Но не думать не получалось. Мурзин испытывал странное безразличие к тому, что в этот самый момент его бизнес, тщательно отлаженный, эффективный, дерзкий, словно группа захвата, этот его бизнес сейчас расстреливали из всех орудий и рвали в клочья. Да, обидно. Но бизнес можно восстановить. Или хотя бы расквитаться с теми, кто его порушил. Мурзин бОльшую часть жизни прожил на военное жалование. Богатство и роскошь были приятными вещами, но не более. Если надо, то он будет спокойно спать прямо на земле и добывать пищу своими руками. Ему не привыкать.

Нет, дело было не в этом. Мурзин тосковал о Младшем. Он клял себя за то, что повел себя как истеричная баба, закатив сцену ревности… А надо было простить Младшего, пусть и наказав. Да, мальчик не устоял… Не смог. Да, повел себя как шлюха. Но, в конце концов, Саша и был шлюхой несколько лет, и Мурзин знал это и принял. Понятно, что у парня с таким жизненным опытом отношение к сексу было весьма спокойным и прагматичным, какой бы поэт-романтик ни скрывался в туманных глубинах его души. И это тоже следовало понять и принять. А он, Мурзин, в решающий момент не смог и не принял. Дал слабину. Позволил ярости взять верх. Но это было все равно что крик во время пытки: невозможно не кричать, когда тебе под ногти засовывают иглы, когда хрустят выворачиваемые суставы … Здесь было то же самое. Боль была не физической, но от этого не переставала быть дикой, сводящей с ума. И он не выдержал. Впрочем, и в плохом было хорошее. Хорошо, что Младший остается за границей, под надежной охраной. Младший – уязвимое место Мурзина. Он пошлет ко всем ебеням свой бизнес, станет нищим – это он переживет. Но если с его Младшим что-то случится… И в этот момент заскрежетал замок, тяжелая дверь с лязгом отворилась, и в камеру вошел невзрачный человек в сером костюме. Один из тех, кого невозможно заметить в толпе. Но из тех, кого легко опознать по цепкому, сканирующему взгляду. Мурзин часто встречал таких. И во время службы в спецназе: люди, появлявшиеся в штабах и либо передающие приказы, которые высокое начальство опасалось передавать напрямую, или контролировавшие их исполнение. И само собой, такие люди часто встречались ему, когда он занялся бизнесом. Незаметные, вездесущие, молчаливые, все знающие. С виду безобидные, но способные уничтожить любого. Не кулаками и не пулей, а информацией. Мурзин невозмутимо смотрел на безликого человека. Но внутри у него все сжалось. Такой не придет просто так. Это не следак, выбивающий показания. Это скорпион, который способен парализовать и убить своим ядом. – Здравствуйте, Геннадий Владимирович, – голос безликого человека был столь же невыразителен, как и он сам, но водянистые глаза буквально сканировали Мурзина, казалось, подмечая малейшие изменения в его мимике. Мурзин ничего не ответил. – Я пришел поговорить с вами об очень важных вещах. Важных в первую очередь для вас, – человек продолжал пристально вглядываться в Мурзина. Тот лишь иронично приподнял уголки губ. – Я не буду терять время на иносказания, ибо в этом нет смысла. Наш разговор приватный. У меня к вам есть предложение… – … от которого нельзя отказаться, – с презрительной усмешкой закончил за собеседника Мурзин. – Избитая фраза, но вполне уместная. Итак, вы знаете, что там, – человек многозначительно закатил водянистые глаза, – есть люди, которые весьма обеспокоены ситуацией, в которой вы оказались. И они хотят, чтобы эта ситуация была разрулена. – Я знаю. И эти люди знают, что если со мной что-то случится, то все адреса, пароли, явки, номера счетов, станут достоянием не только российских спецслужб. – Совершенно верно, – кивнул безликий человек. – Поэтому сейчас вокруг вас ведется большой торг. – Торг? – Именно. Если