Ричард Бринсли Шеридан

1799 г.

Аталиба – царь Кито.

Ролла, Алонсо – его полководцы.

Кора – жена Алонсо.

Орано – перуанский офицер.

Писарро[1] – предводитель испанцев.

Эльвира – любовница Писарро.

Альмагро, Гонсало, Давилья, Гомес – соратники Писарро.

Вальверде – секретарь Писарро.

Лас-Касас – испанский священник.

Слепой старик.

Мальчик.

Оросембо – старый кацик.

Слуга Оросембо.

Часовой.

Перуанские воины, жрецы и жрицы Солнца, перуанки, испанские офицеры и солдаты и другие.

Место действия – Перу.

Роскошный шатер рядом с палаткой Писарро. В одном углу шатра мы видим спящую под балдахином Эльвиру. Входит Вальверде, смотрит на Эльвиру, опускается на колени и хочет поцеловать ее руку. Эльвира проснулась, встает, глядит на него в негодовании.

Эльвира. Наглец! Ты по какому праву нарушаешь короткий сон, которым истомленная моя душа так редко может позабыться в этом шумном стане? Что ж, рассказать мне твоему господину об этой дерзкой измене?

Вальверде. Я слуга Писарро – в этом ты права; он верит мне, и я хорошо его знаю. Потому и спрашиваю: каким волшебством он покорил твое сердце? Какой проклятой силой удерживает твою любовь?

Эльвира. И это говорит доверенный секретарь Писарро?

Вальверде. Низкого рожденья! Груб в обращении и грубого ума! Жестокий, неотесанный, хотя, где надо, сдержанный и хитрый. Смолоду – дерзкий, в зрелости – злой. Пират, поддерживаемый законом… Люди в его глазах, что скот, весь мир – добыча! И вот он возведен в испанские герои – первый среди испанских завоевателей! Да, ради рыцаря, столь безупречного, Эльвире вполне пристало бросить знатную свою семью, благородное имя и родной очаг, чтобы сносить капризы, делить опасности и преступления-любовника такого, как Писарро!

Эльвира. Ого! Вальверде читает мне мораль! Но пусть я – заблудшая, что можно мне поставить в упрек? Ослепление, страсть – назови, как захочешь; а что привязало тебя к недостойному, презренному этому вождю? Грязная нажива вот твоя цель, низкий обман – твое средство! Когда бы мог, ты и мной овладел бы, но лишь в расчете усилить свое влияние на Писарро. Я знаю тебя!

Вальверде. Клянусь, ты неправа: вини, в чем хочешь, перед тобой я чист. Но смейся, издевайся, тешь свой легкий нрав, пока не поздно: печальный час надвигается, и боюсь, слишком быстро.

Эльвира. Вальверде еще и пророк!

Вальверде. Эльвира, выслушай! Позор недавнего поражения, жажда мести опять привели Писарро сюда, в Перу. Но поверь, он слишком полагается на собственные силы и склонен недооценивать противника. Здесь, в чужой стране, где ни страх, ни подкуп не приведут в наш лагерь ни одного сторонника, – на что нам надеяться здесь? Армия ропщет под гнетом растущих лишений, пока Писарро убирает в мишуру награбленных богатств свой шатер веселья и роскоши, и наши силы убывают с каждым днем.

Эльвира. Разве павшие не оставляют вам наследства?

Вальверде. А разве грабеж и добыча – единственная наша цель? Разве в них – честолюбие Эльвиры?

Эльвира. Нет, сохрани господь. В моих глазах презренны и побуждения ваши, и средства, и цели. Но я не положусь ни на кого из вас: во всем вашем войске нет никого, кто обладал бы сердцем, кто говорил бы от души. Исключение одно – старик Лас-Касас.

Вальверде. Он? Фанатик противного толка – и худшего.

Эльвира. О, когда б я знала раньше этого доблестного человека, моя судьба была бы совсем другой!

Вальверде. Не сомневаюсь. Тогда Писарро не так легко бы совратил тебя! Прости, но я и по сей день не надивлюсь.

Эльвира. Вальверде, слушай… Когда впервые чистая моя мечта проснулась для любви, Писарро был кумиром моей родной страны. Подумай: самоучка, обязанный во всем лишь самому себе, он сам пробился, возвысился и стал героем. А я – я создана была такой, что покорить меня могли только величие и слава. Каждому известно: когда Писарро в легком судне отчалил от Панамы, с ним не было и сотни сторонников. Прибыв на остров Галло, он шпагой провел на песке черту и сказал: «Переступи, кого пугает мысль идти с вождем на смерть или к победе». Осталось тринадцать человек, и герой твердо стал во главе. В ту минуту, когда я услышала этот рассказ, сердце мое вскричало: «Писарро мой властелин!» Что разглядела я после, что передумала, выстрадала, об этом я рассказала бы тебе, когда б ты был достоин моего доверия.

Вальверде. Я и не требую. Но несомненно, пока Алонсо де Молина, недавний воспитанник и друг нашего полководца, стоит во главе неприятельских сил, Писарро не победит!

Звуки труб за сценой.

Эльвира. Тише! Он идет. Держись храбрее. Как смущенно смотрят вражда и тайна! Живо сделай честное лицо… если можешь.

Писарро (за сценой). Закуйте в цепи и караульте. Я сам его допрошу.

Входит Писарро. Вальверде кланяется, Эльвира смеется.

Писарро. Чему ты улыбаешься, Эльвира?

Эльвира. Плакать и смеяться без причины – одна из жалких привилегий бедных женщин.

Писарро. Эльвира, ты мне объяснишь причину, я так решил!

Эльвира. Тем лучше. Люблю решительность – и я решила не объяснять. Однако из наших двух решений мое надежнее: оно зависит от меня самой, твое же – от другого.

Писарро. Фу! Что за чушь!

Вальверде. Эльвира смеялась над моими опасениями, что…

Писарро. Над опасениями?

Вальверде. Да, что Алонсо с его искусством и талантом так обучит армию врага, так укрепит…

Писарро. Алонсо! Изменник! Как я любил этого человека! Благородная мать еще мальчиком вверила его моему покровительству.

Эльвира в задумчивости расхаживает по сцене.

Он пировал за моим столом, спал в моем шатре. Я разглядел в нем первые ростки таланта и доблесть, окрепшую вместе с ними. Я часто ему рассказывал о наших ранних похождениях, о том, сквозь какие пробились мы бури, какие опасности преодолели. Когда я говорил ему, как высадились мы на незнакомой земле, как потом в трудах и голоде, в раздорах и лишениях редели с каждым днем наши ряды, как в тесном вражеском кольце, непоколебленный, я выстоял, шел твердо к цели, укреплял свою власть, невзирая на тайный ропот и на прямой мятеж, и с оставшейся горстью верных пришел наконец к победе… Когда, говорю, я рассказывал об этом юноше, Алонсо со слезами счастья и восторга кидался мне на шею и клялся, что у него только одна честолюбивая мечта – идти до гроба за таким вождем.

Вальверде. И что же разорвало привязанность, так возникшую?

Писарро. Ее убил Лас-Касас. Он обольстительной силой, ханжескою проповедью человечности зажег в душе Алонсо новый жар, который побудил его, как говорит этот мальчишка, преступить закон отечества ради законов человеческого сердца.

Вальверде. Да. Предатель тебе изменил, перешел к перуанцам и стал врагом Писарро, врагом Испании.