Поначалу Ким отнесся ко второму пришествию Лана презрительно. Своим приближенным, коих у него становилось все больше и больше, принц с высокомерной улыбочкой и небрежно поводя холененькой, унизанной кольцами ручкой, говорил:

- Этот мужлан поет для таких же грубых мужланов. Для сброда, для низшего слоя, который ничего не смыслит в настоящей музыке. Этому стаду подавай примитив. Ну, вот пусть и слушают своего Лана. Какой из него певец? Ну, скажите мне! – капризно морща точеный носик, требовал поп-идол от своего окружения. – Он же никто, ведь так?

Окружавшие Кима лизоблюды охотно поддакивали, уверяя, что Лан и в подметки ему не годится и что он вообще пыль, грязь, пустое место по сравнению с божественным Кимом. Ким с милостивой и снисходительной улыбкой принимал эту лесть, которая немного успокаивала его ревнивую, завистливую натуру.

В принципе, Лан и Ким действительно больше не были конкурентами. Они работали на разные сегменты публики. Публикой Лана были городские низы и сельские жители не самого молодого возраста. Ким же купался в лучах славы молодежи и более образованных слоев. Изнеженный, томный, страстный, яркий – Ким был бесконечно далек от мира простых людей. Он был принцем, пребывавшим на звездных высотах, и простым смертным было дозволено только восхищаться им и наслаждаться его божественным голосом. А также подглядывать в замочную скважину за его бурной личной жизнью. Скандальность Кима, безумная роскошь, в которой он теперь купался, постоянная смена любовников, романы, да и сексуальная ориентация были предметом постоянных сплетен. И только добавляли ему и без того огромной популярности. Впрочем, и всем известный склочный нрав поп-идола, его высокомерие, нелепые капризы тоже создавали ажиотаж вокруг его персоны. В интернете обсуждали, какой косметикой пользуется Ким, какие драгоценности предпочитает. Широкую огласку получил случай, когда Ким отправившись на гастроли, внезапно прервал их, потому что кровать в приготовленном для него люксе была недостаточно мягкой, а вид из окна номера, на его вкус, не слишком живописным.

В противоположность ему Лан вел подчеркнуто скромный образ жизни. Он останавливался в простых отелях, мог запросто перекусить в фаст-фуде, ездил не на эксклюзивных автомобилях ручной сборки в сопровождении телохранителей как Ким, а на обычном корейском Huynday. И не потому что у Лана не было денег, их-то теперь у него было более чем достаточно. И не потому что Лан был жмотом – он отдавал огромную часть своих гонораров на благотворительные и социальные проекты. А просто ему не нужна была бьющая в глаза роскошь, которой упивался Ким.

Впрочем, загородный дом Лана находился в элитном поселке в пригороде Сеула. В том же самом поселке, где Ким выстроил свой вычурный до нелепости дворец. Дом Лана был большим, но совершенно обыкновенным. Такие дома строят себе хорошо обеспеченные люди. А вот что находится внутри этого дома – никто не знал. В отличие от Кима, постоянно закатывавшего в своем нелепом дворце грандиозные вечеринки, Лан никогда не приглашал гостей. Жил тихо, неприметно. О его личной жизни ничего не было известно. Да, после Blue Boys и скандала с Кимом все знали, что Лан – гей. Но он, в отличие от Кима, никогда не выставлял напоказ свою сексуальную ориентацию. В кругах артистической тусовки ходили слухи, что Лан время от времени заводит любовников, но достоверно никто ничего не знал. В этом Лан тоже был антиподом Кима, который из своих амурных похождений способен был сделать феерическое шоу, которое потом взахлеб обсуждали в сети и на телеканалах.

