====== 31. ФОРМУЛА ЛЮБВИ ======

ГЛАВА 31. ФОРМУЛА ЛЮБВИ Казиньяно, апрель 2008 года

Колышется заката покрывало,

И скалы, солнце скрывшие от глаз,

Глядят из дымки на восток устало

И светятся свинцом в закатный час.

На берег море нервно гонит волны,

И, уходя в безжизненный песок,

Они мерцают синевою темной,

И в темной синеве молчит восток.

Горит на небе россыпь звезд зеленых,

День уходящий тает без следа,

На севере – маяк краев суровых –

Сверкает льдом Полярная звезда.

А ветер все настойчивей шумит,

Пустынный берег безмятежно спит…

Набросав эти строки в блокнот, Саша вздохнул. Он так и не уехал из Казиньяно, несмотря на данное Старшему обещание. Не уехал. Не смог. Он клялся себе, что не встретится с Йеном. Ни за что. Нет. Но… хотя бы знать, что Йен рядом. Рядом. Может быть, даже увидеть его, оставаясь невидимым.

Саша не понимал, чем околдовал его этот человек с тяжелым, свинцовым взглядом. Да, Йен Хейден был красив. Но Саша был не из тех, кто западает на красавцев только из-за их красоты. Тем более, многое в Йене Саше не просто не нравилось, но оталкивало. Саша всегда тянулся к мужчинам, которые могли стать его защитниками, которые были способны его опекать, заботиться о нем.

Но Йен был неспособен защитить Сашу. Не потому что не мог, а потому что не понимал. Там, где Саша видел неприступную гору, Йен замечал лишь кочку. Там, где для Саши была обычная равнина, Йен видел пропасть. И все же Саша знал: его путь лежит к Йену. Сердце невозможно обмануть.

