В чем дело было? – спрашиваю. – Разобрались?

Механики мнутся, а «тащгенерал» улыбается во все тридцать два:

Контакт глючил. Я поправил.

Надо же, починил. Руки правильным концом вставлены. Все-таки инженер? Генералы обычно об контакты не мараются. Свиристелка эта еще - махом нашла глючный контакт… Где он ее нарыл? Кучеряво живут ОКУшники, не поспоришь. Нашим бы механикам такую приблуду, не возились бы с разъемами по полдня.

Ну что, - улыбаюсь ему в ответ. – Раз починил – погнали? Мой взлет, твоя посадка.

Алонси! – выдал он и сунул голову в шлем.

Итак, поехали! Доктор в передней кабине, я в задней, выруливаем на ВПП. Башня разрешает взлет, разбег, отрыв, убираю шасси. С башни передают:

Давай, Шторм. Покажи ему!

Палыч. Все за честь фирмы радеет. Прямо чувствую, как его распирает: натянет ли его драгоценнейший шеф-пилот нос залетному космонавту? Не переживай, командир, не подведу.

Рок-н-ролл, котятки! Набор высоты, левый вираж, бочка, петля Нестерова и еще бочечка – теперь фиксированная, «чакра Фролова», сразу вверх на «столб», «кленовый лист», правый вираж и «колокол». Выхожу в горизонтальный полет, чуток снижаюсь над полем. Теперь моя личная фишечка с использованием рулевых моторов: скоростной ранверсман и мгновенный заход на «кобру», отклоняю векторы тяги рулевых, нос падает, и наплевать на срыв потока – летим пузом вверх, хвостом вперед! Выхожу обратно «чакрой», от перегрузки темнеет в глазах, а в наушниках слышу довольное «Оппачки!» Доктора. Выравниваю птичку.

Давай, Доктор, - выдаю. - Теперь твоя очередь.

Шторм, принято.

Сначала он пилотирует как-то странно, дергает машину, меняет режимы двигателей – не понимаю, что он творит, адаптируется, что ли? Но вот вроде приспособился: пара виражей, восьмерка, боевой разворот, бочка! Пузом вверх и обратно, вираж, петля с поворотом, заходит на «столб» и делает «кленовый лист» - получается, и получается круто. Это его первый вылет на «семьдесят седьмом», а он уже понимает и чувствует птичку лучше, чем я, она слушается его с таким удовольствием, что я даже ревную. Молниеносная стабилизация – и сразу «колокол», я бы не рискнула делать его так низко, а Доктору хоть бы хны – использовал рулевые моторы вместе с основными, выскочил из фигуры, пошел на «кобру», резко набрал высоту и кувыркнулся в «чакре». Он что, совсем не чувствует перегрузок? И вдобавок - классный, чистый, просто невероятный пилотаж! Этот Кузнецов - летун от бога, он круче меня настолько же, насколько я сама лучше зеленого молодняка из Академии. Выровнялся по тангажу и крену, и я чувствую пятой точкой, что он что-то затеял.

Так и есть – вырубил автоматику, отключил ограничители и речевой информатор, пошел прочь от аэродрома, набирая скорость и высоту. И прежде, чем я успела что-то вякнуть, форсировал маршевые моторы и рулевые левого борта, взял РУС на себя, выставляя тангаж на прямой угол, и резко накренил машину вправо, направляя векторы тяги маршевых движков в разные стороны, закручивая машину.

Теперь понятно: хочет сделать «кленовый лист», но вращаясь не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной. Невозможная фигура, на таких углах пилотировать нельзя, даже эта птичка не справится. Я же знаю, что это ее предел. На этом режиме она сорвется в штопор - и привет, не хватит ни тяги, ни аэродинамического качества. Или все-таки хватит? На что он рассчитывает? Что за волшебное слово знает этот чокнутый космонавт, чтобы заставить подчиниться машину, которую я учила летать, про повадки которой я знаю больше, чем кто бы то ни было?

Срыв потока, но в штопор мы не падаем – вот раз оборот, и два, и три, и выравнивает. Снова разгоняется и повторяет фигуру, теперь шесть оборотов, и скорость выше. Он точно крутит «блинчики» на льду, как в дрифте, только в вертикальной плоскости.  У меня муть в глазах и мокро в носу, пульс зашкаливает, и тут в наушниках слышу Доктора:

О, получилось! Клево! Теперь давай ты!

