- Сейчас ты позвонишь своим ублюдкам в эту дыру на болота и прикажешь передать пленника нашим людям, которые уже возле дома.

– Отсоси! Не буду я звонить. Если ваши начнут штурм, мои люди прикончат его. У них приказ. Он на цепи сидит, деваться ему некуда, – с ненавистью произнес Силецкий. – Тогда ты тоже умрешь, – невозмутимо произнес Киллерс. – Просто более мучительной смертью. Я это умею делать, ты знаешь. Силецкий прошипел что-то невнятное. Он собирал информацию о Киллерсе и действительно знал, на что тот способен при необходимости. Или просто при желании. А уж желание у Киллерса было, Силецкий в этом не сомневался. Саша продолжал невозмутимо наблюдать за происходящим. Он понимал, что стал куда более жестоким чем прежде. Хотя почему «стал»? Он и прежде был жестоким. Просто прятался от собственной жестокости и равнодушия среди туманов своего озерного края. Но теперь туманов не было. Прятаться от себя самого было негде. Подлинное «я», в котором много темного и отвратительного, все равно рано или поздно настигает. И если не взглянуть себе в глаза, не признать, что это ты и есть, то погибнешь в тисках своего «я». Новый цветок засохнет, так и не распустившись. – Убили сына, убейте и отца! – выдохнул Силецкий. Саша чуть прищурился. Старый паук даже сейчас говорил банальности, словно взятые из фильмов. Как будто у него не было ничего своего. Саша смотрел в паучьи глаза, проникая в их темные глубины, и вдруг понял, что ведь в них действительно нет ничего. Ничего! Силецкий был пустой оболочкой, забитой штампами, трафаретами. Даже его амбиции были трафаретными. Если в стремлениях Старшего и Йена – пусть жестоких и темных – была жизнь, извращенная, мрачная, но всё-таки жизнь, то в этом человеке не было ничего. Только пустота. В которую он как пылесос засасывал деньги, власть, влияние… Даже любовь к сыну была ненастоящей. Саша вдруг отчетливо это понял. Сын, погибший Влад, был для Силецкого лишь собственностью. Не более. И теперь он мстил не за сына. Он мстил за то, что у него что-то отняли. Саша пытался найти в этом человеке что-то живое и не находил. Его взгляд блуждал по темному, пыльному чулану, в котором были свалено барахло – старое и никому не нужное. Ненужное в первую очередь его же хозяину, но ревностно оберегаемое, потому что ничего другого у хозяина не было. Не было и не будет. Потому что ни к чему другому он никогда и не стремился. – Что ты уставился на меня! – вдруг завопил Силецкий. – Не смотри на меня! Взгляд Забродина как будто вошел в него и теперь хозяйничал в тайниках души, куда Силецкий никогда и никого не пускал. Этот ублюдок, почему-то напоминавший льва (с чего – непонятно), расхаживал по темным лабиринтам души, расшвыривая всё то, что было завоёвано в жестокой борьбе. И показывал обладателю, что все это – труха. – Отвернись! – снова заорал Силецкий. – Отвернись от меня! – Звони! – услышал он над собой голос Киллерса. – Сейчас! Силецкий понял, что единственный способ избавиться от присутствия захватчика в самом себе – это выполнить требование. Позвонить. – Стоп, – сказал вдруг Саша. – Чуть позже. Мне звонят. Его мобильник, поставленный на бесшумный режим, действительно вибрировал. Саша быстро отошел в простенок между окнами, чтобы с улицы никто его не видел. – Да. Просто скажи, как он? Понял. Андрей, ты же знаешь, я всё сделаю. Андрей? Андрей, алло, ты слышишь меня? Алло? В трубке послышались странные звуки. Затем наступила тишина. – Андрей! Андрей! – повторял Саша. Черт, неужели охрана засекла парня? Но тут в трубке послышался знакомый голос, и это был не голос Андрея. *** Мулино, август 2008 года – Проблема, – произнес Михаил, угрюмо глядя на дом, стоявший на поляне