Эльвира. Да! Это… лучше всего… это прекрасно!
Писарро. Ты как будто обижена? Эльвира, однакож, сохранит всю власть над сердцем правителя. Подумай, я вижу пред собою скипетр.
Эльвира. Обижена?… Нисколько… Ты же знаешь: твоя слава – мой кумир. А это будет такая слава, такой заслуженный почет!
Писарро. Ты что-то недоговариваешь.
Эльвира, Ничего… Так, женский вздор… или, быть может, ревность. Но пусть не помешает она царственному шествию героя.
За сценой звуки труб.
Вас призывает оружие… Ступайте, ступайте, храбрецы, достойные соратники Писарро!
Писарро. Ты не пойдешь со мной?
Эльвира. Пойду, конечно. И первая восславлю будущего короля Перу!
Входит Гомес.
Альмагро. Ага, Гомес! Ты с чем?
Гомес. На той горе, в заросли пальмовых деревьев, мы захватили старого кацика. Бегством он спастись не мог, мы взяли их обоих голыми руками – его и слугу. Но на языке у старого одни насмешки да ругань.
Писарро. Тащи его сюда.
Гомес выходит из шатра и возвращается, ведя Оросембо и его слугу. Они в цепях и окружены стражей.
Кто ты, прохожий человек?
Оросембо. Сперва скажите, кто из вас главарь этой шайки разбойников?
Писарро. Ха-ха!
Альмагро. Безумец!.. Вырвать ему язык, не то…
Оросембо. Не то услышишь слово правды.
Давилья (обнажив кинжал). Можно мне вонзить ему в сердце клинок?
Оросембо (к Писарро). В твоем войске много еще таких героев, как этот?
Писарро. Наглец!.. Эта дерзость скрепила твой приговор. Ты умрешь, седовласый грубиян. Но сперва ты выложишь нам без утайки все, что знаешь.
Оросембо. Я знаю то, в чем ты меня сейчас заверил, – что я умру.
Писарро. Поменьше бы дерзил, так, может, сберег бы жизнь.
Оросембо. Жизнь старика – иссохший ствол, ее беречь не стоит.
Писарро. Слушай, кацик. Сейчас мы выступаем против перуанцев. Нам известно: есть потайной проход к убежищу в горах, где вы укрыли ваши семьи. Проведи нас по нему – и назови награду. Если хочешь богатства…
Оросембо. Ха-ха-ха-ха!
Писарро. Тебе смешно мое предложение?
Оросембо. И предложение твое и ты! Богатство… Мое богатство в двух дорогих и храбрых сыновьях. И в небесах я накопил блага – награду за добрые дела на этом свете. Но все же главное мое сокровище при мне.
Писарро. Что ж это? Говори!
Оросембо. Могу сказать, потому что твоим оно не будет никогда. Это сокровище – чистая совесть!
Эльвира сидит неподвижно и с величайшим вниманием слушает Оросембо.
Писарро. Думаю, не найдется больше ни одного перуанца, который смел бы говорить, как ты.
Оросембо. А я хотел бы думать, что не найдется больше ни одного испанца, который смел бы действовать, как ты.
Гонсало. Упрямый язычник!.. Сколько солдат в вашем войске?
Оросембо. Сочти листья в том лесу.
Альмагро. Укажи, где слаб ваш лагерь.
Оросембо. Нигде – он со всех сторон огражден частоколом правды.
Писарро. Где вы укрыли ваших жен и детей?
Оросембо. В сердцах мужей, в сердцах отцов.
Писарро. Ты знаешь Алонсо?
Оросембо. Знаю ли я его… Алонсо… знаю ли! Он благодетель нашего народа… Ангел-хранитель Перу!
Писарро. Чем заслужил он это прозвание?
Оросембо. Тем, что не схож с тобой.
Альмагро. Кто такой Ролла, ваш второй военачальник?
Оросембо. На это отвечу, потому что я люблю и слышать и повторять имя героя. Ролла – сородич царя Аталибы, полководец, боготворимый войском. На войне он – тигр, разгоряченный копьем охотника; в дни мира – кротче, чем ягненок-сосунок. Он был помолвлен с Корой, но, поняв, что ей милей Алонсо, отступился от прав своих и от душевного покоя во имя дружбы и ради счастья Коры. Но он ее не разлюбил, он сохранил любовь – горячую и чистую.
Писарро. Так! Романтический дикарь!.. Я встречусь с ним, и скоро.