Ишь ты, как огурчик. Да как вас, космонавтов, готовят, что с вами делают – вы заговоренные или вообще не люди? Посмотрите на него, даже не запыхался. Но и мы не лыком шиты! Я трясу головой, шмыгаю носом – вроде ничего, оклемалась. Ладно, космонавт, вызов принят. Беру управление, разворачиваюсь, пока Доктор поясняет мне схему-план маневра. Набираю горизонтальную скорость. Ну, поехали!

Форсаж, РУС на себя, вектор тяги левого основного, правого основного, рулевые… ох, что-то не так, трясет, срыв потока, машина валится в штопор. Не могу удержать, не могу! Ох, мамочки!.. Катапульта?! Не-ет! Надо пробовать вытянуть!

«Ручки отпусти! - вдруг слышу хлесткий приказ Доктора. – Я беру управление!»

Ледяная волна зарождается где-то в мозгу и скатывается вдоль спины, мои руки сами собой разжимаются, я точно замерзаю. И мне остается только наблюдать, как этот космонавт, шипя сквозь зубы, восстанавливает контроль и вытаскивает падающую машину из штопора с приличным таким запасом по высоте. Второй невозможный маневр в одном полете.

Да как, черт возьми, он это делает?! И почему я услышала его не в шлемофоне, а прямо в голове? Показалось? Не помню за собой таких глюков. Но самое странное - почему я послушалась? Даже нет, не так - почему этому приказу невозможно было не подчиниться?

Вся в холодном поту, выдыхаю, пытаясь собраться, погасить противную дрожь в руках, вернуть себе концентрацию. Вот я самонадеянная лошара, спутала свой предел с пределом моей птички, поверила не ей, а себе и в результате чуть ее не угробила. Дело было не в бобине, долбоёб сидел в кабине, как сказал бы Серый. Только сейчас я почувствовала, как испугалась - да тьфу на меня, радоваться надо и бежать на угол за поллитрой, потому как пронесло.

Видишь, ничего страшного, - голос Доктора спокоен, но дыхание все же сбито. – Не пыхти. Гипервентиляцию нам не надо. Вот так, молодец. Бояться нечего. Давай еще раз. Все получится.

И у меня в голове будто вспыхивает картинка. Я четко вижу, где накосячила, почему машина сорвалась, и как сделать, чтобы фигура получилась. Я готова попытаться еще раз.

И снова слышу Доктора у себя в голове, теперь это даже не голос, а беззвучный приказ, волна воли, изгоняющая страх, наполняющая спокойной, даже беспощадной уверенностью: «Просто бери и делай. Это не страшно. Если что, я снова вытащу машину. Давай!»

Форсаж, ручку на себя, крен! И тут башня – как всегда, не вовремя:

Борт «42-красный»! Шторм! Доктор! Вы что там делаете?!

Что за люди, такой момент портят! Послать бы вас по матушке, да на разборе полетов огребу.

Т-р-рахаемся! – выдавливаю я, форсируя рулевые моторы, балансируя ручками управления на грани срыва. Давай, птичка моя! И раз оборот! И два! И три! Четыре! Пять! Стабилизирую! Получилось! Йуу-хууу!

Оба орем что-то нечленораздельное и ржем как кони, наверно, это нервное. В носу опять хлюпает кровь, но это ерунда. Отсмеявшись, Доктор спрашивает:

Повторишь?

Конечно, - выдыхаю я. – Закрепим материал.

И я на голом адреналине кручу шесть сумасшедших вертикальных блинчиков. В этот раз – чисто и уверенно, как какой-нибудь несчастный иммельман.

Посадка моя, - напоминает Доктор, и я отпускаю ручки управления, не без труда разжав пальцы. А он, вместо того, чтобы идти к аэродрому, направляет машину вверх. Идем на гиперзвуке сквозь яркую синеву, бездонное фиолетовое, к верхним слоям экзосферы, где небо чернеет и над нами вспыхивают звезды. Машина зависает в верхней точке «горки», мы плывем в невесомости между черным и бело-голубым, перламутровой тарелкой Земли и звездными огнями.

На таких высотах я летала, но как пассажир я здесь впервые, я вижу космос как в первый раз. Его красота обрушивается на меня до мурашек по коже, до слез, до инстинктивного «ах», застрявшего в горле, но не от перегрузки, нет. Кто-то там, в бескрайней дали, позвал меня домой. Я снова маленькая девочка, которая смотрит на звезды, слышит их зов и не чувствует себя дома на Земле.