Сквозь пелену слез я смотрю, как ТАРДИС зажигает стартовые огни, и ее силуэт плывет, размывается и исчезает со знакомым ухающим звуком и порывом теплого ветра. Почему-то я понимаю, что он не вернется, и мне становится страшно. И на помощь позвать некого – тот, кто мог бы помочь, остался в другой Вселенной, он недосягаем, он не услышит, кричи не кричи… А если б я и докричалась – что я ему бы сказала?
Ничего не видя вокруг себя, бреду домой пешком, и слезы текут даже не ручьем, а бурным горным потоком. На краю сознания жалобно ползает мысль: хорошо, что Элис у бабушки, и есть время, чтобы прореветься, собрать себя в кучку и придумать, как объяснить ребенку, что папа больше не придет. Но пока я не в силах даже открыть входную дверь и тупо сижу на крыльце, как вдруг…
До моих бедных ушей доносится знакомый звук, налетает порыв теплого ветра, и на лужайке перед моим крыльцом материализуется та самая до боли родная синяя будка, распахивается ее дверь, и я не верю своим глазам – на нестриженную травку лужайки уверенно ступает мой Доктор. Он почти не изменился, только вместо привычного костюма в полоску на нем темно-коричневый рабочий комбинезон, а на ногах не кеды, а тяжелые защитные ботинки - но все то же выразительное лицо, те же взъерошенные волосы, та же легкость движений, та же осанка… Не может быть! Он услышал! Он пробился сюда! Но как?
Я вскакиваю с насиженных ступенек, бегу ему навстречу, но точно налетаю на невидимую стену, увидев, кто выходит из ТАРДИС вслед за ним. В самом деле, а чего я хотела – я не знаю, сколько времени для него прошло, мне ли удивляться его очередной красивой спутнице… Хотя нет, она не просто спутница. Иначе не была бы она одета в такой же затасканный комбинезон, туго стянутый эластичным ремнем, не торчали бы надо лбом в ее лохматой пепельной гриве сварочные очки, а из нагрудного кармана не выглядывал бы наконечник звуковой отвертки. Нет, не спутница – полноправный член экипажа ТАРДИС. Значит, эту каланчу с дурацкой стрижкой можно учить, можно доверять ей тебе помогать, а мне было нельзя? Вдруг мне бросаются в глаза одинаковые кольца на их руках, и меня накрывает понимание: они женаты, значит, он нашел ту, которой он позволил остаться с ним на всю жизнь. Когда же ты мне наврал, милый - когда уверял, что ты последний из своего народа, или когда уговорил остаться с Джоном, потому что тебе будет слишком больно увидеть, как я состарюсь и угасну? Какие красивые слова: проклятие таймлордов, вечное одиночество, эта дрожь в голосе, эта боль в глубине взгляда - и все это, значит, превосходно сыгранное вранье? Сколько еще таких дурех, как я, повелось и стало твоими игрушками, а потом оказалось выброшено, когда они надоели? А трюк со своей копией ты, наверное, тоже не в первый раз проворачиваешь? Как ты, чертов телепат, мог не знать, что любила я именно тебя, со всеми твоими непонятными мне заскоками, нечеловеческим взглядом на мир и слишком холодными руками? Такого сильного, умного, бесстрашного, смешного - и раненого проклятием одиночества в оба сердца навылет…
Ничего не изменить, не переиграть назад. То, что должно быть сломано, будет сломано, обреченное смерти - умрет. Ты сам показал мне это, милый, это был жестокий урок, а я только сейчас поняла, что не до конца его выучила.
Я уже открываю рот, чтобы высказать ему все, что я думаю о нем и о его визите, но спохватываюсь на полуслове. А вдруг он не врал, вдруг он сам верил в то, что говорил мне так открыто и искренне, и тогда я не вправе обвинять его в том, что безжалостная злодейка-судьба вдруг решила ему улыбнуться…
Боль, обида и стыд перехватывают мне горло тройной удавкой. Я бессильно сажусь прямо в траву, и меня захлестывает новая волна рыданий. Я даже не замечаю, как Доктор подбегает и падает на колени рядом со мной, я просто вдруг чувствую, как его сильные руки обнимают меня – нет, не так, как раньше, когда мы любили друг друга, теперь это просто дружеские объятия, но такие же крепкие и надежные, как тогда. И мне остается только уткнуться носом в его плечо, в грубую ткань комбинезона, пропахшую горелым металлом и смазкой, и плакать, пока не кончатся слезы. Вдруг я чувствую сильные прохладные пальцы жены Доктора на висках, ее присутствие в своем сознании, дергаюсь, но быстро понимаю, что она делает, и краем сознания радуюсь, что мне не надо будет ничего объяснять.
