Хуа Чэн развернулся, нарушая договор и упираясь взглядом в небожителя, словно желая сделать дырку в бессмертной спине. Если бы у князя демонов была привычка дополнять свои эмоции спецэффектами, то он определённо сейчас бы полыхал от гнева.

— Поясни, что ты имеешь в виду?

Услышав шорох ткани, Мин И так же развернулся. Скрестив руки на груди, он недовольно посмотрел на мужчину перед собой. «Я пришёл сюда делиться информацией, а не выслушивать осуждения и какие-то требования», — читалось на его лице.

— Что сказал, то и имею в виду. У него нет рисунка на ладонях.

Хуа Чэн был зол. В потемневшем взгляде трудно было увидеть что-то, кроме напряжения. Мин И даже рискнул ухмыльнуться, наслаждаясь эффектом, который оказали его слова. Было в этом что-то личное, садистское удовольствие человека, желающего причинить боль в ответ. Похоже, что он всё ещё не мог что-то простить Хуа Чэну, и тот факт, что он смог его задеть такой простой новостью, приносил удовольствие.

— Значит, ты предполагаешь, что какой-то демон осмелился найти возносящегося небожителя и во время кары небес занял его место?

Мин И кивнул. Не то чтобы это было невозможным. Вопрос лишь в силе и мотивации.

— Это исключено, — кратко отрезал Собиратель цветов под кровавым дождём. Его глаза вспыхнули гневом, вызвав очередную улыбку у Мин И. Похоже, спустя столько лет у него появилось преимущество. Неужели именно этот юноша был как-то связан с зазнобой, ради которой Хуа Чэн был способен сравнять горы и осушить океаны, чтобы его любовь могла ступать своими ножками-лотосами по лунной дороге, не напрягаясь? Надо будет присмотреть за этим у-божеством. Может, в его истории были обворожительные родственницы или родственники?

— Ты прекрасно знаешь, что такое уже случалось. Почему в этот раз нет?

— Его Высочество наследный принц Саньлэ не тот, кого просто можно отпихнуть рукой. И вряд ли на земле есть сейчас демон, способный обмануть небожителей своей силой. Тем более, демон настолько сильный, что ему под силу убить молодого небожителя, но настолько невнимательный, чтобы не заботиться о своём образе.

Аргумент, конечно, звучал разумно, но и не такое можно соорудить, пытаясь оправдать кого-то важного. Пусть будет так. Мин И и сам задумывался над тем, что от обычного демона исходит тёмная энергия. Скрыть её довольно сложно. Вряд ли это подвластно тем, кто не достиг ранга непревзойдённого. Но кто это может быть, если чёрный и красный демоны в этом не замешаны, а белый был уничтожен восемьсот лет назад примерно вместе с падением самого наследного принца.

Оставив в подвешенном состоянии эту мысль, Мин И начертил в воздухе знак для ритуала сжатия тысячи Ли и, не прощаясь, покинул место встречи. Нужно будет ещё перед возвращением искупаться в Источниках молодости и долголетия, чтобы перебить запах Собирателя цветов под кровавым дождём. Да и, возможно, чтобы смыть свой собственный…

Хуа Чэн остался в одиночестве. Он никак не мог поверить в то, что сказанные Мин И слова — правда, не прикрытая ложью или затуманенным зрением. Вряд ли такое было возможно для нынешнего Повелителя Земли. Но одна только мысль о том, что с Его Высочеством, Богом Войны в короне из цветов, могло что-то случиться, казалась ему крамольной и недопустимой. Только пару лет назад он слышал, как вечно молодой низвергнутый бог жил в мире и спокойствии впервые за последние пятьдесят лет… Неужели он, Хуа Чэн, вновь потерял своего возлюбленного, как бриллиантовую песчинку в разбитых в пустыне часах?

Одна лишь мысль о том, что он мог не оказаться рядом тогда, когда это было нужнее всего, заставляла мёртвое тело ощутить холод, подступающий к горлу и сжимающий свои влажные костлявые пальцы. При этом он всё ещё был жив. Князь демонов был готов с полной уверенностью сказать, что то, что он сейчас испытывает, в полной мере можно назвать, с долей отступлений на мёртвое тело, жизнью, а значит, смысл его существования всё ещё существует. Значит, Се Лянь всё ещё жив. Тогда кто же пробрался на Небеса, прикрываясь его именем?

