Отто Штюмм, первый среди каралгских счетоводов и обжор, записывал результаты подсчёта и суммировал их с внесёнными в книгу записями. Самый тучный из четверых, он стоически сопел, каждую минуту утирался большим цветастым платком и многозначительно кряхтел «Гхм-кхм!» в ответ на особо заметные суммы. От покашливания все три его подбородка, а линзы в раздвижной оправе так и норовили сползти с блестящего красного носа.

Когда он поправлял стекляшки, его кабаньи глазки казались такими же огромными, как блюдца Даголо. Из-за всего этого Карл и Эрна потешались вовсю, да и сам Старик порой начинал острить, когда они вместе со Штюммом напивались. Готфриду было плевать. Пусть хоть в носу ковыряется за работой – лишь бы гроссбух соплями не вымазал.

Сосчитав последние столбики, Колум сообщил ещё несколько чисел и осведомился, наблюдая, как счетовод делает заметки:

– Не слишком быстро?

– Не, – коротко ответил тот, не поднимая головы. Его короткие толстые пальцы порхали над счётами, как ласточки над утёсом.

– Мать моя, ты что же, всё это запомнил?

– Дурак шоль, гхм-кхм?

Толстяк продемонстрировал восковую дощечку, на которой всё это время что-то помечал стилусом и иногда ловко зачищал написанное. Всю её испещряли цифры; в этой чехарде столбиков и строчек делец едва нашёл только что названные пфенниги.

– Мне не надо все суммы помнить. Только где я их записал.

Оторвав нежный взгляд от серебра, Гёц жестом велел Трёшке собирать деньги и сухо добавил:

– Ладно, у нас есть дополнительные траты, так? Носатый, ты зашёл к Томасу?

– Угу. Его вовсю лихорадит после болота. Доктор Крант говорит, через неделю будет на ногах, но за руль ему лучше не становиться ещё хоть неделю после.

– Передай ему вот. Штюмм, запиши в расходы ещё тридцать шесть.

Шульц передвинул к Колуму три толстые грошовые монеты. В ближайшее время никаких потайных перевозок под носом у герцога не ожидалось, но вечная беда таких делишек – в их внезапности. Придётся раскошелиться, чтобы сдёрнуть высококлассного контрабандиста с койки. Траты, траты, траты…

«Тук-тук. Тук-к-к. Тук-тук», – прозвучала входная дверь. Удары костяшками пальцев, не кулаком, условленная последовательность и длительность – свои пришли. Штюмм спокойно протянул руку к толстой дубовой трости с железным набалдашником и поставил её рядом. Готфрид поднялся из-за стола.

– Где сундучок Даголо?

– Тут!

Якоб вытащил из-под стола увесистое вместилище для регулярного баронского сбора. Вид битком набитого ларца разжигал скорбные мысли, так что делец молча протянул подручному последний мешочек и поспешил отвернуться к двери.

– Это должен быть Альфи, – пояснил Колум, взглядом проследив за тяжёлой палкой счетовода.

Либо так, либо кто-то схватил одного из Треф и основательно поколотил, выспрашивая, как попасть в контору. Рискованная ставка, но такие в игре тоже имеются. Чтобы убедиться, Гёц заглянул в изогнутую трубку с системой стёкол и зеркалец внутри. Цвергская поделка показала ему тонкую фигурку и жизнерадостное лицо Валета.

– Гёц! Колум! Трёшка! Мэтр Штюмм! – воскликнул Альфред Ренер, едва просочившись внутрь. – Как я рад наконец вернуться домой!

– Как Хафелен, гхм-кхм? Ещё не смыло? – вежливо поинтересовался Штюмм, укладывая в пузатую холщовую суму письменные принадлежности.

Валет махнул рукой.

– Скука смертная! Винокурнями и красильнями не воняет, облапошить не пытаются, в карты не играют, девки дурёхи, пиво кислое. Сидишь целый день в гавани и пялишься на кораблики, как идиот. Через день ясно, почему Гёц оттуда дёру дал.

– Это с тобой не играют, – заметил Шульц, складывая руки на груди. – Поблагодарил бы Господа за то, что в тот раз догадался моего папашу на помощь позвать, пока тебе пальцы не поломали.

– Да это уж вечность назад было! А скучал я на той неделе.

