Я пожимаю плечами.
Если оно, удирая от нас, выложилось на полную, то против С-500 шансы у того блюдечка очень маленькие, - выдаю я после недолгого раздумья. – Особенно если С-500 в автоматическом режиме и заряжена – как бишь их, все забываю - этими новыми ракетами, которые валят тридцать пять махов и при этом еще маневрируют. Шанс там по большому счету один – если ПКО в полуавтомате, а на КП лоханулись и проспали.
Лоханулись и проспали, - повторяет за мной Доктор, и на его щеке проступает ямочка, а взгляд становится холодным и жестким, аж мурашки по коже. – А если бы у этого блюдечка был какой-нибудь стелс-режим?
Защита от тепловых головок у него была, - я продолжаю припоминать, - но полноценный стелс-режим – это вряд ли. Блюдечко у меня на радаре нарисовалось без проблем, Р-112 за ним пошли как приклеенные. А ведь есть еще спутниковая и наземная радиоразведка, они бы дали подсветку С-500 легко и непринужденно. А что?
Так, всякие мысли, - Кузнецов хватается за переносицу и прикрывает глаза. – Знаешь что? Лучше расскажи мне про «семьдесят седьмой». Как испытатель эксплуатанту. Что в нем самое интересное?
Я подливаю кипятка в чайник и в поднос и широко улыбаюсь.
Неограниченные возможности, - я вздыхаю, вспоминая, как знакомилась с первым прототипом Т-77, очень приблизительно напоминавшим ту элегантную стройняшку, в которую эта машина превратилась к третьей альфа-версии. – У нее принципиально иная энергетическая установка. Никакого горения топлива, никаких газогенераторов – суперкомпактный ядерный реактор на урановой плазме и бериллиевом замедлителе. С рециркуляцией, чтобы избежать радиационного загрязнения атмосферы. По сути, просто кварцевая колба с хитрым покрытием для удержания нейтронов, магнитная ловушка, прямой нагрев рабочего тела и очень хитрая система дросселирования – как карты впрыска и зажигания в спортивных моторах внутреннего сгорания. В атмосфере рабочее тело маршевых моторов – забортный воздух для большей дальности полета, на малых скоростях его подают нагнетатели, на гиперзвуке включается прямоток, а в космосе мы переходим на воду из баков. Реактор превращает рабочее тело в плазму с бешеной скоростью истечения, поэтому что импульс, что тяга у этих двигателей на порядок больше турбореактивных. Рулевые моторы – электрические и всегда работают на воде, так проще подавать рабочее тело и можно точнее управлять дросселированием. Они подвешены на шаровых соединениях с электроприводами и могут поворачиваться на 270 градусов по обеим степеням свободы. Поэтому на «семьдесят седьмом» РУС сделана как два в одном – чтобы можно было управлять тягой и вектором рулевых в ручном режиме, не полагаясь на управляющую нейронную сеть. Да ты это наверняка заметил.
Заметил, - Кузнецов разливает по чашкам пятую заварку, снова принюхивается и одобрительно кивает. – Отлично, еще пара заварок у нас точно получится. Кипяток у нас есть еще? Так о чем это мы – нейронная сеть? И вы, испытатели, ее обучали?
И до сих пор продолжаем, - я встаю, чтобы подлить воды в чайник. – Сначала на симуляторе и на летающей лаборатории – «пятьдесят седьмом», потом на прототипах, затем на предсерийных образцах, а сейчас у нас на испытаниях первая серийная партия из шести машин. И знаешь, в чем основная сложность?
Думаю, да, - Доктор с интересом смотрит на меня. – Вы должны научить машину правильно действовать в предельных режимах, но для этого вам надо выйти за свои собственные пределы. И это вопрос не столько отваги, сколько воображения.
Э..э… Ну да, - я потянулась за своей чашкой. – Воображение, расчет и жопомер. Знаешь, Доктор, ты мне сейчас открыл глаза на любопытную вещь.
