Меня помучили, но отпустили с миром, - улыбаюсь в ответ. – Признали годной. А тебя почему медики не замели?
Меня-то за что? – он смотрит на меня, подняв бровь. – Я подготовленный, у меня справка есть, а показаний к осмотру нет. Носового кровотечения не было, из кабины вылез сам, а не вывалился, теплые слова прощания с завтраком не сочинял, в голове шарики не катались. Поэтому…
А меня так было за что?! – я рассердилась настолько, что просто не могу удержаться. – Я, значит, неподготовленная?
И тут же спохватываюсь: стоп, откуда? Как он узнал? Про пьяных ежиков в голове и тошноту я ему совершенно точно не говорила!
Я тебя поймал, - напоминает мне Кузнецов, но мне кажется, что он отвечает на мой невысказанный вопрос, - и держал тебя в руках около минуты. Не заметить, как ты дышишь и как работает твоя диафрагма, было невозможно. Я заметил, обратил внимание твоего руководства на твое самочувствие, и они решили направить тебя на полное обследование. К таким нагрузкам ты не была подготовлена, это совершенно точно. Прости, но… раз уж я вывел тебя за границу возможного, я отвечаю за последствия. Разве я не прав?
Он разводит руками, делает потешную моську оскорбленной невинности, и это выглядит настолько смешно, что я больше не могу сердиться на него и расплываюсь в улыбке.
Спасибо, что беспокоился, - выдаю ему в ответ. – А чего ты такой взъерошенный? Конструкторы замучили или опять Палыч орал?
Горянкин – своеобразная личность, это факт, - говорит Доктор, хитро поглядывая на меня. – Как ты его терпишь? А с конструкторами «Сухого» мы очень серьезно пообщались. Им было нужно получить мое авторитетное мнение о машине - будущий эксплуатант, тем более - с опытом испытателя. Вцепились в меня и давай расспрашивать, что мне нравится, что не нравится, есть ли пожелания, как их машина в сравнении с аналогами…
С аналогами? – невольно переспрашиваю я. - На Земле у «семьдесят седьмого» нет и не может быть аналогов – или ты про всякие летающие тарелки?
Внеземные корабли, ага, - Доктор пытается пригладить волосы надо лбом – безуспешно, только сильнее растрепал. – Моя работа. Я, можно сказать, уникальный специалист по внеземным летательным аппаратам.
У меня чуть челюсть не упала в траву - вот, значит, в чем дело. Если где-то падает что-нибудь внеземное, за дело берется ОКУ – и Кузнецов, скорее всего, возглавляет группу, которая берется за изучение этого объекта. И если им удается разобраться и восстановить его, именно Кузнецов выясняет, как на нем летать, и снова поднимает его в воздух, а может быть, даже идет на нем в бой. Теперь понятно, почему он так быстро адаптировался к управлению «семьдесят седьмым», хотя даже я, избалованная мощью «изделий 30 модифицированных», довольно долго привыкала к сумасшедшей тяге моторов «семьдесят седьмого», его фантастической отзывчивости, да хотя бы той же новой схеме посадки с использованием рулевых движков как тормозных. И если Кузнецову нужен помощник в испытаниях летающих тарелок – о, я готова, да и вряд ли он найдет кого-нибудь лучше меня. Это даже интереснее межпланетных полетов! Хочу-хочу-хочу!
Наверное, эти мысли мигом отразились на моей физиономии, а может, я опять брякнула что-то вслух, потому что Кузнецов снова улыбнулся мне во все тридцать два.
Поздно уже, - сказал он и подмигнул мне. – Пойдем, провожу.
А что, тебя к нам в общагу поселили? – интересуюсь вежливо, несколько удивившись такому повороту. – Должны были в генеральский домик…
Ага, туда, - небрежно откликнулся Доктор. – Но у них там сейчас пьянка, а я не хочу. Так что лучше я погуляю. И мне хорошо, и никому не обидно.