Оросембо. Лучше не встречайся: взор его, благородный и грозный, тебя испепелит.
Давилья. Молчи… иль трепещи!
Оросембо. Разбойник безбородый! И перед богом я не трепетал, так что мне трепетать пред человеком? Или пред тобой, когда ты даже и не человек?
Давилья. Еще хоть слово, дерзостный язычник, и я тебя сражу.
Оросембо. Рази, христианин! А после хвались среди своих: я тоже убил перуанца.
Давилья. Ступай же в ад! Вот моя месть. (Вонзает в него кинжал.)
Писарро. Стой!
Давилья. Ты бы мог терпеть и дальше эти оскорбленья?
Писарро. И потому он должен умереть без пытки?
Оросембо. Верно! (Давилье.) Заметь же, юноша, ты в опрометчивости спас меня от дыбы, а себя лишил полезного урока: ты мог увидеть, как злобно месть изобретала бы терзанья– и как стойко их выносил бы тот, кто чист душой.
Эльвира (прижимая голову Оросембо к своей груди). О! Вы все – чудовища! Открой глаза, безвинный мученик, открой глаза и перед тем, как умереть, дай мне свое благословенье. Как мне жаль тебя!
Оросембо. Меня жалеть? Меня? Когда я на пороге блаженства! Прими благословенье, женщина! Испанцы… небо да обратит ваши сердца к добру и да простит вас, как я прощаю.
Писарро. Убрать…
Оросембо, умирающего, уносят.
Давилья! Если ты еще раз так безрассудно…
Давилья. Извини мое горячее негодование…
Писарро. Довольно… (Указывая на второго пленника.) Развяжите. Отпустим эту тварь. На пользу будет, если разнесет он весть о том, как жалуют у нас за дерзкий вызов… Ого! Я слышу, наше войско двинулось.
Слуга (проходя мимо Эльвиры). Если твое заступничество, женщина, избавит от глумления останки моего несчастного хозяина…
Эльвира. Я поняла.
Слуга. Его сыновья, быть может, отблагодарят тебя за доброту, когда не смогут взыскать за смерть отца.
Писарро. Что говорит раб?
Эльвира. Он на прощанье благодарит тебя за милость.
Писарро. А вот и стража и проводники.
Видно, как между палатками проходят воины.
За мной, друзья. Распределим посты, и не успеет Солнце, перуанский бог, уйти в морскую глубину, как орошенный кровью испанский флаг взовьется над стенами поверженного Кито.
Все, кроме Эльвиры и Вальверде, уходят.
Вальверде. Не дерзко ли это, что мои надежды крепнут по мере роста жестокостей, которые, как я вижу, потрясают душу Эльвиры?
Эльвира. Я, кажется, схожу с ума! Куда бежать от этих страшных зрелищ?
Вальверде. Не может ли преданность Вальверде служить тебе прибежищем?
Эльвира. Что мог бы ты сделать, чтобы меня спасти? Чтобы отомстить за меня?
Вальверде. Все, чего потребуют твои обиды. Скажи слово – и деспот, истекая кровью, падет к твоим ногам.
Эльвира. Мы еще, возможно, поговорим об этом. Теперь оставь меня.
Вальверде уходит.
Нет! Не эта месть… не этим орудием. Позор, Эльвира, хотя бы на мгновенье обратиться в мыслях к недостойному предателю!.. Жалкий обманщик, изменяющий хозяину, который ему доверился, – разве он будет верен заветам любви, заветам чести?… Писарро хочет покинуть меня… да, меня, которая ради него пожертвовала… Боже!.. Чем я для него не жертвовала! Но смирю сегодня эту гордость и жажду мести, чтобы еще раз испытать его. Мужчины! Устав от нежной любви добродетельной женщины, вы ищете новой утехи на груди распутницы, сумевшей взять вас лестью. О, такое сердце, которому вы дали залог вашей верности, – его вы можете оскорбить и покинуть и, заглушив упреки совести, не опасаться больше ничего, потому что, поруганное и брошенное, оно находит гордое пристанище в своей незапятнанной славе – в чистой совести. Но вот безудержный развратник покидает женщину, коварно отняв у нее сперва и эту естественную защиту и это утешение… что он оставил ей? Отчаянье и месть! (Уходит.)
Действие второе
Картина первая
Уголок на берегу в кольце деревьев и скал. Кора играет с ребенком. Алонсо любуется ими.
Кора. Признайся, похож он на тебя? Или ты скажешь – нет?