Она убирает руки, и тут же разом прекращаются мои слезы. Я отстраняюсь, вытираю рукавом заплаканные глаза, вижу, как Доктор и его подруга переглядываются, и понимаю, что они как-то переговорили без слов. Я не знаю, о чем они, и это просто бесит, но Доктор встряхивает меня за плечо и улыбается.
- Вот и зря, - говорит он, и мне ясно, что он по-прежнему видит меня насквозь. – Шторм просто ввела меня в курс дела. А вот что нам делать дальше, мы решим все вместе. На чай пригласишь?
Он встает, ставит меня на ноги и вдруг спохватывается:
- Кстати, знакомьтесь! Шторм, это Роуз Тайлер - та самая. Роуз, это Шторм, моя жена.
Я вздрагиваю при этих словах, и он, видя мою реакцию, добавляет:
- Ты права. Она Повелительница Времени, как и я. Мы больше не одни.
- Да? – интересуюсь я. – То есть… дети?
- Четверо, - гордо отвечает он. – Трое мальчишек и девочка. А у вас?
- У нас с Джоном ни одного, - говорю, может, слишком резко, - а у нас с тобой – девочка. Элис. По крайней мере, Джон уверен в этом. Но я не знаю, как…
- Наверно, ТАРДИС постаралась, - Доктор слегка улыбается. – И сколько лет девочке?
- Восемь, - еле выдавливаю я. – Месяц назад исполнилось…
- Возраст инициации, - задумчиво бросает Доктор что-то совсем непонятное. – Ладно! Пошли пить чай и думать, как жить дальше.
Я веду их в дом, но спотыкаюсь на крыльце, и Шторм поддерживает меня, пока я открываю дверь. На кухне чаем занимается Доктор, находит заварку, гремит чайником, достает чашки, ложки, сахар, молоко. Я наблюдаю за его спокойными, уверенными движениями и каким-то образом успокаиваюсь сама. Шторм лезет в холодильник, достает продукты, проворно замешивает тесто, и вскоре кухня наполняется чудным ароматом блинчиков. Как кстати, сейчас мама привезет Элис, а я так и не приготовила ужин – но меня сейчас хватает только на то, чтобы достать из шкафа банку клубничного джема и сунуть ее Доктору, чтобы он ее открыл. Крышка легко подается под его сильными пальцами, он тут же залезает в банку ложкой, намазывает горячий, прямо со сковородки, тоненький блинчик, скручивает его в трубочку и вручает мне. Я откусываю кусок, и в этот момент хлопает входная дверь, и на кухню влетает мама.
- Роуз! – нервно спрашивает она. – Где Элис? Дома?
- Н-нет, - я выронила блинчик и чуть не поперхнулась чаем. – Я думала, она с тобой.
Мама смотрит на меня ошалевшими глазами.
- Джон забрал ее час назад, - объясняет она и смотрит на Доктора в упор. – Но он здесь, а Элис нет… Так! – она хватает его за рукав и дергает, поворачивая к себе. – Где моя внучка?!
- Да разрази меня Время, если я знаю! – тот мягким, стремительным движением освобождается от ее захвата. – Посмотри на меня повнимательнее, Джеки, я не Джон. Я Доктор.
Она всматривается ему в лицо, щурится и вздыхает.
- И правда, - удивленно произносит она. – Постой-ка! А где тогда этот недотепа, мой зять?
Доктор хмурится, поднимает бровь, на его щеке появляется такая знакомая мне ямочка – верный признак того, что он начинает злиться.
- Роуз, - он пристально смотрит на меня. – Ты абсолютно уверена, что он улетел на ТАРДИС?
- Абсолютно, - я киваю. – Позавчера он сказал, что наша ТАРДИС подросла и готова к полетам, а сегодня… Сегодня он опять психанул, убежал от меня в лабораторию и стартовал у меня на глазах!
- Ну, вот и выясняется картинка, - отвечает Доктор. – Парень взял ТАРДИС, забрал Элис и улетел. Если вы спросите меня, зачем – тут все очень, очень просто. Восемь лет – возраст инициации. Элис должна заглянуть в Неукротимый Вихрь, чтобы стать настоящей Повелительницей Времени. И я не могу упрекнуть Джона в том, что он не желает девочке прожить человеческую жизнь.