Отто степенно кивнул каждому из четверых мужчин, забрал сумку, подцепил трость и побрёл к выходу, покачивая брюхом на каждом шагу. Гёц сделал знак подчинённым.

– Носатый, проводи. Якоб, ты зайди к Боврису и отправь сюда Вольфа, как придёт.

– Гёц, да меня в Саду даже собака не обмочит!

Фыркнув, счетовод приподнял тросточку и стукнул по дощатому полу. Послышался глухой и тяжёлый металлический звук – другой конец палки тоже был окован железом.

– А если даже попробует…

Король Треф пожал плечами и повторил свой жест. За толстяка он действительно не настолько беспокоился – просто озвучил самый подходящий повод услать лишние уши. Понимание отразилось сперва на лице Колума, затем Трёшки и наконец Штюмма – по мере утолщения.

– Лахтсегели передают привет своему младшенькому, – насмешливо произнёс Альфред, когда оба засова на двери лязгнули снова и они остались наедине.

– Очень мило, – сдержанно ответил Шульц, возвращаясь за стол. – Надеюсь, это не всё, что они мне передают?

Помощник взъерошил чёрную гриву, глубоко вздохнул и расплылся в очаровательной улыбке. Стало быть, привет составляет гораздо большую часть гостинцев из отчего дома, чем хотелось бы.

Валет снял с полки полупустую бутылку, откупорил, понюхал, плеснул в один из кубков. Готфрид задул фитиль в одной лампе, погасил вторую и вернулся к оставшимся монеткам. Надо занять пальцы.

– У твоего отца случилась больша-ая размолвка с одним имперским капером. Он обещал прислать тебе пару людей на следующей лодке, типа как биндюжников. Но остальные нужны в городе, и на торговых постах, и…

Капитан резанул ладонью воздух: всё ясно, больше людей не будет, можно не продолжать. Для богатого вольного Каралга маленький Хафелен, унылый и просоленный насквозь, издавна служил морской базой. Клан Лахтсегелей держал в руках что-то около трёх его пятых, от солеварен и причалов до кораблей. Младший его представитель привык обходиться всем своим, включая и фамилию, но в серьёзном деле – какой дурак откажется от такой подпорки?

– Ну-ну-ну, не надо кукситься. Я ж не с пустыми руками приехал. Ну, то есть…

Ренер поставил кубок на стол, посмотрел на ладони, расстегнул крючки дублета и принялся кинжалом распарывать подкладку. Шульц терпеливо наблюдал. Последняя лампа заботливо светила за пазуху шулера. Наверное, сие действие он представлял себе, как ловкий и эффектный жест, но пришлось тихо выругаться и вспотеть, пока в разрезе не блеснуло золото.

– Во, держи.

Он вытащил и бережно опустил на стол длинную цепь с рубином. Свет последней лампы скользнул по тонким звеньям и сочно вспыхнул в камне размером с голубиное яйцо.

– Подарок от матушки, так сказать. Ей-ей, будь у меня такая матушка, я б не бегал полжизни босиком по каралгским говнам. Есть ещё…

Примерно столько же возни стоил другой борт, где крылся маленький чёрный мешочек: из него Готфрид высыпал на стол пригоршню самоцветов помельче. Камушки заиграли весёлыми огоньками вокруг большого красного глаза.

– И ещё…

На стол отправились пять колечек из золота и серебра, которые шулер вытащил из башмаков, пока капитан заворожённо изучал драгоценности.

– И на лодке тебе доставят небольшой мешочек гульденов. Уже что-то, правда, Гёц?

Откинувшись на спинку стула, Шульц молча кивнул, барабаня пальцами по столу –прикидывал, сколько можно быстро получить в Каралге за всё это добро, если потребуется быстро изыскать огромную сумму на руки. Не родился ещё воин, чей меч сам по себе стоил бы такой прелести, а вынимать рубин из оправы или рвать цепь на кусочки… От одной мысли шерсть дыбом встаёт.

– Я встречался с Мюнцером.

– О-о, да, он к тебе изрядно приложился…

– После того раза мы встречались снова и договорились. Но Даголо сметёт нас обоих, даже не почешется. И тогда все эти побрякушки сгодятся только на то, чтобы выторговать у него пристойные сигмальдианские похороны вместо канала.

– По-моему, тут достаточно, чтобы нанять и вооружить целую толпу злых оборванцев из трущоб. За такие деньги они для тебя хоть Святого Дидерика из собора на помойку вынесут.