называть вещи своими именами, сейчас там, – взгляд водянистых глаз снова многозначительно устремился вверх, – так вот, там сошлись в клинче две группировки. Более чем влиятельных. Одна группировка хочет вас вытащить отсюда, поскольку вы являетесь носителем слишком важной информации. Другая группировка хочет вас уничтожить, по тем же самым причинам. Ну и по личным причинам тоже, я имею в виду вашего старого знакомого Силецкого. Мурзин равнодушно кивнул. Да, всё так, как он и предполагал. – И какую из этих группировок вы представляете? – спросил он безликого человека, который даже не назвал своего имени. Впрочем, у таких людей и имен не бывает. – Ни ту, ни другую. Я послан теми, кто сидит на заборе и следит за происходящим, – на невзрачном лице появилась ухмылка. Мурзин молча кивнул. И в этом тоже не было для него ничего нового. – На данный момент одержали верх те, кто хочет вас уничтожить, – продолжал безликий. – Но их победа не окончательная, и они это понимают. Если вам будет вынесен приговор или вы внезапно умрете, то это станет сильным ударом по всем. Все очень непросто, и все может измениться. Важно одно: просто так вас отсюда не выпустят. Как, впрочем, и умереть вам тоже не дадут. Вы будете гнить здесь неопределенно долгое время. Возможно, очень долгое. Вы ведь знаете, что люди годами сидят в следственных изоляторах в ожидании суда. Да, вы можете пустить в ход компромат. Но это лишь затянет ваше пребывание здесь. Так что ситуация патовая. Вы согласны? На лице Мурзина не дрогнул ни один мускул. Так и не дождавшись ответа, безликий продолжал: – Но выход есть. Как я говорил, идет крупный торг. И сейчас его участники как будто выработали компромисс. Вас могут освободить. Но при одном условии: вы должны отдать пакет акций в одном африканском проекте нужным людям. Это будет плата за ваше освобождение под подписку о невыезде. Само собой, подписка будет чистой формальностью. Вы отдаете принадлежащие вам акции «Сокоде», вас выпускают и позволяют уехать за границу. Потом вас, разумеется, объявят в розыск, и вы спокойно будете жить где-нибудь на Западе. Как видите, ничего необычного. Этот путь до вас прошли очень многие… и еще многие пройдут. Можно даже не сомневаться. – Этот путь не слишком мне нравится, – презрительно усмехнулся Мурзин. – Предпочитаете несколько лет провести в этих хоромах? – безликий презрительным взглядом окинул унылую камеру. – А потом отправиться на зону? – Я предпочитаю искать выход и не терплю, когда мне диктуют условия. – Вы же бизнесмен, Геннадий Владимирович, – пожал плечами безликий. – А это бизнес, чистый бизнес. И ничего личного. Пока во всяком случае. Мурзин вздрогнул. Он почувствовал, что безликий держит в рукаве какой-то козырь. Сердце сжалось от недобрых предчувствий. – Так что насчет акций «Сокоде»? – спросил безликий. – Вы готовы их отдать в обмен на свою свободу? – Дело не в том, готов ли я их отдать, – усмехнулся Мурзин, пожав плечами. – Дело в другом. Неужели там, – он по примеру безликого показал глазами вверх, – неужели там не знают, что это очень проблемные акции? Во-первых, это не контрольный пакет и даже не блокирующий. Во-вторых, сам проект «Сокоде» находится под угрозой. Там идут боевые действия. По сути гражданская война. – Которую вы же и развязали, – кивнул безликий. – И, кстати, это тоже будет одним из условий вашего освобождения. Повстанцы во многом зависят от финансовой подпитки с вашей стороны. И эта подпитка должна прекратиться. – Считаете, что я могу финансировать африканских повстанцев, сидя на шконке? – Сидя на шконке, проворачивали еще и не такие дела, Геннадий Владимирович, и мы с вами прекрасно это знаем. – Пусть так. Но, повторяю, мой пакет акций не является