Он стоял у стены, глядя на море, на закате казавшееся свинцовым как глаза Йена. Надо было возвращаться в свою комнату. Но он не хотел. В последние три дня Саша находился в той части крепости, которая не входила в «периметр», отделенный для встречи Хейдена и Нбеки. И все же пару раз он видел Йена. Издали. Оставаясь незамеченным. Он и хотел остаться незамеченным. Или все же не хотел? И тут Саша почувствовал пристальный взгляд на затылке. Он замер, глядя на тонущие в морских волнах отблески заката, и обернулся. Саша не хотел. Не собирался… Но ноги сами понесли его навстречу Йену, а Йен ринулся к нему. Это было нечто, что от них не зависело. Все отступило в этот миг, осталось только объятие, остался только поцелуй, в котором они застыли. Это… это было похоже на то, что произошло с Сашей тот самый раз, который обычно называют «первым». На самом деле Игорь у Саши был вовсе не первым. Это было еще в школе. Когда он понял, что не может отвести глаз от парня, учившегося в параллельном классе. И заметил, что парень смотрит на него. Саша долго не мог решиться. Потому что это было безумием. Нарушением всех запретов. Всех норм. Добропорядочности. Морали. Нравственности. Воспитания, наконец. Но он не мог справиться с собой, со своими желаниями. Когда предавался тайным, постыдным фантазиям дома. Когда глядел на этого парня и тут же отводил взгляд. Когда ловил на себе его взгляд. Он клялся себе, что ничего подобного с ним не случится, что он не позволит себе. И лишь глубже увязал в неутоленном желании… Однажды Саша шел через парк и увидел того парня. И снова их взгляды встретились. Парень двинулся к нему. И Саша вдруг обнаружил себя тоже идущим ему навстречу. И тогда был поцелуй… Самый первый в его жизни. Самый первый… Саша сходил с ума от сладкого ужаса. Все полетело в тартарары. Все запреты. Моральные установки. Нормы. Всё. Был лишь поцелуй. Долгий. Самозабвенный. Упоительный. Секса у них так никогда и не случилось. Лишь молчаливые поцелуи и объятия. Потому что оба знали, что это неправильно. Что этого быть не должно. А потом они закончили школу, и их пути разошлись… Игорь и все остальное – это было уже после. И сейчас Саша чувствовал себя с Йеном как тогда, с тем парнем. Этого не должно было быть. Он же обещал. Клялся – в первую очередь себе. Он знал. Все понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Его предавало тело, жаждущее любви. А сердце не желало слушать доводы рассудка. Все в этот момент отступило. Решительно все. Все происходило как во сне. В безумном сне, полном отчаянной любви – недоступной, запретной и невыразимо желанной. Саша не помнил, как оказался в своей комнате. Вместе с Йеном. Время и пространство слились в долгом поцелуе. То, что сейчас происходило между ними, не было сексом в обычном смысле этого слова, где существует разделение на верхнего и нижнего, актива и пассива, или же партнеры поочередно меняются ролями. Здесь и сейчас все происходило сразу, одновременно. В переплетении двух тел не было каких-то ролей, поз… Саша то видел над собой глаза Йена – свинцовые, словно море на закате, то вдруг Йен видел над собой серые глаза-озера, проливающиеся на него живительной любовью. Йен лобзал пухлые губы, крепкое, сильное, загорелое тело, которое то взбугривалось мышцами, то начинало нежно трепетать, отвечая на ласки, то становилось гибким как змея, то несгибаемым как стальной стержень. Саша был удивительно изменчив, как его мир призраков, он каждое мгновение был другим, новым, и Йена увлекало в этот удивительный водоворот образов, нежности и счастья. Он то сжимал Сашу в стальных объятиях, то сам расслаблялся, когда сильные, но удивительно нежные руки скользили по его телу, приводя в настоящий экстаз. В какой-то момент Йена кольнула мысль: он же сейчас кувыркается в постели со шлюхой, у которой были десятки клиентов. Высококлассной, профессиональной шлюхой. Но эта мысль как возникла, так и исчезла. Потому что в Саше, его Саше, не было ничего, что можно было назвать профессиональным. В нем была любовь и внезапно проснувшаяся страсть, словно льды его серого мира вдруг растаяли и появились клокочущие водовороты, увлекавшие Йена в свои глубины. Когда он оказался на спине, а Саша стал насаживаться на него – сильный, красивый, то Йен чувствовал, что сейчас ведет именно его мальчик, точнее не мальчик, а крепкий молодой мужчина, жадный до наслаждения и умеющий щедро это наслаждение дарить. Йен смотрел в сверкающие серые глаза и не понимал, как жил без них. Потому что то, что было до сих пор, невозможно было назвать жизнью. Теперь Йен понимал, что это не Саша, а он сам жил в мире призраков: ярких, обманчивых призраков, а здесь и сейчас было то самое настоящее, единственное, ради чего и стоило жить. И это дарил ему обладатель серых глаз, и этого больше ему не мог подарить никто. Оба они не думали о том, что их ждет. Они упивались весенней ночью, тишиной древней крепости, лунным светом, лившимся в окно. Они то отдыхали и лежали молча, обнявшись, то снова бросались в водовороты опьяняющей страсти. Саша прижимался к мускулистому телу Йена, жадно исследовал его, прикусывал темные соски, вел языком ниже, ниже, опускался по дорожке, убегающей от пупка вниз… Эти прикосновения сводили Йена с ума. Он думал, что ни один из его многочисленных партнеров никогда не был так удивительно нежен и чуток. Потому что в жизни Йена было много секса, но не было любви. И он чувствовал, что и с Сашей сейчас происходит то же самое. Странная любовь: они были такие разные, они виделись всего-то несколько раз, но нечто непостижимое связало их воедино. И оба понимали, что их жизнь друг без друга будет лишена смысла. Точнее, наполнена многими смыслами – большими и малыми, но эти смыслы будут раз за разом образовывать лишь пустоту. Это понимание накрыло их здесь и сейчас. Понимание того, что им друг от друга не уйти. Что какие бы пути они не выбрали, все равно их дороги будут снова и снова сходиться. Что они будут наносить друг другу раны – не из-за вражды, а потому что слишком они разные, они будут вырывать друг друга из привычных миров, им предстоит пройти через горечь, отчаяние, одиночество, боль… Но все равно их пути сойдутся. «Почему не сейчас? Почему??» – думал Йен, весь дрожа, пока сероглазый юноша спускался все ниже и ниже по его телу. Он знал ответ: Саша не сможет. А если попытается сделать это, то не выживет. И не потому что его убьет ревнивый Мурзин. Саша сам этого не вынесет. Он не готов. Он сойдет с ума. Или… Йен не хотел думать об этом «или». Он зарылся в темно-русые волосы, сжал пальцами теплую макушку, и прильнул к пухлым губам, упиваясь ими. – Ты… ты… – бормотал Йен, весь дрожа. – Ты… мой… Ему вдруг подумалось: Саша ведь любил то, что Йен не переносил: грубость, унижения, грязь … Но сейчас Саша был другим. Именно таким, о котором мечтал Йен.