Мы победили! – разносится его голос над толпой. – Инопланетная атака отражена! Земля в безопасности! Ура!
Он вскидывает правую руку вверх, показывая знак «V» - победа! – и над полем прокатывается троекратное «Ура!» А у меня на глаза наворачиваются слезы, и снова щелкает в голове – кажется, это треснул барьер в моей памяти.
Победа, Доктор! – слова неизвестного мне до этого момента, но почему-то родного языка сами срываются с моих губ, тихо, но четко. – За Галлифрей!
Кажется, это именно те слова, которые Доктор так хотел услышать. Услышал он меня сейчас или нет? Знает ли он, что я только что сказала?
И тут же ловлю короткий импульс от него: «Я слышал. Я знаю. Ты вспомнила! Но как? Это… этого не может быть!»
Встречаюсь взглядом с Доктором. Осанка маршальская, улыбка во все тридцать два, глаза сияют, но левая рука вцепилась в мое плечо, а пальцы дрожат. И только я знаю, как ему сейчас больно, как трудно опираться на раненую левую ногу - соматика у него фонит отчаянно. Он держится, но из последних сил. Я показываю механикам «майна», и они опускают подъемник.
Комментарий к Глава 9. Горизонт в огне В следующей серии:
Кто-то хлопнул меня по плечу, и я очнулась от своих мыслей, обнаружив, что стою столбом возле дверей в приемный покой с мокрыми от слез глазами, тупо сжимая в руках кузнецовскую свиристелку. Я повернулась в сторону раздражителя – это оказался Филин. Он снова потряс меня за плечо, а Кейт вытащила из поясной сумки одноразовую салфетку и решительным жестом вытерла мне щеки.
- Я думала, Красный Шторм сделана из титановых сплавов и графен-композита, - она ободряюще улыбнулась мне, - но сейчас вижу – ты все-таки человек. Держись, милая.
Доктор гладит меня по щеке, я снова вижу себя в образе майко в оранжевом кимоно, чувствую искристые капли дождя на лице и их дивный вкус на губах – и невольно закрываю глаза, позволяя ему снова закружить меня в восходящем потоке, а он осторожно обнимает меня за талию: - Так что, Шторм – пойдешь со мной?
...я бросаюсь к Доктору, вглядываюсь в его лицо – глаза закрыты, черты лица заострились, и в свете ночника мне кажется, что он не просто бледный, а с очень нездоровой синюшностью. Пытаюсь нащупать пульс на сонной артерии, и кажется, проходит вечность, когда мои пальцы ощущают легкий, слабый толчок. Пульс нитевидный! Дыхания почти нет! Кожа холодная – его будто из проруби вытащили! Почему тогда молчит монитор АД, почему не орет пульсоксиметр? И какого черта кардиомониторов два, на их экранах редкие пики, идущие в противофазе, а в строке режима светится странная метка «ПВ»?
========== Глава 10. Не чужой ==========
Два часа спустя
Александра
Сил и выдержки у Кузнецова хватило, чтобы спуститься с площадки подъемника, пройти три метра до «скорой» и попытаться забраться внутрь самому. Но раненая нога подвела, он запнулся об нижний край гидроборта и чуть не упал, и медики мягко, но решительно уложили его на носилки и аккуратно вкатили в машину. Он тут же приподнялся на локте, махнул мне рукой и скомандовал:
Шторм, залезай.
Медики переглянулись, но спорить с генерал-майором не стали, тем более, что Филин и Кейт Стюарт решительно забрались в «скорую» и уселись рядком на боковой скамейке. Филин орал в телефон спецсвязи, требуя «бригаду Орлова в первый оперблок», Кейт что-то торопливо строчила в своем планшете. Я устроилась рядом с ними, сжавшись в комочек, чтобы не мешать работать бригаде. А медики, не успела машина тронуться, оперативно взялись за дело.
Медконтроль отключен, - выдал врач бригады, проворно осмотрев Кузнецова. – Состояние средней тяжести. Множественные осколочные ранения плюс взрывная декомпрессия. Слева ни одной целой застежки. Вась, гидрашки. Режем скафандр.
И повернулся ко мне:
Чего сидишь, давай помогай. Отключи климатику и компенсаторы, сними шпангрель. Следи, чтоб не вырубился. Могут быть проникающие.
Ему нельзя общий наркоз, - сообщила я ему. – И аспирин. Вы уж придумайте, как его обезболить.
Ничего, вытерплю как-нибудь, - процедил Кузнецов сквозь зубы. – Кровотечения нет, взрывная декомпрессия - ерунда, чего не скажешь об осколке в ноге. Кажется, перебит нерв - болит и не отключается...