блокирующим. Из-за этого и шла моя война с Хейденом, который, как я понимаю, помог мне здесь очутиться, – Мурзин зло прищурился. – Ваша война с Хейденом шла не только из-за этого пакета. И даже не столько из-за него, – тусклым голосом произнес безликий. – Впрочем, к этому мы еще вернемся. У Мурзина снова сжалось сердце. – Так вот, Геннадий Владимирович. Конечно, все, кому надо, прекрасно осведомлены, что ваш пакет акций «Сокоде» является весьма проблемным. Но это будут проблемы конечного приобретателя. А этот приобретатель находится не в России. В этом пакете крайне заинтересованы французские партнеры. И ваше нежелание расставаться с этим пакетом вызывает у них большое сожаление. – Вот как! – усмехнулся Мурзин. – Разве вы представляете здесь французское правительство? Или французские фирмы? – Нет, я представитель российских государственных структур, и вы это знаете. Объясню ситуацию. Сейчас положение таково, что нам крайне важно заручиться поддержкой Парижа по ряду глобальных вопросов. И, если коротко, Париж готов оказать нам поддержку, но при одном условии. – Получение моего пакета акций «Сокоде», – невозмутимо произнес Мурзин. – Именно так. – Что ж, это вполне понятно, – пожал плечами Мурзин. – Но какой прок французам от этого пакета? Повторяю, он не является даже блокирующим. – Да, блокирующий пакет находится у Хейдена. Но наши французские друзья полагают, что и Хейден продаст им свой пакет. Таким образом, у них будет 48% акций «Сокоде». Контрольный пакет пока останется в руках правительства Нбеки, но с Нбекой французы договорятся. Он лишь туземный царек – трусливый и жадный. – С последним не буду спорить, – Мурзин с невозмутимым видом кивнул. – Но почему ваши французские… друзья уверены, что Хейден продаст им свой пакет акций? Безликий молчал, пристально глядя на Мурзина. Тот мысленно собрался, чувствуя: сейчас эта гнида достанет из рукава тот самый спрятанный козырь. – До сих пор речь шла о бизнесе и ни о чем личном, – с гнусной ухмылкой произнес безликий. – Но сейчас речь пойдет и о том, и о другом. Точнее, об одном молодом человеке, очень хорошо известном вам. Как и Хейдену. Об Александре Забродине. – Что с ним? – глаза Мурзина полыхнули черным огнем, он подался вперед, напоминая хищника, готового броситься на свою жертву. Но излучаемая им ярость тонула в мутной воде глаз безликого. В этой воде погас бы любой огонь. – Он жив, это единственное, что достоверно известно, – нарочито равнодушно произнес безликий. Мурзин окаменел. Он сделал нечеловеческое усилие, чтобы агнать глубоко внутрь страх за Младшего. Сейчас как никогда нужно быть хладнокровным. Как никогда. Любая слабость сыграет на руку против его Младшего, с которым что-то случилось. Безликий, очевидно, ждал, когда Мурзин задаст следующий вопрос. Или повторит предыдущий: «Что с ним?» Но Мурзин молчал с каменным лицом. Безликий усмехнулся, давая понять, что оценил самообладание собеседника. – Забродин похищен. Его судьба является частью сделки. И для вас. И для Хейдена. – Кто? – хрипло выдохнул Мурзин. – Кто это сделал? – Люди Нбеки. При содействии наших французских друзей. И их итальянских коллег, само собой. Черное пламя, полыхавшее в глазах Мурзина, казалось, прожгло внутреннюю оболочку глазниц и стало сжигать в мозг, опускаясь все ниже. Черным огнем полыхало его сердце, черный огонь выжигал его нутро. В нем не оставалось чувств, клокотали только боль и ярость. И страх. Страх за Младшего. – Я готов к переговорам, – глухим голосом проговорил он. *** Париж, аэропорт Шарль де Голль, май 2008 года Высокий, широкоплечий человек с темно-русыми, короткими волосами, в которых проблескивала седина, одетый в черную кожаную куртку и черные джинсы, вышел из «кишки», к