Что касается отношений между Ланом и Кимом, то их попросту не было. Два певца игнорировали друг друга. Они время от времени сталкивались в коридорах звукозаписывающих студий, телекомпаний, радиостанций, на фестивалях, но ни разу не сказали друг другу ни слова. Завидев Лана, Ким презрительно вздергивал носик и отворачивался. Лан не отворачивался, просто скользил по Киму мимолетным равнодушным взглядом, какой обычно бросают на случайного встречного. Кима для него как будто не существовало. Ким не показывал вида, но это равнодушие ранило его как острый нож. Ким охотно предпочел бы, чтобы Лан набросился на него с кулаками (благо принц всегда был окружен телохранителями), чтобы Лан осыпал его упреками, бранью, чтобы он буквально кипел ненавистью и обидой. Но ничего этого не было. Было только холодное равнодушие. Как будто между ними никогда ничего не происходило. Как будто Лану это было совершенно безразлично. Да, наверное, так и было. Лан отпустил свое прошлое и теперь смотрел в будущее, наслаждаясь настоящим и даря людям свои песни. В жизни Лана не было места Киму.

И это Кима бесило. По ночам, лежа в своей роскошной спальне с очередным любовником, он закрывал глаза и воображал, что рядом с ним Лан. Что именно Лан его ласкает, покрывает поцелуями, шепчет слова любви, входит в него… Но ни один любовник, которые менялись у него пачками, ни одна самая разнузданная оргия не могла стереть у Кима воспоминания о двух ночах, проведенных с Ланом. Несмотря на то, что он пытался гнать от себя эти воспоминания, спрятать их в самые глубокие тайники памяти, убеждать себя, что ему не нужен этот вульгарный мужлан, поющий для нищебродов…

Но на самом деле Лан его не отпускал. Ким втайне мечтал, чтобы Лан явился и упал к его ногам, чтобы Лан целовал его руки, с мольбой и надеждой заглядывая в его прекрасные глаза. А Ким отвечал бы ему холодным, равнодушным взглядом, а потом… Вот о том, что было бы потом, Ким предпочитал не думать. Нет. Нет и нет. Ни за что!

В реальности все получалось наоборот. Именно Лан окатывал Кима холодным равнодушием, в котором не было ни тени упрека, ни злости, ни ненависти – ничего. Именно это и сводило Кима с ума.

Потому что у Кима теперь было все кроме счастья. Он жил в безумной роскоши, имел армию поклонников и поклонниц, малейшие его прихоти удовлетворялись по щелчку изнеженных пальчиков, он купался в лучах славы… И он не знал, к чему стремиться. Ни слава, ни деньги, ни секс не могли заполнить холодную пустоту в груди. Оказалось, что всё, за чем он всю жизнь гнался, всё, ради чего ломал судьбы других людей, не радовало его. Он все чаще прикладывался к бутылке, все чаще баловался наркотой. Хотя и по-прежнему дрожал за свою ослепительную внешность и ревниво следил за тем, чтобы никто не посягал на его славу.

***

Ким мысленно оглядывался назад, пытаясь понять, что же он делал не так. На самом деле путь Кима вовсе не был усыпан розами. Он родился не в Южной Корее, где присутствуют все блага цивилизации, а в Северной Корее. Да-да, в этом едва ли не последнем на земном шаре коммунистическом заповеднике. С его культом личности великого вождя, марширующими колоннами, бесконечной муштрой, нехваткой продуктов, убогим бытом. И страхом. Всепоглощающим страхом. Страхом, что тебя заподозрят в недостаточной преданности великому вождю и отправят на «перевоспитание» в специальное место, которое было ничем иным как концлагерем. И откуда возвращались далеко не все. А те, кто возвращался, были похожи на теней: тихих, безмолвных, неживых.

Ким рос в обычной семье. Мать работала в поликлинике, отец – на фабрике. Едва ли не с младенчества Ким ходил строем вместе с другими детьми, пел патриотические песни о великом вожде, носил серую, невзрачную одежду, ел невкусную, скудную пищу. Он рос хрупким, застенчивым, забитым мальчиком. Над ним издевались сверстники, обзывая его «девчонкой», потому что он и впрямь был больше похож на девочку, его гнобили учителя за то, что он рос «негодным солдатом», который не сможет в случае необходимости защитить родину и великого вождя. Ким действительно с трудом поддавался муштре. Он бы и рад был, но у него плохо получалось стрелять, он с трудом выполнял физические упражнения. Он не переносил грубость, ему хотелось спрятаться в каком-то другом мире – прекрасном, сверкающем, где не будет этого беспросветного настоящего, не будет этого давящего, невыносимого страха, не будет издевательств. Где все будет по-другому.