Что он несёт? После разгерметизации скафандра высотная эмфизема развивается очень быстро, и очень повезёт, если вскипевший азот в крови не вызовет закупорку сосудов со всеми вытекающими последствиями. Проникающее ранение - это стопроцентно внутреннее кровотечение. А этому чудику наплевать, его волнует, почему он не может выключить боль в ноге - разве это вообще возможно?
Ладно, неважно, сейчас надо освободить его от скафандра. Шпангрель – это не рыцарский доспех, так наши экипировщики называют секторный герморазъем шлема с защитой шеи при катапультировании, который крепится на плечевой пояс кирасы скафандра. Модули внутреннего микроклимата и компенсации перегрузок размещены на спине, но трубки систем гидравлики компенсаторов, теплообмена и вентиляции пронизывают весь внутренний слой скафандра, а управление выведено на правое бедро. Едва ли не половина этих трубок перебита, и системы в аварийном режиме, но ребята правы – давление в уцелевших магистралях есть, и оно создаст массу проблем, когда будут резать скафандр.
Так что я действовала как учили – помогла Кузнецову сесть, нащупала на его правом боку в районе талии аварийные клапаны, дождалась двойного характерного «бульк-ссссш», просунула руки ему за спину и, продавив две механические кнопки в районе крестца, выдернула вверх весь блок гидравлики вместе с бронелистом, защищающим нижнюю половину спины. Со стороны эта процедура выглядела очень неоднозначно, но мне было глубоко и далеко наплевать. На очереди был шпангрель, но с ним все очень просто, если у тебя спецключ или просто тонкие пальцы: отщелкнуть зажимы, снять защиту шеи, вытащить гермошторку и отсоединить герморазъем от кирасы. Правый зажим поддался легко, а левый подклинило, и я второпях сломала ноготь и ободрала кожу на указательном пальце. Тем временем медики сняли с Кузнецова берцы и перчатки, расстегнули изолирующие манжеты на запястьях и щиколотках, вооружились гидравлическими ножницами и принялись резать скафандр. Не самая лёгкая задача, учитывая прочность композитной брони, но против специнструмента не поспоришь. Хруст, скрежет, тонкая струйка теплоносителя, темная от крови, потекла на пол, один из медиков откинул в сторону переднюю часть изуродованного скафандра, Кузнецов приподнялся, помогая себе правой рукой, и мы втроём не без труда выдернули из-под него остатки костюма. Темно-серебристая подкладка скафандра вдоль всего левого бока стала красно-черной - серьезная кровопотеря налицо. С другой стороны, Кузнецову повезло, что осколки прошли по касательной, затормозились об крыло «сорок девятого», и большая часть их там застряла. Даже думать не хочу, что бы с ним стало, если бы его птичка не приняла на себя основной удар. А мы ещё и добавили ему боли, освобождая от скафандра - Доктор без сил растянулся на носилках и застонал сквозь стиснутые зубы, а его соматика полыхнула кровавой вспышкой. Я схватила его за здоровую правую руку, устанавливая тактильный контакт и пытаясь вытянуть раздирающую боль в боку и ноге на себя. Кузнецов попытался вырваться из моей хватки, но я держала его крепко.
«Не бузи, а, - одернула я его. – Что там у тебя не выключается? Может, я попробую?»
Кузнецов поморщился, приподнял голову и нацелился зажатой в левой руке свиристелкой себе в живот. Его комбез с левой стороны превратился в окровавленные лохмотья, и сквозь дыры было видно, что осколки его не пощадили: весь левый бок от плеча до колена и левая рука точно исхлестаны плетью, вдоль нижнего ребра кожа содрана начисто, чуть ниже - глубокая проникающая рана, будто ткнули плохо заточенной саблей, в боковой поверхности бедра рваная дыра с торчащим наружу осколком – перекрученным куском толстой металлической пластины в два пальца шириной. Крови было много, но она уже свернулась и запеклась багрово-черными корками, а светло-синие пятна герметизатора придали им жутковатый фиолетовый оттенок. Я выругалась, а на глаза невольно навернулись слезы: я не кисейная барышня, в горячих точках насмотрелась на всякое, но сейчас перед мной весь израненный и в крови лежал тот, кто за этот безумный месяц не раз спасал мне жизнь, с кем я готова идти в огонь и бездну, кто из временного командира стал дорогим и близким настолько, что я чувствовала его боль и без ментальной связи. Вдруг меня обожгло еще одной кровавой вспышкой, а Доктор откинулся на носилки и сунул мне в руку свою свиристелку.