прямо посреди густого леса. – Нет плана дома. Мы не знаем, где его держат. – Миш, я по другой части, – вздохнул Олег. – Плоть подлатать и всё такое. – Знаю. Был бы там еще кто-то, рванул бы туда вслепую. Фактор внезапности. – Еще кто-то? А если бы там был … Младший? – Заткнись! – зло бросил Михаил. Они замолчали, и было слышно, как в темных кронах деревьев шумит ветер. Группа захвата была рассредоточена вокруг дома. Охрана, судя по всему, ее не засекла. Всё было готово. И ничего не было готово. – Проблема, – снова произнес Михаил. – Вслепую рваться в дом – риск. Выжидать – тоже риск, его там могут убить в любой момент. – Нет, Миша! Эта сука, Силецкий, наверняка захочет сам сюда приехать. – Допущение. Более чем вероятное, но допущение. А если что-то произойдет? Если Силецкий что-то узнает, опять какой-нибудь «крот» что-то сольёт? Он в любой момент приказ отдать может. У них спутниковая связь, нам ее не заглушить. Да нам и обычный мобильник тут глушить нечем. – Мобильник тут не берет, – заметил Олег. – Берет чуть дальше, – пробормотал Михаил. – Сын сказал, что ему тот звонил, который еду носит… – Как они вообще ему звонить позволяют? Они совсем тупые? – Нет, – усмехнулся Михаил. – Но дыр у них много. – Так это ж хорошо. Если они не профи… – Нет, Олежка. Лучше иметь дело с профи, чем с недоумками. С профи бывает трудно справиться или вообще невозможно. Недоумки опасны тем, что могут с перепугу выкинуть что угодно. Профи умеет себя беречь. Недоучка запросто и себя угробит, и тебя. – И что ты предлагаешь?

И тут, словно в ответ на его слова возле дома в темноте возникло движение.

– Куда, блядь, собрался, соска? – послышался голос одного из охранников. – Да поссать он пошел, куда ему еще, – донесся ленивый голос другого. – Блядь, вернется, выебу! – Да он только этого и ждет! Не заметил разве? Охранники заржали. – Мудилы, бля, – презрительно сплюнул Михаил. Он жестом приказал Олегу оставаться на месте. А сам, сделав знак одному из своих людей, бесшумно стал приближаться к Андрею, выбравшемуся на «кочку». Тот говорил по телефону. Михаил слышал лишь отдельные слова, преобладало среди которых «супер». Но он понял, с кем говорит этот парень. Через десять секунд тот был вырублен. Бесшумно и быстро. Напарник Михаила уже волок парня в кусты. Михаил же поднял валявшийся в траве телефон. – Зачем ты туда полез?? Я убью Эрика!! – шепотом зарычал Михаил, услышав в трубке слова сына. *** Москва, август 2008 года – Не дождешься, – прошипел Силецкий, которого Киллерс держал на прицеле. – Можешь пристрелить меня! Я не отдам приказ. Пусть его там прикончат! Пусть… Забродин, закончивший говорить по телефону, медленно приближался к Силецкому, и старый паук вновь почувствовал нарастающий страх. И дело было не в том, что Забродин выглядел угрожающе – нет, внешне ничего угрожающего в нем не было. Но под его взглядом пространство тьмы, жившее в Силецком, стало вновь стремительно сжиматься. Тьма заметалась, пытаясь укрыться от света. Так мечется вампир, оказавшийся под лучами солнца, которые безжалостно сжигают его, превращая в горстку пепла. Они смотрели друг на друга всего несколько мгновений, но это были мгновения, что вмещают в себя века и тысячелетия. Два человека. Один – набирающий жизнь, другой – теряющий ее подобие. Уже потерявший. Цеплявшийся за призраки власти, богатства и жажды мести. За призраки, которым нет до него никакого дела. Силецкий даже позабыл о наставленном на него пистолете Киллерса. Он смотрел в глаза Забродина и понимал, что не может сопротивляться. Не было жизни. Не было силы. Только тьма, превращавшаяся в мелкие клочки, словно невидимый лев когтями разрывал ее, оставляя лишь пустоту. И