Вдоль живой изгороди по замощенной брусчаткой дорожке, налево, через скверик с пестрыми клумбами и невысокими кустами шиповника, перейти неширокий проезд с аккуратно покрашенными бордюрами – и вот мы подходим к подъезду кирпичной трехэтажки офицерского общежития. У нас тут, конечно, не отель HV-1, но условия неплохие – каждому выделена квартирка-студия, маленькая, зато с хорошей мебелью, лоджией и навороченным санузлом, на первом этаже есть две сауны, бассейн и прачечная, в «номерах» убираются горничные, чтобы мы грязью не заросли, а в столовке летный состав кормят как на убой. После ливийских бытовок и каюты на «Кузе» - можно сказать, почти идеально.
Мы пришли, - я останавливаюсь перед подъездной дверью и копаюсь в кармане в поисках ключ-карты. – Вот моя норка. На третьем этаже.
Тогда… до завтра, – Кузнецов протягивает мне руку. – Начинаются учения, утром будет глобальное совещание. Там и встретимся.
Что-то мелькает в его ясном, открытом взгляде, и, кажется, я понимаю – нет, даже не так, я ощущаю поток его мыслей. Он здесь один, ему тоскливо, неудобно, почему-то тревожно и до чертиков хочется с кем-нибудь поговорить.
Чаю хочу, - ни с того ни с сего выдаю я и при этом почему-то улыбаюсь как дурочка. – У тебя нет желания составить мне компанию?
Есть, конечно, - радостно подхватывает Кузнецов, еле дав мне договорить. – От чая в хорошей компании я никогда-никогда не отказываюсь!
Я подношу ключ-карту к считывателю замка, Доктор открывает дверь, пропуская меня вперед, и мы едва ли не наперегонки взлетаем по лестнице на третий этаж. Я искренне надеюсь, что в моей норке сегодня нормально убрались, но подозрений, что Кузнецов напросился (а я уверена, что он именно напросился, как-то передав мне свои мысли) на что-то большее, чем болтовня за чаем, у меня почему-то не возникает. Скорее всего, тут дело в скуке или в желании поближе посмотреть на возможное пополнение своей группы, но не более того. Хоть кольца у него на руке и нет, его наверняка где-то ждет блондинистая генерал-майорша. А может, он, как и я, влюблен только в небеса черные и голубые, потому и выглядит отъявленным небожителем совершенно не от мира сего.
Ключ-карта открывает нам замок моей норки, и я рулю в кухонный отсек мыть руки и ставить чайник, а Доктор плюхается в кресло-мешок возле выхода на лоджию, закидывает ногу на ногу и начинает оглядываться по сторонам. Вдруг его внимание привлекают разные ближне- и дальневосточные побрякушки на отдельной полочке книжного стеллажа, и он бросается их разглядывать.
Чудесно! - громко восхищается он. – У тебя тут и нэцкэ, и китайские поделки, и египетские, и из Двуречья, и из Западной Сахары! Вот это же работа туарегов, да? Ты была в Африке?
Ага, - я поворачиваюсь к нему, включив чайник. – Помотало меня по свету, это точно. Ты чай пьешь как я или как все?
Конечно, как ты, - Кузнецов весело поглядывает на меня. – Это звучит интригующе. «Как все» – звучит как-то скучно и неинтересно.
Он передислоцируется за кухонный стол и наблюдает, как я достаю из кухонного шкафчика китайский бамбуковый чайный поднос, маленькие, размером с яйцо, фарфоровые чашки и чайничек из исинской глины, простенький на вид, но стоивший чуть дешевле вертолета, а затем лезу в холодильник и начинаю рыться в своих запасах.
В связи с поздним временем, - говорю, - дахунпао предлагать боюсь. Хотя после сегодняшнего было бы самое то.
Что? – переспрашивает Кузнецов. – Настоящий «большой красный халат»? Если можно, я буду.
Можно, конечно, - я достаю из холодильника заветную жестяную баночку с плотно притертой крышкой, темно-красную, изрисованную драконами. – Настоящий, с тех самых четырех кустов. Китайские коллеги подарили. И еще того нефритового тигра с крыльями, которого ты разглядывал.
Отсыпаю в исинский чайник из баночки порцию темно-бордовых с прозеленью листьев, ошпариваю их, тут же сливаю кипяток в поднос и завариваю первую серию. Это не то, чтобы настоящая чайная церемония, но братья-китайцы меня научили, как правильно обращаться с дахунпао. Моя норка тут же наполняется ни с чем не сравнимым ароматом, и я краем глаза отмечаю, как Кузнецов втягивает носом воздух и жмурится от удовольствия.