Повторив жест своего сообщника, он также покинул остров, позволяя редким чайкам и волнам оставаться единственными гостями неприветливого вулкана, давно уже уснувшего мёртвым снов посреди моря демонов, вод настолько негостеприимных, что даже их владелец не был готов находиться тут дольше, чем требовалось.

***

Мужчина медленно опустился на колени перед могилой, осторожно прикасаясь к камням. Надпись давным-давно стёрлась, но он всё ещё фантомно ощущал под пальцами изгибы иероглифов, высеченные тысячи лет назад. Он сам когда-то наблюдал за тем, как мастер выбивает их на плите, откалывая фрагмент за фрагментом и превращая безликие горбики в текст.

Надгробие девушки, которая его любила и в своей любви погубила их двоих, было здесь, в глубине земель, скрытых от человеческих глаз. Ни человек, ни демон, ни небожитель — никто не ступает по этим местам в моменты затишья, когда вулкан спит, а медная печь готовится к рождению своего следующего порочного дитя.

Ай приходила к нему, поддерживала и соглашалась со всем, что юноша говорил. Была покорная и кроткая, словно лань из царских заповедников. Но внутри её хрупкой оболочки жила настоящая искусительница, тигрица, метким ударом лапы прижимающая жертву к земле. Ласковая, она обманывала принца своим нарочито-спокойным нравом и подбиралась каждый день ближе и ближе, пока он не оказался в её сетях и не сдался, совершив непоправимую ошибку, которая стала началом конца. Она шла к своей цели, обходя запреты, и наследный принц Уюн не сдержался, упав в её чарующий объятия. Он нарушил свою культивацию ради жарких прикосновений и слов любви, ради жертвенной страсти и отчаянных поцелуев, которыми она осыпала его тело до самого рассвета. В ту ночь он оставил с ней частичку себя буквально и фигурально. И нехватка этой частички привела к падению всей страны. Причиной упадка сил принца были не только слабеющие молитвы, но и то, что он не сохранил данный небесам обет невинности.

Но ей было мало одного греха. Девушка, чьи кости уже давно стали прахом, предала его в тот день. Будь Ай рядом, он смог бы черпать энергию в её глазах, он бы держал на своих плечах не только мост, но и все Небеса, но она не оказалась в толпе ступивших на радужную конструкцию. Бай Усянь тогда не знал, что происходит. Он не слышал и не понимал ничего, ослеплённый собственными желаниями и амбициями. Он даже не заметил, как изменилась Ай за последние месяцы, как потяжелели её шаги и как фигура перестала напоминать плотно перетянутый папирус.

Мысли принца Уюн путались. Происходившее так давно уже изрядно подистёрлось из памяти, потому он с трудом восстанавливал течение событий и разделял старые воспоминания и реальные ощущения с тем, что он додумал позднее, дополнив тускнеющую картинку воспоминаний новыми красками. Он ненавидел Ай и любил.

— Твою дочь зовут Сянь Лин, — последние слова женщины и её эпитафия на надгробном камне. Наследный Принц мог бы написать тысячи поэм о бессмертных лотосах и вечно юных мраморных хризантемах, но выбрал отчаянный крик девушки, погрузивший навсегда его собственный мир в хаос.

Всё, что происходило после, напоминало картину, написанную кровью автора: года правления государством, года затмения и разрушений, года потери рассудка и метаний… Всё сливалось в единый текст из линий, чётких, гибких и словно бы живых. После успокоения горы молодой отверженный небожитель занялся выполнением других незавершённых дел.

Приложив колоссальные усилия, он смог отыскать свою дочь, Сянь Лин. Очаровательная, как и мать, она улыбалась так искренне и так тепло своим приёмным родителям, что Бай Усянь не посмел показаться ей на глаза и рассказать правду. А потом стало поздно. Человеческий век так короток. Лишь одно мгновение для небожителя. Поколение за поколением, он следил за тем, как его правнуки и праправнуки разбредаются по миру. Видел из взлёты и падения, триумф и позор. Каждый раз, когда кто-то из них становился на путь самосовершенствования, мужчина старался помочь, но делал только хуже, обрекая потомков раз за разом на провал. И это его злило.