страх. – Звони! – разнесся в этой пустоте тихий голос Забродина. – Что я должен сказать? – хрипло пробормотал Силецкий. – Прикажи его выпустить. Твои люди должны оставаться в доме. Если что-то пойдет не так, тебе конец. – Думаешь, меня это пугает? – Пугает, – не отрывая взгляда от Силецкого, произнес Забродин. Саша вовсе не гипнотизировал старого паука. Он просто смотрел на него. И видел только пустоту и страх. Под его взглядом Силецкий поднес телефон к уху так, словно подносил пистолет к голове… Это и был для него пистолет. И выстрел раздался. Сразу после того, как он отдал распоряжение, а от Михаила поступило сообщение, что всё в порядке, Старший у них… И не имело значения, что на курок хладнокровно нажал Киллерс. И логично, что на следующий день в новостях появились сообщения: «Тело бизнесмена Валентина Силецкого с огнестрельным ранением было обнаружено в офисе на Поварской улице в центре Москвы. По факту смерти проводится проверка, приоритетной является версия самоубийства. Известно, что в последние месяцы Силецкий находился в глубокой депрессии после гибели в перестрелке возле элитного ночного клуба его сына Владислава. Похороны Силецкого запланированы на…» *** Сан-Франциско, август 2008 года «Твое предложение в силе? Я готов его обсудить», – торопливо набрал Йен, прочитав сообщение о гибели Силецкого. У Йена голова шла кругом. Он не понимал, что ему теперь делать. Ему хотелось кусать себе локти. Ему было плевать на Силецкого. Дело было в другом. Йен запутался в собственных интригах. Он всё испортил. Всё! Сделка с Силецким, на которую он пошел в расчете на устранение Мурзина и спасение Саши, теперь не состоится. Да и черт с ней! Но Саша снова был в руках Мурзина. Снова. Снова. Йен готов был выть. Он стоял у окна и смотрел на мост Золотые Ворота. Когда-то от этого вида у него захватывало дух. Потом он просто перестал замечать великолепную панораму. Теперь же он ее ненавидел. Захватывающий вид, опьяняющее пространство, которое прежде казалось полным свободы, теперь было пространством разбитых надежд. Он сам разбил эти надежды. Он разбивал их не один раз. И всякий раз Саша не то чтобы прощал ему, но всё-таки дарил новую надежду на то, что всё еще возможно. Теперь надежд не было. Была лишь пустота, в которой висел мост. Мост ниоткуда в никуда. Йена внезапно скрутила боль, наполнившая его тело адским огнем. Он свалился на пол, стал кататься по нему, рычать и выть. Выть от боли. От бешенства. От бессилия. От одиночества. Йен знал, что сам виноват, и от этого ему было только больнее. Неимоверным усилием он заставил себя подняться с пола. Потому что он должен был подняться. Обязан был! Вопреки боли, вопреки отчаянию. Он будет действовать. Он сломает свою гордость. Она и без того поругана. Его упрекали в том, что Йен Хейден не желает меняться? Что он пытается ломать других, навязывать свою волю? Что ж, они увидят, что Йен изменился. Что он может унижаться… Что… да он что угодно может! Лишь бы Саша ответил ему. Лишь бы… Лишь бы… И Йен послал Саше сообщение: «Твое предложение в силе? Я готов его обсудить» Саша не отвечал. Йен терпеливо ждал, хотя всё внутри него полыхало от боли. Прошел час, другой. Йен снова послал сообщение: «Я готов принять твое предложение. Давай обсудим детали» Ответа не было. Через несколько часов было послано еще одно сообщение: «Согласен на твои условия. Передам тебе все акции. Нам надо это обсудить. Только это и ничего больше». Последняя фраза далась Йену труднее всего. Пальцы сводило судорогой, он несколько раз начинал набивать эту фразу и несколько раз стирал ее. И снова набивал. И снова стирал. Губы его кривились как у ребенка, который вот-вот разрыдается.