Но изменения все же были заметны. Юношеская хрупкость исчезала. У губ появились чуть заметные складки. Кожа была вроде бы все такой же нежной, гладкой, но все же чуть изменилась. Уже не было той пленительной юношеской чистоты и невинности, покорявшей сердца. Точнее, образ оставался, поддерживаемый гримом и компьютерными эффектами. Но в глазах тех, кто видел его без грима, Ким все чаще замечал разочарование. «А, так он, оказывается, совсем не такой очаровашка как в клипах», - это невысказанное он видел в глазах людей раз за разом.
И пусть стараниями многочисленных косметологов и гримеров он выглядел на сцене все тем же юным прекрасным принцем – холодным, недоступным, утонченным, это не спасало. Его время уходило. Мода менялась. На смену приходили другие, и Ким не вписывался в этот тренд. Не мог, да и не хотел. Он привык выставлять напоказ свою исключительность, свою роскошную жизнь, привык, что интернет полон публикациями о безумных вечеринках с его участием, слухами о диких оргиях, о его многочисленных романах и, конечно, пересудами на тему его сексуальной ориентации, которую он никогда не скрывал и которой даже бравировал. Говорили, что в постели у него перебывала половина парней Сеула, что богатые поклонники бросают к его ногам роскошные подарки.
Ким лишь холодно и загадочно улыбался, но никогда не опровергал слухи о своих скандальных похождениях. Ему нравилось быть в эпицентре сплетен, пересудов. Его опьяняло осознание того, что ему завидуют, что он стоит на звездной вершине, позволяя собой любоваться и одновременно бросая вызов морали, семейным устоям и прочим ценностям. Он создал вокруг себя мир, в котором он был богом – прекрасным и жестоким, и он упивался своей божественностью.
Но вдруг все стало меняться. Сначала незаметно, а затем все быстрее. Лавина, начавшаяся с маленького снежка, теперь превратилась в мощный поток, обрушившийся на звездный мир Кима и угрожавший смести его и уничтожить.
Культивируемая красота, бьющая в глаза роскошь, выставляемая напоказ аморальность, скандальность и эгоцентричность теперь были не в моде. Кима и ему подобных все сильнее теснили новые идолы. Совершенно непохожие на своих предшественников.
Эти новые звезды являли собой воплощение моральных и семейных ценностей. Их песни и выступления были нарочито благопристойными, даже слегка чопорными, словно время потекло назад и вернулось едва ли не на полвека назад. Никакой разгульной, аморальной жизни – ни алкоголя, ни наркотиков, ни многочисленных романов, оргий и эпатажа. Спокойные, улыбчивые, добропорядочные, до невозможности правильные – они вели под прицелом камер идеальную жизнь: рожали детишек, потом давали советы, как варить кашки и супчики, устраивали междусобойчики для своих бебиков, гуляли, рассуждали о том, что семья – это главное…
Кима от всего этого тошнило. У него в детстве… нет, о своем детстве он не любил вспоминать. Он ненавидел свое детство, которое стало для него кошмаром, и вся его последующая жизнь с ее разгулом, роскошью, многочисленными любовниками была лишь попыткой сбежать от собственных воспоминаний – страшных и черных.
А эти новые идолы, так нагло оттеснившие Кима с его пьедестала, были воплощением той самой ПРАВИЛЬНОСТИ, ее внешней стороны, за которой скрывалось нечто другое, страшное, так хорошо знакомое Киму.
И еще… еще была зависть. Да, черная зависть. Нет, не к образу жизни новых звезд, которых Ким ненавидел до судорог в холеных пальцах, а зависть к тому, что эти ничтожества, прилизы, как он их называл, зарабатывают на своей тошнотворной правильности огромные деньги, которые прежде зарабатывал Ким.
У этих прилиз не было его великолепной внешности. У них не было его божественного голоса. У них не было его яркости, неповторимости. Но получалось, что посредственности, свергшие прекрасного Кима с пьедестала, в этом и не нуждались. И Ким дрожал от бессильной ненависти и пожирающей его зависти. Это не они, а он должен был находиться под прицелами камер. Это не они, а он должен был набирать миллионы просмотров в YouTube и Tik Tok. Это им должны были восхищаться. Это на него должен был проливаться золотой дождь гонораров и подношений!
