«Скажи, голубчик, как вы уцелели
В той мясорубке Крымского котла?» —
«Три дня ковыль стонала и хрипела.
В той лютой бойне чудом выжил я.
А сейчас тошнит от этого безумства,
От этих пыльных улиц и домов,
Пропитанных, вонючим, сладким дымом
Кальянов с анашой и шашлыков.
Хочу простого русского рассола,
Любимой няньки пышный каравай
И каши с молоком из первого помола
Под вяканье котов и пёсий лай».
«А может, всех пошлём, – и в милую Россию?
Эй, Есаул, затягивай свою!
Поручик милый, как мне турки очертели.
Махнул бы их Стамбул на Колыму».
Корнет упёрся мутным, пьяным взглядом
В бутыль хмельного, крепкого вина,
А есаул запел красивым басом
Про тихий Дон и своего коня.
И среди дыма сладкого кальяна,
Среди турецких красочных ковров
Пронёсся эскадрон, подковой лязгнув,
И запах пота русских казачков,
И блеск холодных и усталых сабель,
И отраженье пьяных с горя глаз.
Красивый бас летел, как свежий ветер,
Среди турецких, непонятных фраз.
Корнету снились милое именье,
Где он мальчишкой бегал босиком,
И каша с молоком из первого помола,
И старый мельник манит калачом,
И руки ласковые мамы, и няньки милой сладостная грудь.
А мысли, как листок, по осени летают,
И хочется немного отдохнуть.
Корнет смотрел, упёршись мутным взглядом
В бутыль хмельного, крепкого вина,
А есаул всё пел красивым басом
Про тихий Дон и своего коня.