которой подогнали прибывший из Москвы самолет, и зашагал по бесконечным переходам парижского аэропорта. За ним, отстав на несколько шагов, в общем потоке пассажиров шли еще двое: высокий мускулистый брюнет с карими глазами и стройный, изящный мужчина со светлыми, собранными в хвост волосами. Брюнет был невозмутим, блондин нервничал, поглядывая на своего спутника. К шагавшему впереди человеку в кожаной куртке они вроде бы не имели отношения. Вот только когда у того зазвенел мобильник и он остановился, поставив на пол спортивную сумку, чтобы ответить на звонок, эти двое тоже остановились, оставаясь, впрочем, на почтительном расстоянии. – Слушаю. Да, я. Да, прилетели. Идем на рейс. Ты уже там? Отлично, – человек в черной куртке говорил по-английски бегло, но с сильным акцентом. Он кивнул двум стоявшим поодаль мужчинам, закинул сумку на плечо и зашагал дальше. Эти двое последовали за ним. – Не жалеешь? – по-русски спросил брюнет своего спутника. – Я давно обо всем жалею, – нервно ответил тот. Они сели в шаттл и добрались до терминала авиарейсов на африканский континент. Человек в черной куртке посмотрел на табло вылетов и двинулся к воротам 24, где через час должна была начаться посадка на рейс Air France в Котону, крупный город в Бенине, на побережье Атлантического океана. В паре сотен километров от границы с Чамбе. Отстойник был почти пуст. Там сидели два африканских семейства: одно в пестрых национальных нарядах, второе – одетое по-европейски: джинсы, футболки, кроссовки. И еще несколько вездесущих китайцев. Шедший впереди человек стянул с себя куртку и сунул ее в сумку, оставшись в черной футболке без рисунка и черных джинсах. Этот наряд облегал его атлетическую фигуру с подкачанными мускулами. Было видно, что этот человек держит себя в отличной форме. Об этом свидетельствовала не только его фигура, но и пружинистая походка, напоминавшая грацию крупного хищника. Он встал у колонны, по-прежнему не глядя на своих спутников, снова остановившихся от него в нескольких шагах, и внимательно просканировал взглядом людей вокруг. Тут из-за колонны выступил рыжеволосый человек, их взгляды встретились. Лицо атлета оттаяло, на мрачном, словно высеченном из гранита лице появилась улыбка. Он раскрыл объятия и крепко сжал рыжеволосого. – Эрик! – Майкл! Они почти минуту (или больше?) стояли и молча обнимали друг друга. – Есть новости? – наконец, спросил темноволосый. – Нбека начал торг. – Ебать его, – зло сказал темноволосый. – А что… с ним? – Жив. И тот, второй тоже. Не беспокойся за своего. Нбеке он нужен живым. Вот насчет второго не знаю. Но ведь тебе до него нет дела? – Мне нет, – буркнул темноволосый. – А вот насчет своего… не знаю. – В любом случае я все планирую в расчете на двоих, – глаза Эрика не отрывались от глаз Михаила. Но затем он все-таки посмотрел на стоявших поодаль Владимира и Олега. – Напрасно ты их взял. – Нет,не напрасно, – твердо ответил тот. – Ты уверен в них? – Я уверен только в себе и тебе, – спокойно произнес Михаил. – Я тоже. Но мои парни вполне надежны. Часть из них в Бенине. Часть уже перешла границу. – Через границу перейдем без проблем? – Должны. Проблемы начнутся потом. – Решим. – По пиву? – По кофе. – А! Ну а как же русские сто граммов? – белозубо улыбнулся Эрик, причем слова «сто граммов» он старательно выговорил на русском. – Сто граммов пьют перед боем. Или после пребывания в ледяной воде. Я ведь тебе тогда налил. – О да, это меня и спасло! Но все прошло отлично. Силецкий до сих пор уверен, что я мертв. – Тем хуже для него. Этой тварью мы займемся, когда вернемся из Африки, – мрачно проговорил Михаил. Они двинулись к ближайшей кафешке скоротать время перед рейсом. Владимир и Олег молча двинулись за ними.