Ким готов был выть от отчаяния и душившей его зависти. Но сдаваться не собирался. Нет. Совсем не все потеряно. Пусть его клипы, в которые вложено столько усилий и денег, набирают все меньше просмотров, пусть растет число дизлайков, пусть концерты становятся все более редкими, а непроданных билетов все больше, пусть его все реже зовут на телешоу, он все равно вернет свое. Потому что у него нет иного пути. Он знает, что такое нищета, безвестность, серое существование. И он не позволит им снова захватить его жизнь.
Ким сменил сразу несколько продюсеров. Точнее, они сами от него отказывались. Кому охота иметь дело с гаснущей звездой – капризной, неуправляемой, ведущей себя так, словно она по-прежнему купается в миллионных гонорарах, закатывающей истерику из-за сломанного ногтя или отказывающейся вылезать из постели из-за того, что ей не нравится погода за окном. А еще все более частые пьянки, наркотики… Ким, буквально помешанный на своей внешности, готовый рыдать и едва ли не падать в обморок из-за малейшего прыщика, из-за померещившейся ему морщинки, отдававший львиную долю своих гонораров косметологам, массажистам, стилистам, Ким в то же самое время делал все, чтобы свою драгоценную внешность ухудшить. Пить сутки напролет, а потом рыдать, что его драгоценное личико опухло, срывать репетиции, съемки… Тут у любого, даже самого покладистого продюсера лопнет терпение.
И если прежде продюсеры выстраивались к Киму в очередь по одному щелчку его выхоленных пальчиков, наперебой предлагая самые выгодные контракты купающемуся в лучах славы изнеженному поп-идолу, то теперь он сам бегал за продюсерами, все больше унижаясь, соглашаясь работать на таких условиях, которые еще пару лет назад воспринял бы как личное оскорбление.
Но продюсерам Ким приносил теперь больше проблем, чем денег.
- Всё, ты вышел в тираж. Принцы в слюнявчиках, живущие скандалами, больше не требуются. Да и ты уже вышел из возраста принца. Посмотри на себя, тебе уже скоро тридцатник, а ты все романтического юношу пытаешься из себя строить. Кому ты нужен теперь? – снова без обиняков заявил ему Чхоль – один из самых крутых продюсеров Южной Кореи, еще пару лет назад буквально осаждавший Кима выгодными предложениями, в ответ на которые избалованный поп-идол лишь презрительно фыркал
- Я??? – взвился Ким. – Да у меня толпы поклонниц! И поклонников! У меня…
- У тебя были толпы поклонниц, - хмыкнул Чхоль, бросив на Кима презрительный взгляд. – Только они уже постарели. И на романтического принца они раскошеливаться не станут. А юному поколению ты не нужен. Оно считает тебя певцом для старух. Старым, нелепым, смешным…
Слова «старый», «нелепый», «смешной» стали для Кима ударом молнии.
Он вскочил с места, растерянно огляделся, схватил стоявшую на подоконнике фарфоровую вазу и запустил в продюсера.
- Тваарь! – заревел Ким, божественный голос которого в этот миг походил на рев взбесившегося слона. – Ненавижууу!
Никто никогда не называл его старым! Потому что он был вечно молодым, вечно прекрасным!
Продюсер нажал на кнопку вызова охраны, но Ким успел прыгнуть на него как тигр и вцепиться ему в лицо своими наманикюренными ноготками. Драться изнеженный Ким не умел, он вел себя как женщина, пытаясь расцарапать лицо хаму-продюсеру.
Ворвавшиеся охранники оттащили отчаянно визжащего и брыкающегося Кима от продюсера, выволокли из разгромленного кабинета и пинком под зад – да-да, именно пинком под зад, в самом прямом смысле – вышвырнули поверженного поп-идола из офиса.
Никогда еще Кима так не унижали. Он лежал на асфальте и рыдал. Добросердечные прохожие останавливались, спрашивали, что случилось, предлагали помощь. А Киму от этого было еще хуже. Потому что никто не узнавал в нем того самого великолепного Кима, от которого сходила с ума публика во всей Юго-Восточной Азии – от Сеула до Сиднея, по которому пускали слюни поклонницы в США и Европе, которому приходили объяснения любви из России и Китая и которого мечтал тайно заполучить в свою постель даже некий арабский шейх. Может быть, и хорошо, что не узнавали: это стало бы настоящим позором. Но тут впервые Ким понял со всей остротой, как все для него изменилось. Безвозвратно и безнадежно.
