внезапно кончилась у этой самой деревни, откуда уже не было никакого пути, и нам пришлось выйти. Мы стояли в нерешительности рядом с артезианским колодцем. Прямо над нами до самого горизонта тянулся лес. Где искать Авраама в этих необозримых просторах?

Очередь у колодца смотрела на нас с любопытством. Первый человек, пивший воду, выпрямился и повернулся к нам лицом. Это был сам Авраам!

При виде нас его голубые глаза засияли, как лазурное небо в ясный полдень. В следующую секунду я очутился в мокрых объятиях этого огромного человека, а ледяная вода с его бороды окатила меня с головы до ног. Авраам был поражен больше нас этой неожиданной встречей, потому что, по его словам, он приходил в деревню только раз в четыре дня, чтобы купить хлеба. Он подхватил шесть плоских лепешек с каменной стены рядом с колодцем и повел нас в горы.

Снова и снова мы с Петровым просили этого 75-летнего старика остановиться, чтобы отдышаться. Он вернулся только неделю назад, рассказывал он нам, из поездки, во время которой распространял Библии, привезенные мной. Он очень подробно описал, как люди принимали их, и задыхающийся Петров обещал пересказать мне его рассказ, как только мы доберемся до места.

Нам понадобилось два часа, включая наши остановки, чтобы дойти до скалистой кромки, позади которой высилась стена согнутых ветром сосен. Мы стояли перед палаткой из козьих шкур, где жил Авраам. Здесь он был еще более похож на библейского патриарха. Он пригласил нас в свое жилище. Из палатки на минутку вышла его жена, которая выглядела так, словно в их горное уединенное жилище гости наведывались каждый день. Она была настолько крошечной, насколько большим был ее муж. Стройная, прямая, маленькая женщина с кожей словно высохший пергамент. И только глаза были живыми, голубыми, детскими и доверчивыми. Я смотрел на эту женщину, которая когда-то жила в доме с дорогими коврами, мебелью, тонким бельем и, вероятно, слугами, потому что родители ее были очень обеспеченными людьми, и подумал, что никогда в жизни не видел более довольного лица. Она угостила нас ягодами, похожими на крошечную синюю ежевику, и диким медом. Мы поели совсем чуть-чуть, потому что не знали, много ли у них запасов, и очень скоро засобирались обратно, так как не хотели спускаться с гор ночью. Визит был короткий, как быстрый взгляд, но в эти мгновеншя родилась дружба, которая стала оплотом моей жизни. Поездка в Болгарию воодушевила меня и наполнила глубокой любовью. Но в то же время оставила в душе горький осадок. Как раз когда я уезжал в Румынию, несколько людей, которые были на тех собраниях в церкви Васила, пришли попросить меня провести такую же кампанию в их городе.

"Мы ждали этого долгие годы, - молили они, - нам безразличны последствия. Мы хотим лишь исполнять волю Божью".