Какую же? – он берет свою чашку, вопросительно поглядывает на меня поверх нее, и я улыбаюсь ему в ответ:
Да так, странности. Эти предсерийные машины, они во многом индивидуальны, каждую надо обучать с нуля. Так вот, при этом мы меняемся машинами, и абсолютно все ругаются на мои настройки. Мол, реакции на РУС слишком нервные, разбаланс слишком большой, УВТ работает слишком резко, и вообще машина все делает не так. У остальных таких проблем нет – Богдан и Котя с Русланом спокойно меняются. Выходит, это потому, что мое воображение помогает мне летать по-другому?
А мне понравились твои настройки, - задумчиво произносит Кузнецов. – Интересно, как твоя машина будет себя вести после меня?
Это не самое интересное, - я пристально смотрю ему в глаза. – Намного интереснее было бы дать тебе необученный «семьдесят седьмой» и посмотреть, сможет ли кто-нибудь летать на нем после того, как ты обучишь его под себя от начала до конца. Я к чему это говорю: если у вас много летунов твоего уровня, серийные настройки вас точно устраивать не будут.
Мои настройки точно никому не подойдут, - Доктор криво усмехается, и его взгляд снова становится жестким. – Базовые настройки наверняка устроят большинство наших летунов-перехватчиков. Как вариант, попросим загружать твои настройки как программу «Б» - продвинутые ребята будут в восторге.
Мы допиваем чай, и Кузнецов откидывается на спинку стула, но вдруг, наверно, вспомнив о чем-то, вскакивает как подброшенный.
– Ох, извини! - он смотрит на часы-ходики на стене. - Уже без десяти двенадцать, ты устала, завтра тяжелый день, а я тут сижу и трачу твое время. Я, пожалуй, пойду.
Ну… как скажешь, - почему-то мне не хочется, чтобы он уходил, но он прав, и не буду же я спорить с будущим командиром. – Доброй ночи!
Доброй ночи, Шторм! – Доктор порывисто пожимает мне руку и выскакивает в подъезд. Стоя у открытой двери, я слышу его быстрые шаги по лестнице.
– До завтра! - кричит он мне уже откуда-то снизу. – Хороших снов!
До завтра! – кричу я ему в ответ, закрываю дверь, иду в кухонный отсек убираться и поглядываю на настенные часы – электронные, но сделанные в деревенском стиле ходиков с кукушкой. Я забыла поменять в них батарейку, и они позавчера остановились на половине восьмого. Наручные часы я оставила возле мойки, и они-то как раз показывали точное время – 23:52.
А Кузнецов пришел ко мне в гости без часов и после чаю к мойке не подходил – тогда, спрашивается, как он умудрился назвать мне точное время?
Примечания автора
Инцидент на «Салюте-7» - реально имевшая место быть авария на советской космической станции «Салют-7», в результате которой станция потеряла ориентацию и лишилась связи с ЦУП. Автор предполагает, что тут не обошлось без злобных пришельцев.
«Золотая нашивка» - нашивка за тяжелое ранение.
Центроплан – центральная часть крыла, которая переходит в фюзеляж
Угол (угол атаки) – грубо говоря, угол между плоскостью крыла и набегающим потоком воздуха, из-за которого и возникает подъемная сила. Критический угол – тот угол, при котором подъемная сила начинает пропадать, и воздушный поток вокруг крыла перестает быть ровным (срыв потока). Закритические углы – это все, что выше. На этих углах полета делается высший пилотаж.
Сверхманевренность – способность самолета к управляемому полету на закритических углах и практически неограниченно изменять ориентацию самолёта относительно направления полёта.
«Хвосты покрутить», «крутить хвостом» - не только высший пилотаж, но и воздушное хулиганство вообще.
«Горка», «бочка», ранверсман, петля Нестерова, «чакра Фролова», «столб», «кленовый лист», «кобра», «колокол» - фигуры пилотажа. Петля Нестерова – она же «мертвая петля», горка – «резко вверх-вниз», «чакра» - разворот с минимальным радиусом, когда самолет запрокидывает нос и как бы делает кувырок назад, «кобра» - самолет встает на хвост, и хвост немного обгоняет нос, «кленовый лист» - вращение по горизонтали, то есть вокруг вертикальной оси (как фигурист), «колокол» - самолет как бы тормозит пузом об воздух и проваливается вниз. Ранверсман – скоростной разворот на «горке».
